Утро, ангелоподобное, сказал он, отводя льняную прядь волос с лица.
Утро, я кивнула в ответ.
Ангелоподобное из его уст всегда звучит жестоко, но я уже привыкла. Я знаю, кто я. Это обидное слово, и ничего хорошего оно не означает, но это я в его глазах, в глазах Пятимирья, такая, какая я есть. Самоотречение не является тем, что ценят в этом мире. Жертвенность тоже, как и стремление к справедливости.
Злой ты, сказала я, вставая на ноги и подходя к плите, снимая сковородку с огня. Замуж от тебя уйду.
Начинается, замуж, замуж, зевнул отец, садясь за стол. Дай поесть. Нашлась тут с утра пораньше гнать коз из сада в огород.
Порой смысл его слов оставался для меня непознанным, и даже если в последнем предложении содержалась какая-то кодированная информация, я ее не поняла, а потому послала ему ласковую улыбку и вернулась к приготовлению завтрака. Нет-нет, да я оборачивалась на шкатулку, оставленную на столе. Резной узор манил к себе, притягивал. Подарок внутри, или подарокзагадка? Как бы то ни было, подарок был отменный.
Он зевнул еще раз, и я зевнула вслед за ним, прикрывая рот кулаком. Я поставила две тарелки на стол, усаживаясь напротив него, подумав, что сейчас мы вполне похожи на обыкновенную семью. Такую, которой много в каждом из миров Пятимирья.
Телевизор негромко работал, передавая новости. Повернув голову, я ела яичницу, разглядывая в экране красивую ведущую. В Пятимирье нынче было спокойно, и все новости строились вокруг завершения дипломатического визита Миледи в Первый мир.
Тощая такая, сказала я, делая глоток чая, сладкого, с молоком.
Всегда такой была, фыркнул отец.
Я перевела взгляд на экран на женщину в черном платье с пышной юбкой, из-под которого торчали невозможно тонкие ноги. Каждая косточка на ее теле проступала так явно, что она походила на скелет, обтянутый кожей. Черные яблоки глаз с пляшущим синим огнем посмотрели прямо в камеру, иссиня-черная прядь волос упала на лицо, но она отвела ее в сторону изящным жестом и улыбнулась, обнажая треугольные зубы. Черные крылья качнулись за спиной, перья блеснули серебряным отливом. Я разглядывала ее и пыталась понять, как у нее получается оставаться в живых, и, судя по всему, никогда не есть.
Ты смотри, смотри, отец коротко хохотнул. Только не похудей ненароком, ага?
Резко вскинувшись, я всем телом повернулась к нему, впиваясь глазами в его глаза и наставляя на него вилку с кусочком наколотого яйца.
Никакого стыда за параметры тела! рявкнула я, а потом добавила уже равнодушней. Я же тебе объясняла, сейчас так шутить нельзя уже, дурной тон.
А представь себе, они там все такие. Ты бы их зашибла бедром.
Я вздохнула. В среднем я выше всех девушек, которых встречаю, и большинства парней. Мои параметры мне нравятся, у меня есть ноги, на руках имеются мышцы. Мою ляжку не обхватить пальцами, у меня есть грудь, и я знаю, что по меркам Загранья, ятолстый медвежонок. Если верить телевидению, у них сейчас модно быть измождено-худыми, с торчащими костями между грудей в вырезах их платьев и топов. Но я не из темных, мое тело в основном мускулы и жилы, спрятанные под слоем легкого жирка для создания приятной округлости. Никто из тех, кого я встречала, никогда не звал меня «пышкой», я влезаю в нормальный средний размер для человека. Правда, с ростом никогда не угадаешьвсе шьют на каких-то коротышек.
Я не светлая, не темная, пусть от обоих видов дэвов ушла недалеко.
Я потерла переносицу, пытаясь прогнать жгущее ощущение из носа. Я не любила думать о том, кто я такая. Я любила носить контактные линзы, чтобы спрятать разномастные глаза. Левый черный, похожий на камень, правый белоснежный. Я любила смотреть на сложные узоры татуировок на запястьях, заклятия, блокирующие мои способности до поры до времени. Печати силы наносил отец, подделывая те, что ставили официально всем магическим существам в любой мало-мальски приличной клинике, совершенно бесплатно, стоило лишь пересечь границу Первого мира. Иногда печати бежали трещинами, иногда чья-то сила вырывалась наружу, но до восемнадцати лет это считалось нормой. Мне должно было стукнуть девятнадцать этим летом, о магии я знала самую малость, без отца была беспомощна. Отец не научил меня магии. Сама я не стремилась. Мне вообще хотелось, чтобы никаких способностей у меня не было. И уж точно мне не хотелось быть полукровкой, диковинной помесью светлого и темного дэва.
