От всех этих мыслей на душе стало еще тоскливей. А из-под тоски этой, сначала потихоньку, ползком, а потом все быстрее и быстрее, подгребая под себя все остальные чувства и мысли, полезла злостьна гадкого дядюшку, на Дар, никому не нужный, на судьбу свою бедолажную и даже на отца, который отпустил ее в такое поганое место!
Злоба ширилась и бурлила, раскаляя внутренности и обжигая ладони. Вальсе захотелось схватить платьерастерзать его, растоптать, а потом швырнуть к ногам дядюшки, чтоб не смел более пренебрегать и помыкать ею!
Но буря чувств, что всколыхнулась в ней, не позволила даже ступить с местас ладоней хлынуло пламя, как вода из перевернутого кувшина, мгновенно воспламеняя своим жаром и старый гобелен на стене, и покрывало на кровати.
Опомнившись, Вальса стала сдирать горящую ткань и запихивать ее в очаг. Упав на колени, она засунула туда же и руки.
Нужно успокоиться! твердила она, уже зная, что иначе огонь, сходящий с ее ладоней, унять не удастся.
Пытаясь отвлечь свои мысли от насущных проблем, девушка по привычке стала разглядывать пляшущие в очаге оранжевые языки, которые жадно поглощали то, что она им дала в этот раз. Ярко с треском сгорал гобелен, почти без пламени, сворачиваясь в сизый кокон и пуская легкий дымок, тлело чудесное шелковое покрываловсякая вещь горит по-своему, уж она-то это знала!
Меж тем, мысли ее, пометавшись и поскакав по всяким незначительным закоулкам, постепенно успокоились и, резко свернув в последний раз, привели Вальсу к началу.
Ее родной домбольшой, нижний этаж из камня, а верхний деревянный. Вальсе, в ее пять зим, чтоб увидеть резной конек, приходится задирать голову так, что она начинает кружиться, а земля под маленькими ножкамикуда-то уплывать.
Она с матерью и братьями стоит на высоком крыльце, а отец с воинами выходят из конюшни.
Все знают: он ездил в большой город на ярмарку и привел оттуда старшим братьям коней. Да ни каких-нибудь там обычных лошадок, что в телегу запрягают, а самых настоящих боевых, больших и сильныхтаких, чтоб смогли воинов в тяжелых латах вынести.
Тэт и Дэй близнецы, им по пятнадцать зим уже, и отец забирает их к себе в крепость, чтоб с другими мальчишками занимались и к службе в армии готовились. В их семье так. Хоть и благородного они рода, но из младшей ветви, что бы это ни значило, а потому, ремеслу какому-нибудь учиться надо или на службу идти.
А какая служба может быть лучше военной? Тут тебе и уважение, и почет, а если не будешь дураком, то и ка-кальеру сделаешь! А если, эту самую «кальеру» сделать правильно, то она еще и денежку хорошую принесет! Воттак отец говорил!
Да! А отцу Вальса верила и тоже хотела, как он и братья, кальеру делатьна большом коне скакать, копье в пугало крутящееся втыкать и мечом с наскока тыквы рубить. Да-да, она все видела, когда отец их с Гэмом в крепость к себе брал!
Только боялась она, что не разрешат ей воином статьдевочка же она, и сильного дяденьки из нее не вырастет, а лишь обычная тетенька
Вот только в чем разница-то? Ну, писают они с Гэмом по-разному, а так, вон треснула его как-то, и побежал он к отцу жаловаться, даром, что на год старше! Да и мамонька, давеча схватила две бадейки с водой и понесла себе на огород. А то бывало, когда отец по нескольку дней из крепости не приезжает, она и дрова рубитне хуже чем у него получается. А уж тыквы-то
Пока Вальса в очередной раз прикидывала, светит ли ей «кальера», мужчины закрыли ворота конюшни и пересекли двор. Отец легко взбежал на крыльцо, подхватил их с Гэмом на руки и стал целовать в румяные щеки. Им стало радостно от его внимания, а пахнущая табаком борода мягко щекотала лицаони засмеялись. Отец тоже. Близнецы и отцовские воины подхватили их смехвсем было хорошо: солнечный весенний день еще не закончился, поездка была удачной, а теперь все вернулись домой и их ожидает сытная трапеза.
Мама тоже улыбнулась. Но Вальса видела, что глаза ее грустныона переживает, что двое ее детей завтра отправятся в крепость и останутся там, а она их будет видеть только по редким праздникам.
