Если вам приятно вообразить, что я имел в душе некую благородную цель, можете себя поздравить. Если же вам кажется, что меня гнало чувство вины или личного долга, или что я наконец повзрослел и решил исправить то, что сдуру наворотил... тоже неплохо.
Это история о том, что случилось, когда я приехал в Бодекен. Что случилось. Не почему. Единственное почему: потому что я взял и решился. Решился и приехал. Вот и всё. Кто хочет узнать больше о моих потому, может бежать вперед, пока не провалится.
Резоны - это для пейзан.
Моя мертвая жена - та, что предпочла семейной жизни игру в богиню - любила говорить, что не всё вокруг меня вертится.
Просекли?
Кто вообще рассказывает эту историю?
Я вытащил дорожный сундук, пересчитав днищем каждую планку трапа. Внизу отошел на шаг в сторону, давая дорогу задним пассажирам. Поставил сундук и сел на него.
"Ну ладно, мразь. Я здесь".
Я исполнял Актерский Монолог так много лет, что он стал рефлексом: едва внимание начинает рассеиваться, я понимаю, что пересказываю события едва ощутимыми движениями губ, языка и гортани. Когда-то это было делом весьма выгодным: в былые дни эти субвокальные колебания регистрировало крошечное устройство, вживленное в череп за левым ухом, и передавало в другую вселенную, на Землю, где хитроумный компьютерный алгоритм преображал их в похожий на поток мыслей внутренний монолог, для развлечения десятков тысяч одурманенных фанатов. Они платили непристойные суммы звонкой монеты за иллюзию превращения в меня.
Всегда лучше умел играть жизнь, нежели жить.
Те дни давно прошли, но я так и монологирую. Играю для одного зрителя.
"Чтоб тебя, я здесь. Как насчет намека? Ключа? Облачного столпа? Горящего, мать твою, куста?"
Я ждал, но вокруг были лишь болтовня пристани, ржавый лязг крана, поднимавшего сеть с грузами, далекие трели птиц и шлепанье волн на реке.
Бог так и не заговорил со мной.
"Чудесно", буркнул я. "Трахни себя".
Может, это затаенная обида за тот фокус с мечом-сквозь-мозги. Что меня устраивает, почти всегда: у самого есть пара обид.
За очередью следили копейщики в дешевого вида доспехах, рисованные краской знаки Хрила - солнце с лучами - успели выцвести. Вот шлемы и заброшенные за спины щиты выглядели получше качеством, солнечные знаки вписаны в полированную бронзу; и полуметровые наконечники копий были подозрительно хорошо наточены. Ручные работы на причале выполняли команды огриллонов в легких туниках различной степени грязноты и порванности. Казалось, эти туники есть некий вид униформы: каждый отряд имел одежду особого фасона.
Боевые когти у всех были спилены.
При каждом отряде имелось два или три огриллона в доспехах-переростках с теми же солнечными знаками, в шлемах со стальными сетками, защищавшими шею. Эти надзиратели носили толстые посохи футов пять длиной, на концах окованные сталью и унизанные шипами.
Более интересными показались мне четверо мужчин людского рода, патрулировавшие доки на спинах мускулистых коней. Кольчуги отнюдь не дешевые: колечки столь мелкие, что доспехи прилипают к телам подобно мокрому шелку, солнечные знаки блестят сусальным золотом. Наиболее интригующим было вооружение. Кроме традиционных для хриллианской армии семигранных булав, каждый держал у плеча ружье для разгона мятежных толп, весьма серьезного вида, невзирая на всяческие финтифлюшки вроде резных прикладов из моржового клыка, золотых и электровых накладок: короткие стволы без чок-боров, круглые магазины и даже на вид холодные, острые стальные штыки в фут длиной.
Времена меняются.
Иные винят в том меня. Только подумайте.
Я искоса глянул на ближайшего коня, не сразу заметив его состояние. Никакое. Глаза скотинки были тусклыми, мертвыми, словно два камешка. Клочья пены висели на трензелях, железных штучках, глубоко всунутых в рот. Мартингал с ремнями дюймовой толщины не давал коню поднять голову. Бедняга провел весь день под грузным задом кольчужного всадника, фунтов эдак двести пятьдесят, что явно не добавляло ему здоровья.
Мне было больно на такое смотреть, хотя я не особый любитель лошадей. В-общем и в частности. В-общем, вот что могу о них сказать: средняя лошадь куда как лучше среднего человека.
