Чьи-то руки подняли меня с травы. Бадр, кто это мог быть, кроме него, протянул мне чистый носовой платок:
Вытрись, с этими словами он ножом разрезал ткань на моих руках, ты почти смогла. Жаль, что у тебя не получилось, вполголоса сказал он, смотря, как я растираю затекшие руки.
Помоги мне, Бадр. Я впервые произнес его имя вслух. Ты же слышал, меня приказали убить. Он был моей последней надеждой, но она умерла не успев родиться.
Я не могу, сквозь зубы выдохнул охранник, я дал клятву верности на крови. Мне не было видно его лица, но думаю он даже скривился от своих слов.
Кровь девушки не так важна, как кровь принца? Я кольнул его, парень нахмурился. Ты хороший человек и, когда я предстану перед Господом нашим, я попрошу его простить тебя, как сама прощаю тебя.
Это был сильный удар. Скрежет зубов выдал, что я попал в цель, но к нам подошли двое новых охранников, из охраны Зиадаи разговор прекратился. Бадр зашагал прочь, я видел, как этот человек сутулился, словно раздавленный ношей. Будь у меня больше времени, он бы не устоял, но время копчения неба, отпущенное мне, по всей видимости подходило к концу. Меня грубо ухватили за рукав и поволокли в отдельно стоящее помещение, которое оказалось местной гаупвахтой арабского образца.
Это была комнатка три на три, с деревянным топчаном. В углу стоял кувшин с водой, в другом углуобычное ведро, для справления нужды. В комнате пахло мочой и удушливым запахом человеческих испражнений.
Открыв дверь, охранник грубо толкнул меня. Не удержавшись на ногах, я упал прямо на бетонный пол, больно стукнувшись подбородком. Омерзительно захохотав, охранники швырнули пачку туалетной бумаги, и дверь захлопнулась, оставляя меня в темноте. Окон не было, в верхнем углу виднелась отдушина размером с сигаретную пачку. Без нее узник задохнулся бы часа через два.
Понемногу глаза адаптировались к темноте. Я дошел до кувшина: вода оказалась теплая, только воняла тухлыми яйцами. Топчан был сколочен из досок, никакого подобия матраса или одеяла нет и в помине. Я забрался на свою импровизированную кровать и беззвучно заплакал: стресс был слишком сильным, чтобы девушка могла его перенести. Несмотря на все попытки оставаться собой, процесс невольного привыкания к роли шел вопреки моим стараниям. Уснул я незаметно: включилась защитная реакция организма.
* * *
Тоненький лучик света, проникающий через отдушину, возвещал о наступлении нового дня. Услышав скрежет ключа в замке, я напрягся: неужели так быстро пустят в расход? Дверь открылась, в комнату вошла девочка подросткового возраста с небольшим подносом в руках. Девочка была укутана в черную форму, угадать возраст под таким одеянием было трудно: ей могло быть и пятнадцать и все двадцать.
Я принесла вам покушать, девочка огляделась в поисках места, чтобы поставить поднос и не найдя ничего подходящего, водрузила на топчан рядом со мной. Голод меня одолел адский, но есть в этом нужнике было выше моих сил.
Передай своему козлу господину, что я не буду есть в таких условиях. И еще мне надо принять душ и переодеться.
Девушка дернулась как от удара, услышав мои слова, испуганно озираясь в сторону двери.
Но я не разговариваю с господином, никогда не разговаривала, поправилась она.
Тогда передай мои слова тому, кто с этим мудаком разговаривает.
Слово мудак на арабском я не знала, пришлось вставить из великого и могучего, но общий смысл девушка поняла. Посмотрев на меня жалостливо, иначе на меня невозможно было смотреть, девушка взяла поднос и вышла. Повторно дверь открылась часа через два. На этот раз заглянул охранник и поманил меня рукой к выходу. Выйдя на свет, мне пришлось прищуриться. Заслонив лицо рукой, я сквозь пальцы осмотрелся. Конца двора не было видно.
Может, ты королевской крови и тебе не оказали подобающих почестей? Зияд Сасави смотрел на меня, ухмыляясь. Ростом он был еще ниже Абдель-Азиза, и мне пришлось даже немного опустить голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
Вы можете меня убить, но вы не можете ко мне относиться, как к скотине. Дайте мне возможность принять душ, привести себя в порядок и поместите в нормальную комнату. То, что сбежать мне не удастся, я убедилась, обещаю больше не предпринимать никаких попыток, сказал я твердо, глядя прямо ему в глаза.