Я скрестила ноги в лодыжках и убрала их под стул, откидываясь на его спинку. Кружка с чаем приятно нагревала кожу ладони. Мой отец полон ехидных подколов, которые он считает самым верным способом коммуникации, но он все-таки мой отец. Единственный, что у меня есть.
Скоро поедем, произнес он, заглядываясь на ведущую новостей. В городок поменьше. К морю хочешь?
Здесь пока все спокойно, так есть ли смысл уезжать? я повела рукой, копируя в этом жесте любимую героиню сериала про офисную жизнь в Пределе. Да и подружка твоя рада не будет.
Она мне не подружка. Мы провели вместе пару веселых вечеров, а теперь я растворяюсь.
Я не должна смеяться, но не смогла сдержаться. Мне ли не знать, что девушка сама предпочла раствориться в небытие, оставив отца в легком недоумении. Он привык уходить первым, а тут бросили его. Он не показывал, но я чувствовала, что ему не по себе от такого поворота событий.
Я сделала еще глоток чая, и закрыла глаза, обостряя звуки вокруг. Вот за окном проехался мотоциклист, ревя мотором. Вот где-то вдалеке завыла сигнализация. Птица с криком спорхнула с ветки. Порыв ветра донес шум от трассы неподалеку от нашего дома. Сотни привычных звуков шума, которые я приучилась не замечать за время жизни здесь, внезапно снова стали явными и четкими.
Ты сегодня будешь работать? спросила я, открывая глаза и отключая звуки.
Он покачал головой из стороны в сторону. Его взгляд стал расфокусированным, наверное, тоже спрятался в своей голове, практикуясь в игре в «не думать». Он провел рукой по каффе, поблескивающий аквамариновыми камушками на солнце, взгляд стал более осмысленным. Явно вернулся в реальный мир.
Птица Рах прилетела с работой, кошечка, он сделал глоток из стакана. Самой пора уже работать.
Я могла фыркнуть в ответ, но не стала. В этом отец был прав. Школу я закончила год назад, мне стоило подумать о будущем. Я могла бы поступить в не-магический университет, но не с нашим образом жизни. А значит, нужно было выбрать профессию, более подходящую для кочевников. Например, найти курсы баристы. Или научиться ноготочки делать. В зависимости от того, где больше платить будут. Об Академии или Институте я не думала, попасть в фокус зрения магического мира означало односмерть.
Я проводила отца долгим внимательным взглядом, а он даже не обернулся на прощание. Обижаться на такое бессмысленноэто входит в сложную систему того, чем руководствуется отец, он называет это здравым смыслом, а остальныеэгоизмом высшей степени. Даже другие темные дэвы.
Дэвысамые сильные магические существа в Пятимирье. Они произошли от Архаев, история происхождения которых скрыта от нас наслаивающейся древностью. Они условно бессмертны, не погибнут от старости, но их можно убить, и существуют болезни, выкашивающие их безжалостно. Если дэвы на вершине цепочки мира магии, то средним уровнем можно считать суккубов, успешно выигравших войну за выживание с сиренами, зверолюдов, нефилимов и падших, а в самом низу останутся морфы, полукровные и полукровки. Духи и призраки тоже обитают в нашем мире, но они лишь последствие чужих жизней, а потому стоят в стороне от общепринятой расовой иерархии, вместе с людьми.
Я на ступень выше полукровныхтак называют ребенка, рожденного от союза дэва и человека, но пониже, пожалуй, даже морфов, вызывающих у всех здравую неприязнь. Сочетание темного и светлого дэва во мне делает меня одинаково способной к любой из магических практик, но в тоже время неимоверно слабой. Мне никогда не достичь уровня отца в темных искусствах, и светлые я тоже никогда не смогу освоить полностью, но но моя жизньэто моя жизнь, и равняться с другими, или стенать на жестокую судьбу, глупо. Мы те, кто мы есть. Хватит ныть, ищи плюсы.
Я сделала телевизор погромче и застыла, глядя в плоский экран. Еще несколько красивых кадров с Миледи промелькнули, а потом она исчезла, вновь сменившись на ведущую. Напряженно и пристально я вслушивалась в слова, ища подсказки, действительно ли нам нужно уехать, и какова ситуация в этом городе Первого мира.
