- Да, знаю. - Дерьмо. Лучше бы он умер сейчас. Еще лучше - двадцать минут назад. Дерьмо. - Шш. Тише. Пойдем.
- Не так... бывало и похуже. Не так плохо. Боль. - Голос спутанный, шаткий. - Словно... словно переел... несвежего. И всё. Кейн?
Я сказал бы ему поберечь силы но, знаете ли, зачем? - Ага.
- Есть... вода? Жажда. Ммм, настоящая жажда.
И у меня. Не помню, что случилось с флягами. - Ага. Да, сейчас. Принесу воды. Минутку.
- Не так должно было быть...
Слезы текут из уголков глаз, по вискам. - Просто рр... работа. Немного... поохранять. И найти работу получше. Никто не сказал, что будет так. Не так... не так должно было окончиться...
- Ага. - Я опускаю его голову на заметенный песком камень. Луна светит за плечом. - Я бы все переделал, если бы мог.
- Я, эх... я.. аххх, дрянь. - Спина выгибается. - Не могу... даже сесть ...
Да уж, не когда твои внутренности выгрызены.
- Знаю. Даже не пробуй.
- Ты можешь... помоги увидеть...
- Тебе не захочется.
- Реально плохо? Не вижу. Так и есть? Реально плохо.
- Поверь.
Встаю и подбираю молот. Он весит примерно тонну; приходится опустить на плечо, от тяжести подгибаются ноги. Я уже убивал людей. Но никогда тех, кто был настоящим. Хорошего человека. Приятного.
Человека, которого я хотел бы заиметь в друзья.
- Да уж. Да, хорошо. Кейн.. не надо... не...
- Лучше так. Быстро.
- Нет. Нет, нет, не так. Я просто... - Свежие слезы прочерчивают новые дорожки. - Никому не говори, ладно?
- Не говорить..?
Нагой, испытующий взгляд умоляет поклясться. - Не говори, что я ушел как... как слабак. Скажи, я... умер в бою. Скажи им. Ладно?
Словно тут есть кто-то, кто вообще помнит о нем. Догадываюсь, что не в том дело.
- Ага. - Я перехватываю молот. Руки дрожат. Ладони исходят потом в перчатках. - Готов?
- Должно быть так... нет ли другого... пути... Марада или Преторнио или...
- Нет. Только я. А я не понимаю в Исцелении. - Показываю ему молот. - Вот в чем понимаю.
Глаза впиваются в меня. - Не говори им, что я ушел как слабак.
- Ты им не был.
Молот взлетает над головой и я опускаю его, словно это топор, а голова - бревно, раздается хруст и хлюпанье и знаете, в конце я сказал ему правду. Он не ушел как слабак.
Даже глаза не закрыл.
Покрепче меня...
Вот что подпалило свечку, вставленную мне в зад. Я выбираюсь к бывшему окну.
Откат подламывает колени, бросает на подоконник. Вываливаюсь прямо у груды тел, забиваюсь в уголок. Я могу лишь сидеть и дрожать.
Потому что гляжу в будущее. То, что осталось.
Здесь. Сейчас.
Сражаться с ними бесполезно. Крысиной жопки не дам за чушь о последней героической схватке, которую так успешно продавал другим. Во рту звучало красиво, но по сути собачье дерьмо. Его я и вкусил сейчас.
Адова куча времени осознать, что я не герой.
Лишь одно я еще могу для них сделать. Лишь одно. Для людей, которых подбил умереть некрасиво. Надеюсь, со следующим будет легче. Нет, не будет.
Дерьмо, сам не знаю. Легко ли убивать друзей?
А если будет легко? Чем я стану?
Ха.
Догадываюсь, что вскоре пойму.
Наполовину годный
Во мне не осталось ясных воспоминаний о ритуале Вложения, что, наверное, к лучшему. Как бывает почти со всем хриллианским - если зайти дальше клевых доспехов и красивых белых зданий, и чепухи насчет "защищать-невинных-и-быть-добрыми-к-пейзанам" - я припоминаю откровенные мерзости.
Все происходило под Взором Хрила, отчего воспоминания спаялись в кровавый ком, но там было разрывание плоти голыми пальцами, ее или моей, или обоюдно, и досыта драгоценных телесных флюидов, а в некотором пункте, вполне уверен, моя рука побывала внутри ее грудной клетки.
Когда пальцы мои обнимали бьющееся сердце.
Поняли, о каких мерзостях я болтаю?
А может, то была ее рука и мое сердце. Говорю же, мало что помню. Чья-то рука у чьего-то сердца. Хриллианцы умеют налагать руки на всякого встречного. Проникновение плоти и прочее дерьмо. Всему виной Его проклятое Исцеление. Если замести последствия в угол, люди становятся реально странными, вот срань.