Зияд даже немного опешил, потом улыбнулся показав свои маленькие острые зубки.
Абдель-Азиз не смог выбить из тебя спесь, но со мной ты не будешь так разговаривать. Он перевел дух и, немного приблизившись, продолжил:Тебя сейчас отмоют, накормят и приоденут. Вечером приведут в мою спальню, будешь ты жить дальше или умрешь до восхода солнца, зависит от твоих стараний. Молись, чтобы я остался доволен. Ни один человек в этой стране не даст и гроша за твою никчемную жизнь.
С этими словами, заложив руки за спину, он удалился в направлении огромного домадворца, видевшегося неподалеку. Охранник тронул мой рукав и повел меня ко дворцу, но другой тропинкой, выложенной декоративным камнем. Девушка-подросток тихо шла за мной, буравя мою спину взглядом. Со стороны это была нелепая процессия: здоровяк, следом за ним девушка в испачканном платье, с оборванным выше колен подолом, с грязными нечёсаными волосами, с разбитой губой и синяком на подбородке.
Во дворец мы зашли с бокового входа, видимо, предназначенного для прислуги. Сам дворец был примерно такой же архитектуры, как и дворец Абдель-Азиза, но размерами значительно больше. Оставив меня с охранником, девушка ушла и вернулась через пять минут с двумя женщинами среднего возраста, которые посмотрели на меня оценивающими взглядами и повели за собой. Миновав длинный коридор, мы спустились вниз по лестнице и попали в самый настоящий хамам, из которого меня выпустили лишь два часа спустя. Вначале я отмокал в огромной ванне, потом, разложив на мраморной столешнице, меня скоблили в четыре руки жесткими мочалками. Помыв под душем, заставляли париться в сауне с сухим паром. Процедура повторилась дважды, пока наконец вся моя кожа не стала розовой от чрезмерного влияния мочалок и температуры. Когда я уже думал, что моим мучениям настал конец, меня вновь разложили на мраморе, и женщины стали исследовать мое тело, бесстыдно и бесцеремонно раздвигая ноги, заглядывая под мышки, изучая каждый сантиметр.
За событиями последних недель, я не особо заботился гигиеной в интимной области, и молодая щетинка привела женщин чуть ли не в негодование. Я стоически вынес все процедуры эпиляции, внимательно вслушиваясь в негромкие переговоры женщин, решивших, что арабский мне недоступен. В основном речь шла обо мне, что так грешно не ухаживать за таким великолепным телом, доставшимся мне от Создателя. Окончив с удалением волос, даже микроскопических, женщины намазали меня маслами, завернули в простыню, спеленав как ребенка, и оставили минут на двадцать. Вернувшись, снова повели в ванну с розовой водой, вымыли, не давая мне возразить и наконец вытерли насухо. Мне дали сменную одежду, шелковое кружевное нижнее белье и повели в комнату, где уже был накрыт небольшой столик. Забыв обо всем, я накинулся на едусо вчерашнего вечера во рту не было абсолютно ничего. Лишь почувствовав, что мне трудно дышать, я прекратил кушать. Посуду быстро убрали, и одна из женщин обратилась ко мне на плохом английском:
Ты отдыхать здесь, вечером господин скажет, мы тебя подготовить и отвести к господину.
С чувством исполненного долга женщина удалилась, закрыв за собой дверь. Замок в замочной скважине провернулся отчетливо. Видимо, Сасави более консервативен в том, что касается замков и дверей. А что значит «приготовить»? Разве не этим они занимались целых два часа? И что делать мне, раз сегодня меня собирается использовать этот мерзкий тип?