И по всему выходило, что пока всё спокойно, но если папа сказал уезжать, значит мы уедем. Птица Рах прилетела, как говорится, и лучше убегать, пока все не стало прахом.
Мне следовало помыть посуду, но я вернулась к шкатулке, вновь и вновь выстраивая резные узоры воедино. Слева направо? Или справа налево? Мне показалось, что одна из деревяшек щелкнула, но это была иллюзия, наверное, один паз был неровно обточен, и я продолжила крутить в руке этот сложный узор, ища решение.
Ну давай же, недовольно профырчала я.
Я любила сложные загадки, но эта начинала выглядеть нерешаемой, и у меня почти опускались руки. Вздохнув, я отложила шкатулку, пообещав себе, что вернусь к ней позже.
Я подошла к раковине, прибавила звук на телевизоре так, чтобы слышать сквозь шум льющейся воды и попробовала сосредоточиться на кружках, стаканах и тарелках, но мыслями улетела куда-то очень далеко. Я вспоминала почему-то ту небольшую деревню, где у нас из кухонной техники была всего лишь дровяная печь, которую папа разжег однажды, а потом поддерживал пламя так долго, как мог. Ту печь, которая однажды погасла, и я проснулась посреди ночи, рыдая от холода, и прижимаясь к нему как можно тесней, пытаясь забрать у него капельки тепла. Он разжег печь, и заставил меня держаться к ней так близко, что у меня опалились кончики волос. Я вспоминала, как рыдая, спросила у него, почему нам надо бегать, и где моя мама я тогда так хотела обрести маму.
И вспоминала, что он мне ответил.
Вспоминала и сейчас, в реальном времени. Закрыв глаза, я подставила руки под горячую воду. Как-то в школе нам сказали, что большинство бед нас, детей послевоенного времени, строятся на Фафнире, но я верила, что дело не в нем, не в Иерофантах, это что-то другое, что-то, что заставляет нас делать что угодно, лишь бы не жить в реальности, что отталкивает нас от возможностей, оно же поселило в нас страх, что нас заметят, арестуют, осудят. Это «что-то» заткнуло рты большинству из нас, и не имея возможности по молодости быть радикальными, мы утратили способность вырастать хоть в кого-то.
Я услышала, как телевизор передает треск пламени, и обернулась. С рук стекала вода, струя ударила в упавшую ложку, вода попала мне на волосы, грудь и живот, но я не могла повернуться, не могла пошевелиться. Треск синего пламени, а потом застывшая каменная статуя военного преступника крупным планом. Тишина, потому что за этим всегда следовала небольшая пауза. И ледяной голос диктора:
Согласно соглашению, заключенному между Мирами, сегодня Предел выдал безродного Азазелло, Преступника Пятимирья, Престолу Миледи. Темная и светлая стороны не увидели препятствий в данный момент времени.
Я смотрела на каменную статую, в которую обратили суккуба, а потом прижала мокрые пальцы ко рту, силясь удержать внутри крик.
Вот причина, по которой мы убегаем. Вот причина, по которой нужно менять места. Преступников Пятимирья, как окрестили сторонников Фафнира после поражения, выискивают даже девятнадцать лет спустя. Я мала, чтобы быть Преступницей, но я дочь Преступника.
А значит, если нас найдут, то мы можем занять место Азазелло. Если нас найдут, я потеряю отца. Мы убегали всю жизнь, и не ради чьей-то чужой безопасности. Единственное, что стояло на кону, это наши жизни. Моя мать умерла, чтобы жили мы.
Я закрыла глаза, приваливаясь к тумбе спиной.
Я слишком люблю быть живой, чтобы умереть. Пусть это и значит убегать вечно.
С первой встречи я знала, что этот парень либо станет великим, либо уничтожит Пятимирье когда-нибудь. На лице Амрэя застыло обычное для него выражение глубокой задумчивости о вещах, понять которые неспособны большинство из существ, а в темно-зеленых глазах лучами играло солнце, делая их светлей. Одного из родителей-дэвов в нем выдавали лишь черные склеры глаз, да едва заостренные кончики зубов. Когда он ерошил густые русые волосы одной рукой, запуская в них пальцы, я начинала думать о том, что хочу заправить прядь волос ему за ухо.
Эй, ты подумала? спросила Хатхор, резко кладя руку на лежащее передо мной меню.
Я вздрогнула, вырываясь из плена своих мыслей, и рассеяно рассмеялась, пытаясь скрыть свою оплошность. Хат наклонила голову вбок, и ее коровьи круглые глаза отразили верхний свет лампочек.