Иные говорят, со мною то же самое. Винт им в дупу. Многие не пережили моих последствий.
Как бы то ни было, я вышел оттуда с метафорическим Святым Препуцием в правом кулаке, не самой приятной для переноски штукой.
Но я был чертовски серьезно настроен оправдать доверие.
Обогнув последний поворот спирали и нырнув в Лавидхерриксий, стирая с кожи похожие на червяков нити крови и надеясь, что у чертяк где-то есть душ и можно будет выйти на люди в достойном виде, я не сразу заметил, что бормотание бриза превратилось в бормотание голосов. А затем голоса начали произносить различимые слова.
- ... это, мой Лорд, есть вопрос, который нужно возложить под пристальный Взор Владыки Отваги. В этом и есть мое полное и единственное намерение, и вы, мой Лорд, обнаруживаете на удивление слабую способность авторитетно возразить мне.
Я отчетливо слышал лязг зубастых липканских челюстей Маркхема. - Повторяю: вы не можете взойти. Вам надлежит уйти немедля. Это приказ.
- Любовь Нашего Владыки Отваги изгнала звон из ушей моих, мой Лорд. Я расслышал ваши слова с первого раза. И затем неоднократно. Чего не услышал я, это по какому праву вы пытаетесь встать между Рыцарем Хрила и Взором Бога и каким именно манером предлагаете подчинить мою особу сей нелепой тирании.
- Я Благочестивый Лорд на службе Поборника...
- О да, именно так, всякая нелепица о заемном авторитете. Верно. Но даже Она Сама может встать между Рыцарем и Взором Бога, лишь если сказанный Рыцарь сочтен Изменником, Трусом или Подлецом. Какое из сих обвинений бросите вы в лицо бедному, почти искалеченному Рыцарю, лишив малейшей надежды узреть Ответ? Ведь спор может быть решен между нами сейчас же, о мой Лорд Благочестивый и Так Далее. Конечно же, мы сможем, нужно лишь отступить туда, где не оскорбим...
- Повторяю. Вы не можете взойти. Вам надлежит уйти немедля.
Я мог вообразить выражение лица Маркхема. Я улыбался, поднимаясь по круговой лестнице вдоль узкого бассейна. Хотя узнал и второй голос.
- Что за незаконные, кощунственные требования - кто-то мог бы даже сказать "святотатственные", будь он более склонен судить и осуждать, нежели скромный я! Ваши обиняки по всем законам приемлемой логики привели бы Рыцаря более подозрительного по натуре к гаданиям, нет ли там, наверху, в Пурификапексе, чего-то такого, что вы не желаете ему явить. К спекуляциям о природе загадочного нечто и чем оно может оказаться.
- Да, Маркхем, скажите парню. - Я поднырнул под последний фонарь у выхода. - Чего же вы так не хотели ему явить?
В сырости с мясным душком стоял Маркхем, спокойный и бледный, как труп липканца. По доспехам катились струйки конденсированной влаги.
Одна из стоек держала на себе впечатляющий набор хриллианских отполированных лат, вроде бы изготовленных для медведя невысокого роста. С крючка в стене, на расстоянии руки от кучки моей одежды, свисали стеганая поддевка и брюки, и блеклые льняные подштанники. С другого - белый плащ.
Лицом к доспешному Лорду, голый словно в день нарождения, если не считать хреновой тучи волос, подбоченившись - белоснежная простынка покрывает широкую грудь и задние щеки, и похожие на два ствола ноги, но вполне откровенно выставляет впечатляющий набор шрамов, в числе коих сердитый красный узел на алой ленте вокруг бедра - стоял Тиркилд, Рыцарь Аэдхарр.
Тут челюсть достойной особы отпала, лицо быстро поменяло цвет, с ярко-красного к убийственной белизне.
- Как нога, говнодав?
Рот Тиркилда захлопнулся с треском столь звучным, что наверняка сломалась пара зубов. Он вдохнул, и еще раз, а когда наконец заговорил, голос был почти человеческим.
- Боль причиняет изрядную. Но после обнаружения вашей гнусной особы в священном месте, она жжет не сильнее свечки сравнительно с горящим домом.
- Спасибо. - Я обернулся к бледному стальному негодованию. Ах, это было лицо Маркхема. - Ангвасса желает, чтобы вы провели меня в Изолятор. Повидаться с Орбеком.
Его лицо даже не дрогнуло. - Путь назад вам уже знаком. Как только вы облачитесь...
- Через ту контору? - Я милостиво кивнул. - Ожидайте меня там.
Он казался одуревшим. Я пару раз махнул ему рукой - кыш!
Лицо Маркхема стало не просто красным, его было не отличить от здешних ряс. - Мне поручено лишь...
- Заткнитесь. - Как бы не разорвать ему аневризму. Вдруг ублюдок хлопнется прямо здесь? - Давайте, прогуляйтесь. Мне до тошноты надоели взгляды на мою задницу.