Причалы были странно тихими, несмотря на толпы пассажиров с парохода, несмотря на мрачно-суетливых докеров и краны-ослики, переносившие сети с грузами на баржи и с барж, разгружавшие или загружавшие фуры с пустыми оглоблями; несмотря на тележки торговцев сосисками, киоски с пирогами и дюжины мелких рынков в тени складских стен. Когда в этой почти тишине резкий гудок парохода возвестил полдень, народ на пристани подпрыгнул, заозирался и рассмеялся сам над собой. Но даже смех был сдержанным. Задумчивым. Нервным. Люди инстинктивно понимали, что эта тишина не случайна.
Причалы были тихими, потому что хриллианцам так нравится.
Недобрая там была тишина. Не тишина библиотеки, не тишина храма, не тишина вечернего отдыха у камина. Это было как лежать в постели и не шевелиться, ведь папаша пьян и ты не хочешь подать ему идею пойти наверх и нарушить покой твоей спальни. Когда ваш авторитет исходит от самого Бога, дерьмо липнет сильнее.
И это были хорошие ребята. Я знаю толк в хриллианцах. Они хорошие ребята. Честные, прямые, белоснежные до гребаной синевы. Сделай-или-умри. Благородные рыцари нового времени. От этого всё только хуже.
Пока я просто шагал вместе с очередью, дела шли неплохо. Да, шаг вперед каждые две минуты, перетащить сундук, сесть на него, если можно, заслонив глаза от солнца, следить за работой гриллов...
Я смогу. Смогу выдержать здесь.
Я ничего такого не сделал. Меня ни к чему не вынудили. Никто не ранен. Никто не умер. Никто не отпер черный сундук в моей груди. Даже Шпиль не помеха, тысячефутовый штык белого камня за левым плечом. Его сияние дает честный предлог не смотреть на Ад.
Очередь пассажиров вилась, двигаясь к одной стороне таможни; дымный полумрак внутри был заполнен ящиками, разной живностью, клерками-людьми в белых сорочках, с блокнотами, карандашами в пятнистых пальцах, а также за ушами; подмышками мокрые пятна. Осеннее солнце довело ржавую железную крышу до среднего каления, человеческий пот, выхлопы свиней и коров, машинное масло, древесная плесень и гнилая солома на полу слились в единое варево, создав удушливую, тяжелую, знакомую вонь.
Тут пахло цивилизацией.
Я убил немного времени, читая огромный плакат. Выцветший пергамент на шести языках излагал ошеломительное разнообразие предметов, кои не-солдаты Хрила не могут ввозить или хранить при себе в Пуртиновом Броде. Иные были вполне понятными: всяческие средства от боевой магии, острое оружие длиннее двух третей ладони, и так далее. А кое-что заставило меня качать головой. Черенки винограда? Напитки сильнее семнадцати процентов алкоголя? Живые опарыши?!
Две нижние строки были добавлены недавно, двойного размера буквами артериально-алого цвета:
ХИМИЧЕСКАЯ ВЗРЫВЧАТКА
ОГНЕСТРЕЛЬНОЕ ОРУЖИЕ
Горстка таможенников сновала среди ящиков сеток и лотков с товарами. На головах у них были обручи, вроде бы из электра; с каждого свисали шарнирные ручки, на конце каждой линза особого размера и цвета. Инспекторы щурились перемещая линзы, рассматривая подозрительные предметы. Они казались усталыми, как и инспектор, что стоял у очереди, деловито изучая ручную кладь.
Я дружелюбно-туповато улыбался инспектору, пока он изучал меня и мой сундук при помощи шести различных линз. При мне были только одежда, туалетные принадлежности и золото. Инспектор нахмурился. - У вас позитивный показатель на оружие.
- Я тут ни при чем.
- Вытяните руки.
Я так и сделал, ладонями вверх. Пустыми.
Инспектор сменил линзы, кивнув сам себе, что-то пробурчал и сделал пометку в блокноте. - Алый, степень шестая - руки, ноги... гмм. И голова. - Он поднял глаза. - Монастыри?
- Когда-то.
Он кивнул. - Хорошо. Следуйте далее. Помните, что Хрил не признает суверенитета Монастырей. На Бранном Поле вы полностью подчиняетесь Законам Сражения.
- Да, как скажете.
- Позаботьтесь изучить эти Законы в путеводителе. Монастырское обучение выше четвертой степени делает вас Вооруженным Комбатантом в любое время.
- Четвертой степени?
- Степени детально описаны в вашей копии Законов. Степени выше четвертой включают использование магии. Или, в вашем случае, дисциплин Эзотерического Контроля.
- Похоже, вы знаете насчет Монастырей больше, чем возможно.
- Я Солдат Хрила. Мы знаем о войне больше, чем возможно.
- Гмм. Весьма откровенно. - Я придвинулся и понизил голос. - У вас трудности с этими штуками? - Я кивнул на плакат. - Оружие и взрывчатка?