Конечно, мне приходило в голову, что это рано или поздно случится, что мне не избежать секса, находясь в теле девушки. Я даже смирился с этой мыслью, аргументировав, что тело все равно не мое и трахать будут не меня. Часть внутреннего «я» была против такого варианта, вторая часть каждой клеточкой эрогенных зон томилась в ожидании. Но секс с этим мерзким человеком, который внушал отвращение, на фоне которого даже Абдель-Азиз казался приемлемым вариантом
Конечно, будь у меня возможность выбора, я выбрал бы Бадра, молодого, симпатичного и человечного. Но двое мужчин, что домогались меня, были один противнее другого. Неудачный побег, поимка, избиение, ночь в помещении, напоминавшем сортир, практически сломили меня: вероятность секса рассматривалась как зло, но неизбежное зло. Я вспомнил, как прилагал усилия, ухаживал, чтобы пробудить в девушке ответное желание. Здесь все было иначе: тебя моют, сушат, потом отводят туда, где ты должен развести ноги и принять в себя ненавистного человека. Интересно, много ли женщин думают так же, ложась с нелюбимыми? И вообще, о чем думает женщина, готовясь к сексу? Я, например, думал лишь о том, как не сорваться, когда этот извращенец прикоснется ко мне, как спрятать презрение и ненависть, чтобы сохранить свою жизнь. Жить хотелось как никогда раньше, я был слишком молод, чтобы умирать на чужбине в чужом теле.
До самого ужина меня не беспокоили. Женщины вновь смотрели, как я уничтожаю еду, негромко переговариваясь. Они сделали вывод, что меня не кормили несколько дней, и умиленными взглядами провожали каждый кусок, отправляемый в мою ненасытную утробу. Я продолжал есть, когда одна фраза заставила меня насторожиться:
Господин наиграется с ней, потом ее отдадут охранникам, чтобы они порезвились перед тем, как ее убить. Считая, что не знаю арабского языка, женщины свободно говорили в моем присутсвии.
Рука с кофе застыла на полпути: значит, в любом случае меня ждет смерть. Тогда какого хрена я должен ублажать этого педераста, стараясь ему понравиться? Дождавшись момента, когда взгляды женщин отвлеклись от меня, я, сунув в рукав небольшой столовый нож из серебра: умирать, так с песней. Запомнишь ты у меня, сука, брачную ночь с Зеноби.
На мое счастье, женщины не заметили пропажу ножа и, вернувшись через час, объявили, что господин ждет меня через два часа. Подготовить для господинаозначало заново нанести макияж, сделать педикюр и маникюр, нанести татуировку по телу хной. Кстати, смотрелось шикарно, мне дали полюбоваться в зеркало. Причудливый узор начинался от шейных позвонков и расходился по линии ягодиц, смыкаясь в районе пупка. Затем меня натерли благовониями так, что мне самому хотелось чихнуть. Заставили снять белье (конечно, господин не должен утруждать себя такими мелочами) и надели широкое легкое платье из льна, через которое неплохо просвечивало моя фигура.
Затем потянулись минуты ожидания. Мы все трое сидели как на иголках: яв ожидании встречи и последующей попытки убить, женщины просто в ожидании, что их работа будет закончена. Нож я успел спрятать в ванной комнатке, где, кроме санузла и маленькой душевой, ничего не было. Когда в дверь постучали, я, сославшись, что мне надо в туалет, успел схватить там нож и, не найдя никаких вариантов спрятать его, засунул в рукав на правой руке, согнув кисть и придерживая мизинцем конец рукояти. Широкие рукава практически полностью скрывали кисти.
Вслед за охранником я прошел несколько коридоров, поворачивая вначале влево, потом вправо, и мы поднялись на второй этаж. Подойдя к огромным двустворчатым дверям, охранник остановился, кивком головы отослал сопровождавших нас женщин. Затем обернувшись ко мне, буркнул себе под нос «извини» и начал досмотр с моей груди. Его действие и сам досмотр был настолько неожиданным, что я, вздрогнув от прикосновения, разжал палец, пытаясь перехватить его руки: нож с мелодичным звуком покатился по мраморному полу. Не обращая внимания на это, охранник продолжил ощупывания, плотно пройдясь по ногам, ощутимо облапав ягодицы и закончив, посмотрел на меня пристальным взглядом, от которого мне захотелось спрятаться. Он поднял нож, попробовал лезвие пальцем и, улыбнувшись, спрятал его в карман. Потом постучал по двери и, дождавшись ответа, открыл одну створку, подтолкнув меня в проем.
Сердце заколотилось, на висках выступили капельки пота, рот мгновенно пересох: ножа у меня нет, а физически выстоять против даже такого, как плюгавенький Зияд, мне не хватит сил. Я умоляюще посмотрел на охранника, и столько страха и мольбы было в этом взгляде, что он отвел глаза. Он вновь подтолкнул меня к проему, и я шагнул вперед навстречу своему бесчестью. Последней мыслью, промелькнувшей в голове, была известная мысль из фильма Мела Гибсона «О чем думают женщины».