- Я... - Рот Маркхема захлопнулся, потом снова открылся. - Я...
- Вали на хрен.
- Мой долг перед Поборником...
- Ловлю на слове. - Я поднял ладонь с метафорическим Святым Препуцием. - Х'сиавалланайг Хриллан-тай!
Он действительно просиял там.
Мне пришлось сощуриться, такое сияние лилось с воздетой ладони; впрочем, я знал достаточно, чтобы побыстрее отвести взгляд. Он освещал лицо Маркхема не хуже дуговой сварки; Тиркилд задохнулся, видя эманацию в руке не-хриллианца, кощунственного мерзавца, и закрыл глаза рукой толще бычьей ляжки.
Не зря одно из именований Хрила - Блистательный. Может, потому он еще и бог солнца.
Мне также казалось, что ладонь сжигают до пепла и золы, и тут же Исцеляют. Вовсе не совпадение, именно это и происходило. Могущество бога солнца.
Я догадывался, что Хрил не желает, чтобы агенты, в которых Он Вложился, без нужды разбрасывались Его Авторитетом. К примеру, чтобы досадить липканским лобковошкам. Но, знаете ли, это одна из штучек Завета Пиришанте. Боги могут лишь дарить силу или ее забирать; что с ней делать, решать вам.
Вот почему я стоял там с приклеенной улыбочкой, хотя пар валил от новой розовой кожи на ладони, а по рукаву рясы ползли огоньки.
- Знаете, что это значит? - Я чуть повел рукой. Болела зверски. - Значит, что вы должны убраться. Сейчас же.
Единственным ответом Маркхема был краткий, полный холодного отвращения взгляд; он выполнил четкий разворот и вымаршировал в сожранный ночью коридор. Тиркилд слушал, как затихают его шаги.
Мы поглядели один на другого.
- Это, - сказал он медленно, - было представление, почти компенсирующее мерзость вашего присутствия.
Я не мог не улыбнуться. - Ага, я сам себя, сукиного сына, не выношу.
Он не спеша шагнул к бассейну. - Итак, извинения нашей Леди Поборницы приняли... необычную форму.
Я подошел к груде одежды, огляделся. - Парни, у вас есть что-то вроде душа?
- Лично я не желал приносить извинения. В любой форме.
- Душ, - сказал я. - Д. У. Ш. Здесь он есть? Чешусь как шлюха в стоге сена.
- Единственные извинения - те, что я задолжал Хрилу.
- За попытку убийства? - бросил я ему в спину. - Или за неудачу в оной?
Он сердито смотрел в кровавую воду.
- Мы на войне. Я не сделал ничего дурного. Ничего.
- Скажите Хрилу.
- Намерен.
В пекло душ. Я стащил рясу и позволил ей упасть, подобрал штаны. - Вот оно как просто? Хотите сказать, что вы весь в белом, потому что на войне? Вали в жопу, говнодав.
- Вот как?
- Так и будет. - Я стряхнул штаны. - Не славен умением прощать.
- А кто-то просит?
- Явно не вы. - Я опустил штаны к полу. - Вы ходите вполне нормально для человека, которому оторвало кусок бедренной кости.
Тиркилд глядел вниз. Правая рука сжалась в кулак. На тыле ладони виднелась звездочка нового шрама, размером с анханский золотой ройял.
После мгновенного замешательства он сказал спокойным тоном: - Боец...
- Брехью. Да, да, слышал.
Тиркилд отстраненно кивнул. - Когда Солдат отдает себя Хрилу, всегда находятся способы... продолжать служить.
Я уставился на него, забыв про штаны. - Что? Костяной черен? Вы ходите на куске ноги бедного ублюдка?
- Да. В руке несколько его косточек, как и... в вашем боку.
Я прижал ярко-розовую ладонь к четырехугольнику шрамов над печенью. - Ни хрена подобного.
- Ваши ребра были расщеплены. Никто не рассказал?
- Нет. - Я вдруг ощутил себя больным. И еще больнее. - Никто не потрудился объяснить.
- Сегодня я буду беседовать с его вдовой и осиротевшими дочерями. Может быть, будете столь любезны присоединиться?
Я тряс головой в тупом ошеломлении. - У всех вас, ублюдков, червивые орехи в черепушках. У всякого и каждого.
- Он пал в достойной битве...
- В жопу.
- ... служа Владыке Отваги. Мой долг предложить вдове любое утешение, на ее выбор.
- Какое утешение? - Я снова потряс головой. - И знать не желаю.
Голос Тиркилда стал тусклым. Хриплым. - Брехью не оставил сыновей.
- Я сказал, что не желаю знать! - Я отмел его взмахом руки, словно пущенные кем-то ветры. - Чем больше узнаю хриллианцев, тем меньше вы мне нравитесь.
