Честным людям, повторила графиня Вен и поджала губы. В последнее время за ней завелась эта привычка, которая весьма раздражала графа.
Ты делаешься брюзгой, заметил он.
Когда попугай женился на вороне, он выучился каркать, отрезала графиня, и ее супругу расхотелось продолжать разговор.
Тем более в гостиную уже входила их невестка Джан, уже стареющая, но все еще красивая южанка. Она, как полагается, поприветствовала свекра и свекровь и заняла свой стул, расположенный у столика, на котором стояли кувшин медовой воды и блюдо с печеньемневзыскательное угощение, предназначенное не для еды, а для того, чтобы создать видимость обычной семейной встречи. То же самое размещалось перед Ирвином с Джан.
За матерью последовал Гай, единственный внук Ирвина, на котором сосредотачивались тайные чаяния графа. Невысокий тихий юнец пятнадцати лет поклонился присутствующим и сел на скамеечку неподалеку от матери. Он всегда соблюдал правила приличия, не заговаривал со старшими первым и беспрекословно слушался, но, как надеялся Ирвин, был себе на уме.
Больше всего сейчас Ирвину хотелось нахмуриться или поджать губы, как любит это делать старая жена, но у того, кто ведет за собой остальных, просто нет права опускать руки. Если не удастся сделать внука королем-регентом Фиалама до конца кватриона, это, конечно, неприятность крупная, но и когда закончатся беды мира, в начале нового кватриона, вполне можно будет осуществить общий замысел. Четыре крови могут слиться в одном ребенке, на будущее рождение которого Ирвин неустанно надеялся, и в новой эпохе, когда все беды и горести отхлынут, как нетерпеливые волны южных морей.
Успокаивать себя таким образом можно было долго, но если не такто как?
Молчание могло протянуться сколько угодно: у Вен он вырвал обещание не насмехаться над его планами и не осуждать их, а сказать что-то иное она не могла; Джан робела при свекре, да и при муже тоже, а к идее четырех кровей относилась с опаской, а Гай уж у него, верно, было что сказать, недаром он сидит так беспокойно и вертится на одном месте.
Ирвин оглядел гостиную, откашлялся, одновременно призывая внука к порядку и прочищая старое горло, и наконец заговорил:
Итак, вы знаете, зачем мы все здесь собрались. Кватрион близится к концу. Нам пора приступить к свершению нашего замысла.
Твоего замысла, Ирвин, сухо сказала жена.
Я просил тебя начал граф.
А я не смеюсь над тобой и не осуждаю, я просто говорю, что все это исключительно твоя затея, а не моя и не чья-либо еще.
Затея действительно принадлежала Ирвину, но сомневаться он не хотел и не любил. Любую идею можно назвать безумной, если бояться последствий и дрожать, постоянно озираясь по сторонам, но за свою долгую жизнь граф сумел претворить в жизнь немало рискованных замыслов, причем ни один еще не сработал в обратную сторону. Он отвернулся от жены, расправил плечи и посмотрел на внука с гордостью. Вот достойный потомок семьи Силиван! Сыновей у Ирвина было двое: больше детей граф не смог позволить себе по причине ограниченности семейных средств, ведь еще отец Ирвина был беден, как церковная мышь Конечно, сухие хлебные корки графы не грызли, но и на роскошь им явно недоставало. Разве что на портреты в галерее
Два сына, один из которых не вышел лицом, а второй характером. И у последнего появился свой сын, из-за спеси Джан, не пожелавшей рожать больше детей нелюбимому супругу, всего один, но Ирвин верил в него, как ни в кого другого. Сегодня нужно сказать внуку о том, что от него ждет семья.
Гай, заговорил Ирвин, и мальчик поднялся с места, до конца кватриона ты должен жениться. На девице, в чьих жилах течет кровь Севера, добавил он.
Жениться? Внук как будто был обескуражен. Но ведь
В ближайшее время я познакомлю тебя поближе с несколькими северянками, а ты к ним присмотришься и выберешь ту, что сочтешь наиболее приятной. Мы, разумеется, постараемся, чтобы любая из них была для тебя подходящей партией.
Подходящая приятная глухо повторила Джан. Неужели в этом семействе никто никогда не сможет жениться или выйти замуж по любви?
Дорогая невестка, когда потребуется, к тебе обратятся, с нажимом заметил Ирвин.
Джан переплела пальцы и опустила голову: не покорно, а скорее упрямо.