Глава 10Первая внебрачная ночь
Комната была роскошная, пышность чувствовалась во всем: в сплошном персидском ковре, ноги в котором утопали почти по щиколотку, в резной мебели в стиле Людовика XIV. В центре комнаты стоял накрытый стол: огромная серебряная ваза, наполненная фруктами, столовые приборы на две персоны. Сам Зияд в просторном белом мужском платье ниже колен, видимо, выполнявшем роль пижамы, на фоне этой роскоши казался чужеродным элементом. Асексуальнее одеться невозможно. Темные загорелые ноги с редкими черными волосинками торчали из-под белоснежного платья. Без головного платка он выглядел значительно старше: солидная залысина намекала на солидный возраст. Он поднялся со стула и насмешливым кивком головы поприветствовал.
Будешь фрукты? Есть и вино, если ты хочешь расслабиться, он жестом показал в сторону роскошно накрытого стола, на котором в вазах громоздились разные фрукты и деликатесы.
Здесь же стояло несколько серебряных ведерок со льдом: два с бутылками вина и одно с шампанским.
«Какое, нахрен, вино! Я что, на свидание по любви пришел?»Возмущенная мысль стрельнула в голове и в ту же минуту я ответил:
Выпью с удовольствием, если вы не против. Мысль напиться и отключиться в тот момент мне показалась спасительной.
Конечно, нет, я и сам иногда пью, но никто об этом не знает. Зияд осклабился и из графина наполнил два бокала.
Решение выпить вино пришло мгновенно, когда я чуть не отказался. Это был единственный выход: напиться и забыться, не чувствовать его в себе, не понимать, что происходит, пожалуй, лишь так я смогу все это вынести. Я взял протянутый мне бокал и выпил залпом, словно водку. Принц посмотрел удивленно и потом повторил мой подвиг. Вторые бокалы мы выпили, закусив виноградом и персиками. После третьего я почувствовал необыкновенную легкость во всем теле: спиртное начало действовать. Вспомнив, почему я здесь нахожусь, я понял, что после четвертого бокала смогу решиться, тем более что после выпитого я чувствовал легкое возбуждение. Не конкретно к этому человеку, это было просто возбуждение молодого тела, нуждающееся в удовлетворении. Зияд тоже начал чувствовать действие алкоголя: его ехидная улыбка пропала, теперь лицо напоминало ошалевшего школьника, случайно попавшего в женскую раздевалку на физкультуре. Он даже фривольно обнимал меня одной рукой за талию, норовившей все время сползти и помять ягодицы.
Еще рано, кыш, негодник! я хлопал по его рукеи этот извращенец покорно убирал руку. Даже было забавно смотреть каким послушным становится мужчина в ожидании столь желаемого.
Закончив с четвертым бокалом и отведав практически все из фруктов на столе, я почувствовал, как меня клонит в сон.
Пойдем спать, Зияд. Сейчас мне становилось все безразлично, словно это происходило не со мной. Главное усыпить бдительность этого человека, а если получится, то манипулировать им.
Моя фамильярность его нисколько не покоробила, он с готовностью вскочил, пошатнулся и удержал равновесие, вцепившись в мое платье и порвав его на груди. Я сделал слабую попытку прикрыться, потом, наплевав на все, освободился из остатков одежды и, дойдя до кровати походкой моряка, рухнул на великолепное постельное белье. Сзади слышались шорохиэто мой новоиспеченный любовник скидывал портки. Я почувствовал, как ко мне прижимается горячее тело, вздохнул, смиряясь с неизбежным. Араб перевернул меня на спину и аккуратно развел ноги, сгибая их в коленях. Не открывая глаз, дал я ему волю командовать и сквозь укачивания почувствовал, как что-то влажное коснулось половых губ: любопытство пересилило неприязнь, голова араба покоилась между ног, и он старательно ласкал меня языком. Как мне показалось, довольно умело, потому что я мгновенно почувствовал, как напряглись соски и грудь заныла в ожидании.
Приятное тепло разлилось внизу живота, я непроизвольно начал ерзать тазом, стараясь уловить момент наивысшего наслаждения. Дважды руки поднимались, чтобы скорректировать местоположение головы Зияда, и оба раза усилием воли я себя сдерживал.