- С каждым днем больше. Когда-нибудь видели, что огнестрельное оружие делает с человеком?
- Раз или два.
Инспектор передернул плечами, глядя на страницу блокнота. - Бомбы еще хуже.
- Предпочел бы быть взорванным, чем кое-что иное.
- Да. - Инспектор прищурился. - Что-то знаете о Дымной Охоте?
Что-то зачесалось на моем затылке. Дымная Охота. Словно отзвук... чего-то. Я почти слышал... Наконец я пожал плечами: - К чертям всё этакое.
- Да укрепит вас Хрил на этом пути. Проходите.
Я побрел вперед. Путешествие становилось интересным. В недобром смысле. Но я и не ожидал добра.
Клерк с печатью не потрудился поднять голову. - Имя и национальность.
- Доминик Шейд. - Я выудил документы из потертого кожаного кошеля, что висел у пояса. - Фримен из Анханы.
Клерк взял документы из моей руки и раскрыл, но не стал читать, глянув в сторону, где белокурый человек-гора в сверкающих доспехах стоял по стойке вольно, держа шлем с забралом под левым локтем. Гора чуть скривила губы и пригляделась.
Я едва заметно улыбнулся горе. Двадцать пять лет назад я выяснил, что не поддаюсь чтению истины в исполнении даже самого могущественного хриллианского лорда. Тем более рыцаря-блюстителя, едва из приготовительного класса. Дерьма он наестся со своим тщательным исследованием.
Хотя вряд ли это было важно: я говорил правду. Почти всегда так поступаю.
Доминик - имя, принятое мною при первом визите в Поднебесье, в роли многообещающего послушника аббатства Гартан-Холд. А в глубинах игровой геенны Кириш-Нара, где люди голыми руками душат зверей, на аренах в форме звезды, так называемых кошачьих дырах, меня еще помнят как Шейда-Призрака. Статус свободного гражданина дала мне Анханская Империя три года назад - вскоре после того, как я убил имперского Бога.
Ладно, это пропустим.
Губы рыцаря напряглись. Клерк рассеянно кивнул. - Добро пожаловать в Пуртинов Брод, фримен Шейд. Вы считаетесь здесь Комбатантом шестой степени - впечатляет для Неприсоединившегося. Монастыри?
- В отставке.
- Хорошо. - Он сделал пометку. - Род занятий?
- Разъездная коммерция.
- Неужели? - Клерк фыркнул и поднял брови. - Мы редко встречаем Вооруженных Комбатантов, решивших преуспеть в торговле. Чем занимаетесь?
- Весы и меры для оптовых грузов.
- Ясно.
Я глуповато подмигнул, косясь на рыцаря. - Готовьтесь, дабы не взвесили вас, найдя слишком легким. Смекаете? [1]
- Да. - Клерк казался менее впечатленным, нежели Рыцарь. - Срок и цели вашего пребывания?
- Несколько дней. Может, неделя, две.
- Вы здесь по делам?
Возможно, стоило и тут сказать правду. - Я здесь, чтобы повидать брата.
- Его имя?
- Орбек.
- Орбек Шейд?
- Нет. - Я нарочито глупо посмотрел на кривящегося рыцаря. - Черный Нож. Орбек Черный Нож, клан Тайкар.
Ухмылка рыцаря сменилась полнейшим изумлением. Клерк уронил карандаш и начал искать его на ощупь. Конец грифеля раскрошился в пальцах. - О, весьма смешно. - Он стряхнул обломки, размазав черноту по столу.
- Как скажете.
- Как его имя?
Я кивнул на рыцаря. - Спросите его.
Клерк обернулся, разевая рот. Удивление рыцаря уступило место откровенному подозрению. - Наш Владыка не слышит лжи.
Клерк обратил разинутый рот ко мне. - Ваш брат - огриллон?
- А это проблема? - Я поднял ладонь. - Может, и мама моя вас тревожит?
- Я, э... я... не знаю. Полагаю, эээ...
Глаза рыцаря сузились, лицо стало суровым. - Вы назвали этого Черного Ножа братом?
- Сколько раз вы желаете услышать мои слова?
- В Пуртиновом Броде нет Черных Ножей. - Рыцарь отвел глаза, воздевая окованную пластинчатой сталью руку. Ливрейный паж подскочил к нему, рыцарь заговорил голосом столь тихим, что слышно было лишь гудение.
Я не смог и прочитать по губам. Мне как холодной водой в лицо плеснули.
Паж поспешил к ведущей в город двери, сгибаясь так усердно, словно готов был бежать.
Плеснули грязной водой.