Хат из зверолюдов. Кожа у нее белоснежная, но с черными пятнами, во лбу торчит два небольших рога. Каждый раз, когда мы прогуливаемся вместе по торговому центру, зверолюды из хищников, свистят ей вслед и пытаются подозвать поближе, но знакомство быстро заканчивается. Хат выглядит полной, но на деле всё ее теломускулы.
Я потрогала на запястье браслет из мулине, который она мне сплела своими на удивление ловкими пальцами, и улыбнулась, вспоминая, как она сунула мне его в руку в раздевалке спортзала. А на следующий день едва не уронила меня, решив, что настало время обниматься. Хатхор сложно назвать моей подругой, потому что в этом городке я недолго, но общаемся мы определено хорошо.
За столиком из темного дерева мы сидели в красных креслах в самом углу, где этаж красиво заканчивался стеклянным ограждением, и до стены оставалось много пространства. Это место и безопасное, и опасное одновременно, поэтому, наверное, мы любим сюда приходить. Молодые официанты и официантки почти все люди. Они смотрели на нас без свойственного людям к существам легкого недоверия. А что до любопытства, пусть любопытничают. Интерес не порок. Интерес даже льстит.
Из-за цветных контактных линз у меня чесались глаза, я чувствовала, что устала еще на этапе просмотра фильма, но уходить не хотела. Я подперла голову рукой, глядя на юношу с зелеными глазами, такого прекрасного, и до омерзения равнодушного.
Ну, и что ты опять завис? спросила я.
Не мешай думать, Амрэй откинулся на спинку сидения, снял очки и принялся протирать их краем футболки. У меня не увязывается в голове противоречивость финальной логики персонажа.
Да нет никакой логики, я пожала плечами. Он сделал то, что захотел.
Но до этого, согласно его личностной характеристике, которую преподносили нам в течение двух прошлых фильмов, он был совершенно неспособен на уступку своим желаниям. Эгоизм был несвойственен его натуре, и
Амрэй, не анализируй. Киношка была прекрасная, устало сказала Хатхор.
Я послала им одну рассеянную улыбку и отвернулась в сторону, не слушая разгорающийся спор. Повернув голову вбок, я посмотрела на стайку парней за дальним столиком. Переглянувшись раз, другой, третий, один из них указал на нас пальцем, и я подумала, что он меня бесит. Я прикрыла глаза, пытаясь прислушаться к их разговору, но разгорающийся спор между Хатхор и Амрэем не оставлял шансов на успех.
Как думаете, о чем они болтают? спросила я, оправляя браслетики на запястьях.
О том, что подслушивать чужие разговоры является нарушением всех возможных правил приличия, Рэй побарабанил пальцами по столу. Ты невыносима, девушка.
Мне просто любопытно, я повернула к нему голову. Ты ведь отличник. Сам должен быть любопытным. Отличникам свойственна эта черта характера. Так сказать, соответствует личностной характеристике.
Мне очень хотелось ему понравится, поэтому я частенько говорила его фразами, чтобы он думал, что у нас есть что-то общее.
Отличники бывают разными, он поморщился, отводя от меня взгляд, но уголки его губ дернулись, обозначая улыбку.
Официантка застыла у нашего столика. Мы прервали разговор, делая заказ. Я восхищенно уставилась на девушку, которая, едва лишь мы закончили перечислять длинный список необходимого, быстро повторила наш заказ.
Как они всё запоминают? сказала я, от радости хлопнув в ладоши.
Удивительно, что тебя приводит в восторг всё мало-мальски обыденное, Амрэй поправил очки. Что у тебя в голове творится?
Я промолчала, но взгляда отводить не стала. Правила игры в убегание были вшиты мне под кожу черными нитями, образующие печати на запястьях. У Амрэя и Хатхор тоже такие были, но печать Рэя бежала сетью трещин. Так происходит, когда та вот-вот рухнет. Новые печати ставят бесплатно, у взрослых существ их хватает где-то на год, если не снимать, поэтому все просто обновляют их по мере необходимости, почти вид на жительство в Первом мире для существ. Мать Рэя здесь по рабочей визе, и она не стала бы пропускать необходимость продления печати. Раз печать Амрэя трещит по швам, это значит, что осенью, при должном количестве удачи и успешной сдаче экзаменов, он отправится в Академию в Загранье, и мы больше никогда уже не увидимся, если не встретимся еще раз на задворках Первого мира.