И выбор ты должен сделать как можно скорее, продолжал Ирвин. Время не терпит. Ты хочешь о чем-то спросить?
Гай, получивший позволение, вскинулся на дедушку и выпалил:
Почему время не терпит? Какая разница, когда я женюсь? Я ведь не умираю, правда же?
Ты очень глупо шутишь и задаешь слишком много вопросов, но если так хочешь, я отвечу кое на что. Тебе нужно жениться как можно раньше, чтобы твой сын, соединивший в себе четыре крови, родился до конца кватриона.
Но для чего? упрямо спросил Дин.
Ирвин усмехнулся, призадумался, но наконец горделиво ответил:
Чтобы править!
То, что править будет Гай только до взросления его сына, разумеется, пока нужно умолчать, но если у внука чересчур пытливый ум, то он скоро догадается об этом сам. Тем лучше. К счастью, Гай не унаследовал материнскую спесь и бабкину язвительность, Ирвину даже хотелось верить, что он пошел в него характером, но лгать себе граф Силиван не любил.
Идея о правителе четырех кровей возникла у него еще в молодости, когда по настоянию отца Ирвин женился на малознатной девице из Донгминапотому-то и настоял, чтобы старший сын Деметрий женился на южанке.
Обе женщины, словно сговорившись, хотя, судя по всему, терпеть друг друга не могли, посмотрели на Ирвина с одинаково колючим осуждением, но каждая промолчала. Гай же смутился и поник, размышляя. Вряд ли его привели в восторг слова о правлении, и неудивительно, ведь быть королем труднее, чем графом.
Править Фиаламом? переспросил внук, подняв настороженный взгляд. Но как же так, ведь королевская династия сменилась лишь кватрион назад и так не должно повторяться каждый раз.
Ирвин внимательно посмотрел на внука. Жена не верит, невестка боится, сын считает, что у Силиванов есть более основательные и надежные пути к процветанию, а теперь, значит, и Гай решил пререкаться.
Ты еще мальчишка, и не тебе судить, что должно, а что не должно повторяться, сказал он, когда совладал с подступающим гневом.
Гай нахмурился.
Дедушка, о чем вы? То, что вы говорите, похоже на государственную измену
Вен издала короткий злой смешок. Джан сдавленно охнула.
Государственная измена, говоришь? Ну что ж, ступай, сообщи куда следует, погуби свою семью, если тебе это угодно. Я слышал, один молодой человек лет пятнадцать назад тоже решил
Не смейте! охнула мать Гая. Еще бы, посмели указать на грехи бывшего женишка, да еще и Южного Хранителя.
Джан, перестань, поспешно осадил невестку граф. Так вот, Гай, прекращай эти придирки. Ты женишься на северянке, это решено.
Сестры Эртон тоже северянки по матери начал Гай и вдруг смешался.
Влюблен он, что ли, в одну из герцогских дочек? Этого только недоставало.
Нам нужна настоящая северянка, а не какая-то там помесь, объявил он. И хватит об этом. Сядь и слушай, что тебе говорят.
Гай сел, сложив руки перед собой и глядя все так же угрюмо. Джан погладила его по плечу, а затем подняла глаза на графа.
Но ведь, если семейство Силиван сможет породниться с герцогской дочерью, это усилит его влияние несравненно больше, чем если бы
Помолчи, Джан. Дело не в политическом влиянии, ответил Ирвин и снова улыбнулся. Дело в крови и Миритах, торжественно закончил он.
Возвыситься ему самому уже не удастся, слишком стар и слишком мало в нем древней крови, а вот в том, кто родится, будет ее излишек. Главное, чтобы древняя магия не пошла против своего представителя и чтобы Гай оказался достаточно разумным для этого. Богатства графам Силиванам не добиться, но найти величие путем смешения четырех кровейнет ничего лучше, а потому Ирвин уже давно не стремился разбогатеть.
В гостиной повисла гулкая тишина, все присутствующие переглядывались. Сплетя крепко пальцы, Джан умоляюще посмотрела на свекровь, и этого оказалось достаточно, чтобы Ирвин отвернулся от женщин. Сколько можно бояться?! Бросив пытливый взгляд на молчаливого внука, старый граф хотел спросить, что он думает, но прервался на полуслове. Пусть сам решает. Однажды он уже решил все за сыновей, и те выросли послушными остолопами, умеющими лишь расшаркиваться во дворце и молиться перед иконами. Кто во что горазд А Гай должен выбрать то, за что он собирается бороться.