Я вздохнул сквозь сжатые губы. - Так все в порядке, можно проходить? Гмм?
Клерк казался ошеломленным. - Простите?
- Есть закон против семейных визитов? Или нужно оплатить безбожную пошлину? Разрешение от треклятого законника?
- Я, ах, ну... нет, не думаю...
- Тогда проштампуй мои гребаные бумаги, ладно? Тут воняет.
- Фримен Шейд. - Гора хриллианской стали и мяса нависла над левым плечом. - С Солдатами Хрила обращаются вежливо. И с почтением.
- Ага? - Я показал зубы глазам столь голубым, столь и пустым, как зимнее небо. И призвал дух себя в возрасте двадцати пяти лет. - Эй, прости. - Повернулся к клерку. - Поставь печать на гребаные бумаги.
Раздался металлический шорох, единственный звук, которым хорошо смазанный доспех выдает движения своего владельца; впрочем, он не смог заглушить сдавленного рыка, застрявшего у рыцаря в горле. - С Солдатами Хрила не говорят в подобном тоне...
- Нет? Позвольте догадаться. Мы должны взаимно раскланяться и разойтись, и счесть все случившееся сном? - Я показал оскаленные зубы. - Значит, теперь мы любим друг друга?
Хитро скрепленные пластинчатые рукавицы заскрежетали, когда сжались кулаки. - Фримен Шейд, вы Вооружены и на ногах, и ваши манеры представляют собой Законный Вызов. Должен ли я Ответить?
Вторая половина жизни вернулась с тихим, долгим вздохом, типа "я-много-прожил-и-знаю-как-лучше". Я загнал монстра назад, в пещеру, но все же вынужден был склонить голову, прежде чем нашел силы ответить. Даже в пятьдесят не могу спокойно смотреть противнику в глаза.
- Нет, - сказал я. - Прошу прощения. У вас обоих.
Рыцарь побагровел - я видел его краем глаза - он желал объяснений, вроде "это утомление долгого странствия" или "я неудачно пошутил".
Однако я лишь смотрел в пол.
- Вы извиняетесь.
- Да уж. "Чего тебе нужно, цветов и коробку гребаных конфет?" прорычал мой юный дух, но я уставился рыцарю прямо под подбородок и закусил губы, пока не заныла челюсть.
Рыцарь издал длинный, тихий вздох.
Потом еще.
- Принято.
- Теперь я могу идти? Сэр?
Рыцарь поднял другой палец, и подскочил другой паж. - Возьми сундук господина и отнеси в люканнисгерил.
- Эй...
- Фримен Шейд. - Рыцарь указал рукой на железную дверь. Она была открыта. За ней виднелись еще железные двери. Закрытые. В каждой на уровне головы был вырезан "иудин глазок". - Подождете там. Слуга вас проводит.
- Бумаги...
- Они вам не нужны.
- Я сказал, что извиняюсь...
- Ваши извинения были приняты. Ждите там.
- Я под арестом?
Рыцарь чуть склонил голову, такую юную и белокурую. - Если вам угодно.
- За что же?
- Потому что в моей власти вас задержать. - Его лицо было тверже стены. - В качестве Вооруженного Комбатанта шестой степени у вас есть право Оспорить мой авторитет. - Он едва заметно кивнул на освещенный солнцем угол у дальней стены таможенного здания, не сводя с меня безразличного взора. - Если пожелаете Оспорить, благословленная Арена ожидает нас вон там.
- Вы шу... Гмм. Явно нет.
- Вопрос можно уладить и здесь. Вам нужно только ударить.
- Ударить. - Я прищурился. Правила изменились с той поры, когда я последний раз посещал Бодекен. Возможно, именно из-за моего последнего посещения.
Юный рыцарь послал мне вежливую улыбку, едва на градус теплее арктической зоны его глаз. - Если я зашел слишком далеко, Хрил склонится на вашу сторону; Наш Владыка Отваги славен также своим правосудием.
- Внушающая теория. - Я поднял руку к лицу: боль начал вгрызаться куда-то в мозг, позади глаз. - Пусть ваш паж осторожнее обращается с сундуком, ладно? Он новехонький.
Камера была безупречной.
Две двери, обе железные, отшлифованные и смазанные свежим маслом, широкое окно с решеткой, позволяющее видеть спокойный дневной свет и даже вдыхать осенний воздух; стены из побеленного кирпича, запах свежей извести; удобные лежаки на пристроенных к стенам каменных скамьях; в углу блестящая медная "ночная ваза", в другом столик с парой глиняных стаканов, кувшин с холодной водой, тарелка сухофруктов и очищенных орехов, тарелка поменьше с тремя сортами твердого сыра.