Вальса про это горе все утро слушала, пока они готовились к приезду отца. Малышка, конечно же, утешала мать, ластясь к ней и обнимая, но понять ее, не могла. Как можно так убиваться из-за отъезда этих двух обормотов? Они вечно дерутся между собой, обижают их с Гэмом, говорят плохие слова, девочка такие только в казарме и слышала, и то, только до того момента, пока солдаты ее не замечали.
Но мама же многого не знаетв ее присутствии они смирные.
А вот несколько дней назад Тэт, вообще, жуть, что сотворил: на крытом дворе, за кучей еще прошлогодней соломы, обижал соседскую девчонку.
Василянка, конечно, хорошо постарше Вальсы будет, и титьки у нее уже выросли, что твои свёклины сахарные налитые, но щипал он за них, видно, сильноона, аж стонала. А он навалился на нее, дурак здоровый, и пыхтитдаже штаны с попы съехали!
Не кричала же соседка, по разуменью девочки, только потому, что испугалась очень. Недаром же веночек из первоцветов ей сплела, после того, как Вальса спасла ее от братца, огрев того метлой по голому заду. Да, еще заставила его медовую конфету сестре принести! А она за это Василянке обещала никому не рассказывать, что Тэт ее обижалвсе ж смеяться будут, что отпор мальчишке дать не смогла!
И вот так всегда! Узнала бы все про близнецов мама, может, ей и легче с ними расставаться было бы, а то теперь горюетдома, видишь ли, они будут редко появляться! А вот Вальсе, например, редкие праздникив самый раз. Как хорошо они заживут! Тихо, спокойно. Маму только жалко. Рассказать ей, что ли про Тэта
Но, ни утром, ни сейчас, как бы, не было жалко маму, малышка, конечно же, ничего про близнецов не рассказала. Слово же честное давала! А держать данное слово для человекасамое важное в жизни, так отец говорит.
Праздничное застолье подошло к концу.
Соседские девчонки, та же Василянка да Льдянка, что за медную монетку обычно матери по хозяйству помогали, были отпущены еще днем, до приезда отца. Так что пришлось Вальсе, как и положено послушной дочери, маме помогать: объедки свиньям на корм сгребать, очищенную посуду в стопочку складывать и матери в ушат с мыльной водой относить, да остатки нарезанного хлеба салфеткой льняной укрывать.
« Вот так и проведу всю жизньбуду хрюш кормить да посуду мыть! И никакого мне коня боевого, никакого меча»стараясь громко не хлюпать носом, говорила себе Вальса, остерегаясь при этом попадаться матери на глаза.
Но та и сама на дочь не глядела, погруженная в свои нерадостные мысли, благо в доме никого кроме них не было и ей не приходилось вымучено улыбаться.
А Вальса потихоньку ревела, размазывая слезы по щекам. Сначала это были слезы обиды, потом жалости к себе, затем слезами досады стали. И уже под конец, когда казалось, что все уж выплакала, вдруг с новой силой побежали слезы злости. Вроде бы, вода но такие горячие, что от них так и жжёт ладони
Им с матерью отец тоже привез подарки. Для мамы бусики из серебряных розочек, а ейиз красненьких шариков. И Вальса радовалась бусикам, честно-честно, но до тех пор, пока отец не позвал всех смотреть купленных коней. А потом оказалось, что «все»это близнецы и Гэм, которому он еще и пообещал такого же купить, когда подрастет!
Ы-ы-пп! всхлип получился таким громким, что девочка покосилась на матьне услышала ли. « Вроде нет».
Вытирая с убранного стола последние крошки, Вальса прислушивалась к тому, что происходило во дворе.
Вотбахнула створка закрывающейся двери конюшни, вотв отдалении послышались низкие голоса мужчин и что-то тараторящий высокий голосок Гэма. « У-у, предатель!». Потом дробно простучали приближающиеся скорые шаги по дереву крыльцаэто старшие братья возвращаются в дом. Точностук входной двери и ураган топота по лестнице на второй этаж.
« Пора!»Вальса подхватила свечу и выскользнула через заднюю дверь. Обида и злость придали ей решительностиона тоже пойдет смотреть на новых лошадок! Сама!
Пройдя через крытый двор, девочка выскользнула на улицу и, обогнув дом, вышла к конюшне.