Прошло, наверное, немало времени, во всяком случае, настенные часы тикали слишком долго, мерзко и громко, прежде чем с уст единственного внука сорвались спасительные слова:
Я согласен.
Видя, что внук его не подвел, Ирвин уже хотел сдержанно улыбнуться и сказать что-нибудь ободряющее, но тут невестка встала с места.
Гай, тебе лучше отказаться от этого как можно раньше, сказала она. Я твоя мать, и я приказываю тебе
Я глава семьи, и я приказываю ему согласиться и действовать в интересах рода, ответил Ирвин и тоже поднялся.
Как же не вовремя невестке пришло на ум закусить удила. Это бывало редко, но всегда некстати, а сегодня особенно, но нельзя теряться. Ирвин внимательно посмотрел на Джан. Она же не опустила глаза, только дернула головой, как сердитая лошадь, и плотно сжала губы.
Делайте что хотите, только потом не пожалейте, сказала она. Гай, сынок, если ты поймешь, что ошибся в выборе, я буду с тобой, так и знай.
Гай опустил глаза и слегка разомкнул губы. Этого еще не хватало, внук и так не слишком уверен в своем решении, а мать пытается его окончательно разубедить; нужно научить мальчишку думать собственной головой, но не чужими мыслями. Хорошо бы он еще при этом не вздумал выдать семью королю, но последствия зависят уже не от Гая.
Пусть выбирает сам, отрезал Ирвин, хватит на него давить.
Именно хватит, ответила Джан. Гай, ты знаешь, где можно меня найти.
И спокойно, ровным шагом, вскинув голову и опустив руки, прямые и крепкие, как палки, Джан Силиван вышла за дверь. Гай же мгновенно вскинулся, но не встал и из комнаты не вышел, а тонкие брови внука сошлись на переносице, почти как у бабки. Нет в нем ничего ни материнского, ни отцовского, кроме крови, и Ирвина согрела изнутри тщеславная гордость.
Вернись на место, мы не договорили, сказал он почти дружески.
Гай расправил плечи, выпрямился, прислонившись к спинке стула и приняв спокойный вид. Он умел оставаться хладнокровным, даже если глаза лихорадочно блестели, но будет очень неплохо, если в будущем внук научится сдерживать себя еще лучше. В этот раз Ирвин не сказал ни слова, лишь окинул тоскливым взглядом комнату и подумал: что если не удастся исполнить замысел, значит, он жил и делал нужные вещи для появления на свет ребенка четырех кровей зря.
Миританствовот настоящая религия, которой граф Силиван был верен на протяжении всей жизни, но никто его не поддержал, даже жена, привезшая с собой из Донгмина томик учения Рина. Что уж говорить о младшем сыне, ставшем консилистским священникомзабыть бы навсегда сыновние белые волосы и красные глаза Впрочем, и не увидят. Во что веровал Деметрий, кроме самого себя, обиженного жизнью и непонятого остальными, по его скромному мнению, не имела понятия даже Вен. Джан была потеряна в своей южной вере, а Гай слишком мягкотел, чтобы выбрать религию по душе.
Я же сказал, уже с гораздо большим энтузиазмом произнес Гай, посмотрев на деда в упор, я согласен.
Вот и отлично, благосклонно кивнул Ирвин. И постарайся впредь не забывать, что у тебя есть не только твои желания, но и долг перед семьей.
Я не забуду, ответил Гай. Могу ли я уйти?
Что ж, ступай, если хочешь. Но если ты собираешься говорить с матерью, лучше повремени, сказал Ирвин.
Почему? Гай поднял голову и слегка прищурился.
Потому что я тебе так приказал, резко сказал граф Силиван. Хватит об этом. Ты собирался идти, так иди. И будь добр, больше не поучай старших.
Как скажете, голос у Гая не то чтобы дрогнул, но и ровным не остался, а брови сошлись в одну линию. Он отвернулся и медленно пошел к двери.
Внук ушел, а старый граф все смотрел на оставленный стул и думал. Мальчик оказался строптив, как сам Ирвин в его годы, но, кажется, и умом пошел в деда. Ему просто нужно немного времени, чтобы принять свою судьбу.
Молодому Ольсену Ирвин уже написал небольшое дружеское письмецо, а между строк вплел намеки на возможность породниться, конечно, не упоминая ни четыре крови, ни старую веру, незачем его смущать. Чем меньше он будет знать, тем крепче будет его душевный покой. Тем легче в случае необходимости будет отказаться от этого союза.
Ну что, доволен? резкий голос жены иглой вонзился в ухо.
Почти доволен, сухо ответил Ирвин.
А я нет, заметила Вен. Я знала, что ты сходишь с ума со своими миританскими идеями, но не думала, что все зайдет так далеко. Смотри поосторожнее: паук тоже искусно плел паутину, только птицы все равно ее изорвали, а паука склевали.
Хватит. Мне надоело тебя слушать. И если ты выдашь очередное аллегорическое изречение я просто спалю твоего Рина в камине.
Я все равно помню его наизусть и смогу сделать список, ответила Вен, разведя сухими руками и словно бы издеваясь над супругом. Я, пожалуй, тоже пойду.
Глава 7Фрэнсис Эртон
Писать письма старый Хранитель Запада любил не особо, однако ему нередко приходилось делать это по долгу службы и семьи, и если он всегда служил с должным упорством, добившись звания генерала, то с семьей отношения были куда более сложными. Нет, его не коробили угрызения совести за измены супруге Хелене, но только ее смерть и гибель сына все еще тяготили герцога Эртона. Следовало написать кузену, с которым отношения в последнее время были натянутыми, о положении вещей, о том, что теперь на Эдварда Эртона ляжет весь груз управления Эртвестским замком, потому что дочери еще слишком юны, чтобы не натворить роковых ошибок. А потом надо и их тоже известить о вынужденной задержке, но он до последнего откладывал, чтобы взять перо в руки.
Еще и Дин с утра пораньше куда-то делся, не спросив вчера разрешения. Ох уж эти мальчишки! Кажется, теперь, спустя годы, что Джонатан Мейсон и то вел себя куда более дисциплинированно, а его сынок, не успев изучить большой город как следует, отправился на поиски приключений, едва людям позволили покидать дворец. С одной стороны, это славно, как решил вчера Фрэнсис Эртон: мальчишка не будет мешаться под ногами и забрасывать однообразными вопросами, с другой жеслучись с ним что, герцогу лишняя забота. А в его преклонном возрасте, которым Фрэнсис весьма гордился, волноваться вредно, хотя, окажись он более молодым и взаперти, тоже взвыл бы с тоски.
Шла первая седмица месяца Осеннего Тепла, и отчего-то герцогу Эртону, сидевшему с чистым пером в руке и с тоской разглядывающему портрет супруги на фоне бело-зеленых драпировок, было невесело. Холодные тона его покоев внушали печаль, тревогу, раздражение, и с этим надо как-то справляться. Написать два длинных письма и отправляться на поиски неугомонного Дина Мейсонаглавное, чтобы он не влип в какую-нибудь редчайшую глупость, граничащую с преступностью. С такими восторженными мальчишками обычно так и происходит.
Невольно нахлынули мысли о рожденном Гульдой Холт, в девичестве Тейт, бастарде. Его тоже следует найти, но это потом, позже Подумать только, за последние годы в его распоряжении имелось столько свободного времени, за которое можно было съездить к вассалу, однако он, уверенный до самого получения траурного письма с черным сургучом, что с Арнольдом все будет хорошо и скоро можно ждать внуков, совершенно не думал о трагических неожиданностях.
Зато теперь времени мало, и можно злиться на самого себя сколько угодно.
Почему мало, герцог Эртон не знал, но чувствовал, что в королевском дворце у него возникнет множество неотложных дел, поэтому и писал он кузену именно сейчас. А что будет потом, неведомо даже Творцу подчас, да и думать о том не возникало желания. Вздохнув, Фрэнсис пожалел об ускользнувших сквозь пальцы, подобно воде, молодости и зрелости и продолжал письмо.
Несмотря на все заготовленные заранее высокопарные с претензией на дружелюбность фразы и витиеватые выражения, обратиться к завистнику Эдварду не получилось кроме как в сухой манере. Что поделать, бороться с собственной гордыней на старости лет Фрэнсис не был готов, а его отношение к брату ничуть не улучшилось, после того как, участвуя в похоронной процессии, провожавшей привезенное с войны тело Арнольда Эртона, всерьез предложил Фрэнсису женить своих сыновей на его дочерях.
Насколько же это было унизительно!