Тиркилд говорил из-под опущенного лба. Лица не было видно. - Дом Аэдхарр был цветом джеледийского рыцарства, когда великая Липканская Империя походила на лужицу собачьей мочи. Когда Наш Владыка Отваги был простоватым козопасом с даром крутить пращу. Я знаю, к чему обязывает благородство. И знаю, что человек благородной натуры простил бы меня. Это не о вас.
- Принимаю за комплимент.
Тиркилд посмотрел на меня искоса. - Если позволительно такое замечание со стороны человека, недавно повредившего ваше здоровье... Хорошо выглядите.
- Я в полном порядке.
- Это мне и любопытно, ибо Исцеление Хрила касается только раненых на поле брани.
- И?
- Забавное положение: раны, нанесенные Рукой Хрила вашей особе при помощи моей особы, были Исцелены. Хотя нанесены они до начала схватки.
Я пожал плечами и наконец-то засунул ногу в штанину. - Есть схватки и схватки.
- А?
Я натянул штаны. - Схватка началась, когда бедняга Брехью нацелил ружье на мои яйца.
- Ох, неужели? - Тиркилд задумчиво нахмурился. - Я не разглядел.
- Потому вы и проиграли.
- Мы проиграли, - сказал Тиркилд, принимая значительный вид, что бывает трудно для голого человека, - потому что так судил Наш Владыка Отваги.
- А приходило вам в голову, - я застегнул ряд пуговичек на штанах, - что вас просто побили?
- Хмм?
- Не подумали? Может, я просто надрал вам задницы? Может, мне просто повезло?
Глаза Тиркилда стали мечтательными, голос смягчился. - Не обманывает ли меня слабое ухо? Это музыка признания?
Я фыркнул. - Да ваше Исповедание Отваги - дерьмо вроде, э...
- Примитивное? Невероятное? Детское? Глупое? - Тиркилд тряхнул двумя ярдами волосатых плеч. - Лишь для Неприсоединившихся. Отличить простую неудачу от Осуждения Бога нетрудно в большинстве случаев, и этот случай ясен как трехамметское стекло. В критический момент Хрил отвел от меня Свою Любовь.
- О, догнал. - Я облагодетельствовал его идиотской улыбкой. - Говорите, Сам Хрил подтвердил мои слова о вашем отце.
Мышцы заиграли на широкой челюсти. - Не за это мы сражались.
- Точно, гореть мне в аду.
Полосы румянца, словно следы когтей, опоясали грудь Тиркилда, кожа на костяшках узловатых кулаков стала белой. - Вы... вы очень, очень дурной человек.
- Знаете, что когда вы реально злитесь, краснеют даже ядрышки?
Тиркилд взвился, шагнув к бассейну и почти проломив каменный пол - но остановился у края. - То, что вы сказали... о своем отце...
Вид спереди был не лучше вида сзади. - Что с ним?
- Вы описали его как здравого человека - человека великого мужества и убеждений, - сказал Тиркилд спокойно. - Человека куда лучшего, чем ваша гнусная особа.
- Возможно, это у нас общее.
- Возможно. Могу ли я выразить сожаление, что нам никогда не свести знакомства?
- Не надо. - Я поднял тунику. Она была вывернута. - Он плюнул бы вам в затраханное лицо.
Когда я взглянул, Тиркилд успел отвернуться и молча бродил в окрашенной кровью воде; я же почему-то, непроизвольно, ощущал себя ослом. Нет, ослиной задницей.
- Не принимайте близко к сердцу. - Я пытался сглотнуть, но правда лезла в горло, будто рвотная масса. - Он и мне плевал в лицо.
Тиркилд остановился. - Мы на войне.
- Чертовски уверен. Насчет вас.
- Вы не имеете ни малейшей идеи...
- Вы думаете, что воюете.
- И что, соблаговолите ублажить любопытство бедного, невежественного сельского Рыцаря, это должно значить?
- Когда подниметесь на встречу с Хрилом, - ответил я, - стойте там, держа намоченные кровью член и яйца в руке, и молите, чтобы никогда не узнать.
Тиркилд угрюмо качнул головой. - Среди двух сотен ваших костей нет ни единой косточки милосердия?
- Когда-то была. Один охотник за жопами, хриллианец, ее выбил.
Он снова замолчал, пялясь в лениво колыхавшиеся у бедер волны кровавой воды.
- Вы тогда сказали... насчет людей вроде меня, правящих миром... - Тиркилд оглянулся через плечо. - Люди не правят миром, знаете ли. Мы едва управляемся с Бранным Полем.
- Я говорю не об этом мире. - Расправив тунику, я начал искать путь внутрь, так что услышал ответ Тиркилда, наполовину оглушенный тканью на голове.