Над деревней серым маревом нависли сумерки, только за крепостью, возвышавшейся на холме, еще проглядывала чуть розовеющая полоса, почти не дающая никакого света. Голоса мужчин ровным рокотом слышались из-за высоких воротэто отец вышел на улицу провожать воинов, возвращающихся к ночи в замок.
Пользуясь моментом, девочка прикрыла ладошкой свечу и перебежала открытое пространство от угла дома до ворот конюшни. Откинула щеколду и, не открывая широко дверь, протиснулась внутрь.
Вот они коники! Только внутри уже темень полнаяничегошеньки не видать. Малышка повыше подняла свечу и двинулась по проходу.
Денники, расположенные с правой стороны, ее не интересовалитам все лошадки давно знакомые. В крайнем от входа Жабок стоит, старый и трудолюбивый конягав плуг да в телегу его запрягают. А прозван так за кряжистость свою и цвет неопределенный, серо-бурый какой-то. Некрасивый конек, конечно, но хороший, смирный. В следующем стойлемамина кобылка, Медуньей кличут. Эта раскрасавица хоть куда: тонконогая, ладная, с золотистыми боками и светлой длинной гривой. А дальше папин Борецнастоящий конь для воина: высокий и мощный, каждое копыто, как у Вальсы голова. Девочка его уважала и немного побаивалась.
В общем, двинулась она вдоль левой стороны.
В начале ряда низкий загончик для осликов. Между досками, шумно шмыгая мягкими ноздрями, тут же просунулись две мохнатые головы, в надежде на угощение.
Вы похожи на Дэйя и Тэтатакие же губастенькие и вечно голодные, хихикнула Вальса, проводя рукой по тянущимся к ней мордам. Этих она совсем не бояласьони старые знакомцы. Но сегодня хлебушек не для них припасен.
Малышка проходит дальше, поднимая вверх свечу, но кроме неясного силуэта над дверью денника ничего не видит.
Коники хорошие коники вкусную корочку дам! старается она дозваться лошадей, доставая хлеб из кармана, но те тихонько фыркают, а близко к загородке не подходят.
Вот беда-то! Если отойти подальше, то маленького круга света, что дает свеча в руке, явно не хватает. А если подступить поближе, то упрешься носом в доски дверироста маловато.
Тут девочка замечает старый пивной бочонок, стоящий посреди конюшни возле центрального столба. Его обычно отец как табурет использует, когда подпругу или уздечку чинит.
Тяжелый! Вальса уперлась ногами в пол и перевернула бочонок на бок. Вроде и не далеко катить, но на каждой неровности пола бочка норовит направиться не туда. Но упорства, подпитанного обидой, девочке все-таки хватает, чтоб докатить ее до денника одной из новых лошадок. Пыхтя и напрягаясь из последних сил, она ставит бочонок на попа. А отдышавшись, лезет на негов одной руке свеча, а в другой ломоть хлеба.
Утвердившись сверху, Вальса поднимает повыше свечу и то, что происходит дальше, для самой девочки запомнится как самый худший кошмар в ее жизни, длиною в целую вечность. Но на самом деле все случившееся длиться не более нескольких мгновений!
Вздернутая вверх детская мордашка оказывается прямо под нависшей над ней здоровенной лошадиной головой, а пламя свечи в непосредственной близости от бешено вращающегося и сверкающего отраженным светом глаза животного.
Напуганный близким пламенем конь начинает ржать и вскидывается всем своим громоздким телом, пытаясь встать на дыбы.
От неожиданности девочка отшатывается назад и падает с бочонка. От удара она выпускает из рук свечу, которая откатывается и тухнет, погружая конюшню во мрак.
Взбешенный конь продолжает громко ржать и биться в загородку.
Ошарашенная случившимся, напуганная, с болью в спине, малышка не сдерживается и ударяется в слезы. Почему-то, опять ужасно горячие, они жгут ладошки, и Вальса с ожесточеньем трет руки о подол платья.
Дальше происходят совсем уж непонятные и пугающие вещи: от ткани вдруг начинает тянуть паленым и, вроде как, откуда-то снизу появляется свет. Девочка отрывает руки от платья, пытаясь их разглядеть, и на мгновение слепнет от яркого пламени, которое прорывается на поверхности ладоней, подобно проблескам огня на затухающих углях. В испуге малышка падает на колени, стараясь о земляной пол сбить огненные язычки, но задевает рассыпанную солому, которая тут же вспыхивает.
В еще большей панике Вальса вскакивает и топчет огонь ногами, но он убегает от нее к целой вязанке, жадно заглатывает ее и сразу же голодно набрасывается на деревянную стойку. Через мгновение в конюшне уже светло, как днем, а от ржанья и грохота копыт, бьющихся в закрытых денниках лошадей, закладывает уши.
Коники коники подвывая от страха за лошадок, Вальса мечется по горящей конюшне.
Платье на ней самой тлеетчерный дымный хвост стелется за ее ногами, но это, почему-то, уже совершенно не пугает девочку, ее волнуют только лошадки, попавшие в западню.
Она пытается открыть одну из дверей, но бьющийся внутри конь ударяет по ней копытамиполуоткрытая щеколда вылетает, а деревянная дверка, распахиваясь, отбрасывает малышку через проход, и она всем тельцем налетает на столб подпирающий крышу.
Звуки отдаляются, огонь тускнеет и наваливается густая глухая чернота. Только как бы издалека слышится чей-то крик: «Коники коники»
Настойчивый стук в дверь выдергивает Вальсу из болезненных воспоминаний.
Войдите, кидает она в сторону, а сама тем временем быстро поднимается и отодвигается от еще тлеющего очага. В последний момент, когда дверь уже в движении, прячет руки за спину, укрывая от постороннего взгляда опаленные рукава.
В общем-то, этого можно было и не делатьв открытую дверь ступил только лишь слуга, пришедший звать молодую госпожу в библиотеку, где ее ожидает хозяин. А они тут, в этом странном доме, и сами все странныеходят, голов не поднимают, в глаза не смотрят и без великой нужды, или приказа дядюшкиного, и не разговаривают. Так что, скорее всего, он и не обратил бы внимания на подпаленную рубашку.
Но привычкавеликое дело! Еще много зим назад Тэт ее поучалто, что можно скрытьлучше взрослым и не показывать:
Меньше будут знатькрепче станут спать. И тебе, мелкая, проблем меньше! втолковывал он. А по наблюдениям самой Вальсы за жизнью старших братьев выходило, что так оно и есть.
Что ж слезы высохли, злость прошла, внутренний огонь успокоился. А на трезвую голову и мысли разумные приходить стали. Да и воспоминания о первом проявлении Дара пришлись кстати, напомнив девушке о том, что хотя и прошло с того случая уже десять зим, но лучше управлять она им так и не научилась. И здесь она именно для того, чтоб обуздать дарованную ей Силу и не подвергать больше близких опасности. Да и извлечь хоть какую-нибудь пользу для себя из сего дара.
Поэтому надо гордость и обиды свои прижать, надевать платье и смиренно топать в библиотеку.
А уж раз надумалато и сделала
Вальса подошла к высокому в полный рост зеркалу и стала разглядывать свое отражение.
Еще совсем недавно девушка так радовалась этому платьюярко синему, бархатному, с пышными воланами из ардинских кружев. Еще вчера она фантазировала, что если бы умела, то сделала бы высокую прическу, как и подобает к такому наряду, и сразу бы стала старше и представительней. Она складывала косу на голове, придерживая ее рукой, вздергивала подбородок и щурила глаза, воображая себя придворной надменной красавицей. Присаживалась в реверансе, стараясь одновременно не выпускать косу и подхватывать юбки. Это было еще вчера
Сегодня же, почему-то, это чудное платье ее уже не радовало, и соответственно такому настроению в серебристо-гладкой поверхности зеркала отразилась не «почти придворная красавица», а какое-то угловатое и нескладное существо. А резная позолоченная рама своей вычурной красотой только подчеркивала несуразность обрамляемого ею образа.
Худенькая шейка нелепо выглядывала из вороха кружев, которые не столько скрывали, сколько подчеркивали отсутствие кое-каких выпуклостей в довольно низком вырезе. А затянутый корсет и пышная юбка, призванные вырисовывать плавный изгиб талии, только все портили, создавая впечатление, что надеты на тонкое и ровное бревнышко. Кисти же рук с длинными худенькими пальцами, высовываясь из пышных манжет, походили на куриные лапки.
Лицо ее, как сегодня вдруг разглядела Вальса, тоже подкачало.
Светло-голубые глаза, в сочетании с темными волосами и бровями, показались ей блеклыми. А на фоне неба в окне, что отражалось в зеркале у нее за спиной, и вовсе похожими на сквозные дырки. Маленький слегка вздернутый носик, вроде аккуратной формы, явно портили четкие крапинки веснушек: