Кротят в защитных костюмах и очках водили неглубоко в лес и показывали растения, при удачеживотных, однако сильные, энергичные пушистые создания вызывали у детей панику. Они, привыкшие к общению с холодными крупными насекомыми с цепкими лапками, не могли поверить в происходящее, когда ладошки утонули в теплой шелковистой шерсти.
Среди этой группы обучаемых детей была и Хана. Им показывали животных и листья растений, знакомили с инструментами и предостерегали от опасностей. Та первая встреча с зайцем поразила ее, и девочка, так как была еще совсем ребенком, стала осыпать всех окружающих вопросами о том, почему они не живут вместе с этими чудесными пушистыми зверьками и при огромном количестве естественного света. Хана каждую неделю очень ждала дня и часа выхода и по наивности донимала взрослых энтузиазмом и стремлением к наземному миру. Однажды в пахнущий сыростью день девочке сообщили, что подниматься она больше не будет и присоединится к классу с обычными предметами. Обучение в нем было заточено под научный склад ума, чтобы не потерять гениальность и образованность основателей города, без которой организовывать и поддерживать такой специфический уклад жизни бы не вышло. После произнесенной мамой новости у девочки началась истерика, экскурсии были для нее главной радостью, утренний подъем в эти дни знаменовался счастьем и предвкушением более сильным, чем в рождество. От этой новости что-то тяжелое внутри у девочки со свистом упало и своим весом надорвало что-то хрупкое.
С тех пор Хана училась жить, находя радости под землей, а по достижении подросткового возраста девочку изредка, раз в пару месяцев, отправляли по мелким поручениям наверх в случае крайней необходимости. Но из-за перерыва в несколько лет эти выходы приносили ей одни физические страдания.
Сразу после возвращения Хана заварила принесенные травы и поднесла дымящуюся кружку к губам матери, которая лежала с полуоткрытыми глазами и тяжело дышала. У нее даже не было сил поинтересоваться о столь долгом отсутствии девочки. Затем она насыпала себе овсянки и залила водой из специального котла-термоса. Ее рассеянные мысли и нервное пережевывание каши прервал взгляд на движение в стене, и из узкого земляного туннеля показался крохотный нос Луркаполудомашнего крота. Хана подобрала его маленькое глиняное блюдце и плеснула в него кипятка, поставив на стол остывать, а во второе бросила горстку сушеных муравьев. Безглазая с виду мордочка шустро приблизилась к месту, на котором обычно стоят его блюдца и, когда девочка ставила перед ним лакомство, благодарно обхватил ее кисть когтистыми лапками.
Лурк заглядывал к Хане и Берге, как правило, по утрам, спал вблизи теплого котла четыре-пять часов, а после через один из многочисленных ходов отправлялся восвояси повторять цикл еды и сна, добавляя в него добычу этой самой еды, перелопачивая килограммы земли. Иногда их посещали и другие кроты, но так систематично это делал только Лурк, будто на левой лапе носил налапьи часы с крошечным циферблатом.
Дуя на блюдце с горячим кипятком, чтобы Лурк успел хотя бы окунуть в воду мордочку, прежде чем расправится с угощением, Хана медленно переводила взгляд с него на маму и обратно. Крот был весел, движения живые, аппетит зверский. Создание находилось в своей природной среде, бесстрашное и не беспокоящееся о завтрашнем дне, счастливое просто поглощением пищи. На маму смотреть было страшно: полупризрак с бессмысленным от усталости взглядом и трясущимися руками. Надо отдать должное Марсуотвар его трав подействовал быстрее и эффективнее их смеси, приступы кашля отступили, и Берге приняла более стойкую, уверенную позу в кровати. После прекращения визитов наверх девочку не покидало ощущение фальшивости, натянутости и хрупкости их существования. Да, учебники и все взрослые заученно твердят о том, что тот мир не для них, он полон опасностей и чудовищ, онпротивоположность взаимной всепоглощающей заботы об их небольшом обществе, он забирает любимых.
Но для Ханы представления перевернулись с ног на голову: глядя на Берге можно было не сомневаться, что Гардасхольм скоро поглотит ее слабый организм. А на суровой поверхности девочка встретила Марса, от которого исходила пугающая от непривычки, неизмеримая сила. Случайный взгляд хоть и окатил все внутри волной едкой кислоты, настолько незащищенной и читаемой она себя почувствовала, но все же лучился дружелюбием и открытостью. Мальчику нечего было скрывать, такой подход поразил Хану из-за контраста с местными жителями, не выдерживавшими и секунду лицезрения их души. Будто вампиры, попавшие на солнце, они сморщивались, закрывали лицо руками. Но для Гардасхольма это не являлось чем-то странным, управители города и вовсе не появлялись перед жителями без черных очков. Поставив миску с чуть теплой водой Лурку и положив руки на мягкий пол, Хана тщательно осмотрела зверька: обтекаемое тельце, едва заметные бугорки глаз, мощные передние лапы. Иногда девочка встречала и звездорылов. И тут она вспомнила, как подносили руки к лицу ее соседи по подземелью в те несколько раз, когда теряли бдительность и пересекались с девочкой глазами. Ехидная мысль промелькнула у Ханы: быть может, это и есть наша судьба еще через пару десятков поколений? Похожие на кротов и звездорылов, но гигантские и ничуть не милые волосатые существа со щупальцами на лице, как трансформировавшиеся закрывающие выражение прилипшие руки, впадины вместо глаз и навеки согнутые как у лягушки ноги от постоянного хождения по туннелям с низким потолком. Хана почувствовала мурашки на плечах от заполнившего ее отвращения.
Поев и убрав посуду, девочка присела на кровать поговорить с мамой, чтобы той не пришлось напрягать свой слабый голос. А после она пошла спать в свою маленькую комнатку, представлявшую собой альков, который вмещал кровать и пару свободных квадратных метров. Деревянный письменный стол стоял в общей комнате, от которой альков был отделен красной бархатной шторой. В алькове был свой выводной канал наверх для проветривания в потолке, и открывала его Хана довольно часто, благодаря чему там сохранялся более свежий воздух, и постель хотя бы оставалась сухой. Берге проветривать жилище не любила, это была женщинацеликом дитя подземной жизни. Она выходила наружу всего пару раз, и ничем хорошим это не закончилось, а потому все ходы из основной комнаты помимо случаев крайней необходимости были плотно закупорены. Несколько раз Хана пробовала в тайне приоткрывать небольшой участок шторы, чтобы кислород хоть немного вытеснил сырость, но организм матери мгновенно улавливал колебания воздуха, и она заходилась кашлем. С горечью поняла девочка, что подземная среда губит и душит Берге, но поверхность и вовсе убьет мгновенно. И эта неизбежность, обязанность смиренно наблюдать, как чахнет самый близкий человек, приводила Хану в бешенство.
Переместившись в альков, девочка вдохнула чуть полнее. Здесь, за шторой, из-за небольшого, исключительно ее пространства, а также сухой постели она чувствовала себя на редкость безопасно и уютно. Укрывшись до подбородка одеялом, она прислушалась к часам, висевшим на стене. Звук самой длинной стрелки, нарезавший ночь на секундные кусочки, не раздражал, а наоборот убаюкивал девочку. А начавшие смыкаться веки налились такой сладкой тяжестью, что Хана забылась, кажется, прежде, чем они успели сомкнуться, и провалилась под ритмичный звук часов в беспокойную тусклую страну.
Сон жителей Гардасхольма был поверхностным, прерывающимся, иногда даже утомляющим. Спали они по многу часов, около тринадцати ночью и еще пару днем, так как солнце цикл не регулировало. Крайне редко люди погружались в медленную фазу и в основном довольствовались дремой и короткой фазой сна, наполненной смутными, черно-белыми или цветными, но крайне бледными снами. Хане почти всегда снилась надземная природа в холодных, блеклых оттенках с туманной поволокой. Но и эти видения делали ее пробуждения лучезарными и безоблачными. В эту ночь сон девочки не прервался звуками кашля ни разу. Сны сменяли друг друга, но все как один были о реке, новом знакомом, подсознание Ханы даже попыталось воспроизвести быт наземной жизни в Тахиярви, но это видение, конечно, имело мало общего с реальностью.
Наутро девочка, еще не до конца проснувшись, осознала, насколько сильное, всепоглощающе сосущее и подгоняющее изнутри желание подняться испытывает. Она вскочила с кровати, впервые чувствуя себя такой свежей и отдохнувшей, подбежала к Берге, и, поцеловав ее в щеку, стала хлопотать о завтраке. Горячую пищу Гардасхольмцы готовили четыре-пять раз в неделю по вечерам, когда открывалась вентиляция над котлом, находившемся в каждом жилище. В остальное время пищей служили насекомые, долгопортящиеся плоды и консервированное мясо и овощи. Самым популярным же и простым завтраком, подачей которого сейчас и занималась Хана, была смесь крупных сушеных насекомых, залитая березовым соком. Он хранился в громоздкой бочке с краником, откусывавшей львиную долю помещения. А насекомые в виде снеков для завтрака были излюбленным лакомством всех детей и подростков подземелья. Можно было выбрать как сладкие, в медовой или карамельной заливке, так и подсоленные, хрустящие и питательные. А детей, выросших на этой пище, усы и лапки у снеков не смущали совсем.
Хана щедро насыпала две миски медовых жуков, одну подала матери, а свою стала тут же с аппетитом уплетать, пока корочка не пропиталась соком, и не исчез хруст. Она не помнила, чувствовала ли себя когда-то такой отдохнувшей, голодной и исполненной энтузиазма. Наспех умывшись и натянув штаны и свитер, девочка вылезла из жилища и стала спускаться по общей лестнице вниз, на -10 этаж. Там, напротив двери к соседям, находилась еще одна, крошечная, похожая на кроличий лаз. Она вела в туннель, коих на уровне -10 этажей всего Гардасхольма было больше тысячи. Функцией их было соединять колодцы между собой под землей. Так называемые транспортные артерии города. Вот только передвигаться по ним приходилось ползком или в разной степени скрюченности, постоянно натыкаясь на крыс и вскрикивая от падающих на затылок капель холодной воды. Было и несколько крупных магистралей между ключевыми точками города, высотой в два этажа и по ширине вмещавших в себя два потока людей, спешащих по делам в утреннее время.
Так как на ферме насекомых Хана стала помогать только после исключения из состава наземных экспедиций, она не привыкла лазить по земляным ходам с пеленок, как остальные. Девочке приходилось максимально сосредотачиваться на дыхании, ритме движений и конечной точке, чтобы не думать об узком пространстве и риске обрушения подземного «неба» на голову.
А непосредственно ферму она обожала, работа на ней была отдушиной в тесном, заполненном страхами существовании. Во-первых, организация пространства: кормящее весь город здание находилось в огромной 32-метровой пещере и представляло собой махину из блестящего стекла. Хана приложила браслет к сканеру под неоновой надписью с названием «Штрудхарт», и зеленая стеклянная дверь словно втянула томящуюся нетерпением девочку. Единственное в Гардасхольме высокотехнологичное пространство могло похвастаться даже лифтами, перемещение в которых не ощущалось вовсе. Здание состояло из восьми этажей, каждый из которых представлял собой климатическую зону с определенным видом почвы, уровнем влажности и света. Стенки огромных террариумов, отделяющие тропинки для людей от тысяч кишащих, неустанно копошащихся членистоногих, состояли из полупроницаемой мембраны, реагирующей на тепло человеческого тела. Таким образом, подземных людей с установившейся температурой 35,5-36,0°С пленка пропускала, а насекомых температуры окружающей среды задерживала в террариумах. Пленка была прозрачной, и наблюдать за жизнью маленьких существ, за всеми их ходами и норками не составляло никакой проблемы. Для микрочастиц света и влаги мембрана не являла собой преграды, а потому на человеческих тропинках всё было точь-в-точь как в нескольких сантиметрах за спасительной пленкой.
За это Хана ценила Штрудхарт больше всего: она имела возможность хоть как-то менять обстановку и представлять себя в разных уголках планеты, пусть и подземных её уголках. Ведь даже почва пестрила разнообразием: от мягкой как пластилин, ярко-красной прохладной земли до потрясающего на ощупь мельчайшего жгучего песка, струящегося с ладоней между пальцами. Пестрили разнообразием и обитатели: от двадцатисантиметровых жуков-дровосеков и прочих жуков-крепышей с рогами, шипами и в хитиновых доспехах до хрупких малых огненных муравьев, едва достигавших двух миллиметров. Но и этих крох едва ли можно было назвать беззащитными, ведь они обладали способностью выживать со своей территории любую другую популяцию насекомых. При контакте с человеческой кожей работник получал сильнейший укол ядовитым жалом, напоминавший удар током, а из-за медлительности и рассеянности жителей Гардасхольма несчастные случаи происходили с завидной регулярностью.
Без владения огромным количеством информации по энтомологии в Штрудхарте было делать нечего, более того, невежество и халатность отнимали жизнь. Сначала потенциальные специалисты проходили теоретическую подготовку и различные тесты, а затем им проводили пробную экскурсию по одному под чутким надзором нескольких работников. Далеко не каждый мог безмятежно наблюдать, как вокруг снуют тысячи телец, шустро перебирая лапками, по своим важным членистоногим делам. Их крупные скопления формировали силуэты, похожие на огромных текучих монстров, могущих заслонить свет или объединиться в еще большую тучу. Под тяжестью насекомых, пробегавших над головой новичка, невесомая на вид мембрана дрожала и прогибалась, опускаясь почти до затылка. В такие моменты неустойчивая психика студентов, дрогнув, трогалась с места и бедных претендентов навсегда выносили из здания либо с неудержимой чесоткой, либо кричащих и плачущих. Самых же тихих по темпераментубледными, с застекленевшим выражением глаз. Конечно, бедолаг не бросали и еще долго регулярно беседовали и успокаивали, но доступ в Штрудхарт навсегда закрывался. Таким образом, минутная слабость обесценивала потуги интенсивного двухлетнего обучения, и те немногие, которые полностью восстанавливались и желали попробовать еще раз, были обречены на отказ. Впереди маячил один из видов механической повторяющейся работы, которой кроме работников Штрудхарта и участников надземных экспедиций занимался каждый гардасхольмец.
О таких историях Хана перед своим первым визитом в научное царство слышала неоднократно. И дабы не лишиться возможности проводить время в единственном интересном месте бесцветного подземного города, использовала свое секретное оружие против мнимых страхов: максимальное сосредоточение. Она как губка впитывала всю информацию на экскурсии, внимание стало единственным, обострившимся до предела чувством, чтобы посторонние мысли и фантазии не нашли места в голове девочки. Так и получила она одобрение холодных, спокойных ученых, проводивших экскурсию.
Теперь же Хана находилась в полном доверии со всеми коллегами и выполняла значительную часть работы. Любимым этажом девочки был восьмойТропический. Даже после долгого нахождения здесь, к виду диковинных пушистых, но ядовитых лономий, глазастых иглистых дьяволов и бабочек самых сложных расцветок она так и не привыкла и восхищалась всегда как в первый раз. Разнообразие здешних обитателей кружило голову. Разрешение выполнять работы на этом этаже Хана получила пару месяцев назад. И хотя изрядно попотела над теорией, узнаванием особенностей и хитростей каждого из видов маленьких существ, она уже успела два раза угодить к доктору, обитавшему тут же, в Штрудхарте, в лаборатории с противоядиями. Это место пользовалось завидной популярностью у ученых трех верхних этажей.
Мембрану восьмого этажа окружала не почва, а полноценная имитация тропического леса, так как внушительная часть насекомых данной климатической зоны жила на поверхности. Таким образом, жителям восьмого этажа удавалось жить одновременно и под землей, и находиться на ее поверхности среди растений, да еще и быть внутри здания. Из-за того, что часть цикла развития некоторых насекомых проходила в воде, по лесу протекал слабый трехуровневый ручеек, заканчивавшийся небольшим озерцом-болотцем глубокого зеленого цвета. Свет был приглушенный, красный, для получения существами определенной, необходимой им волны, поэтому там всегда стоял жутковатый полумрак. Благодаря специальным пульверизаторам поддерживалась очень высокая влажность, в некоторых местах доводимая до тумана. Но даже находясь вне его, Хана могла увидеть подсвеченные красным, витающие в воздухе частички воды, что выглядело поистине сюрреалистично, будто по атмосфере этого тропического космоса неторопливо плавали маленькие красные звезды. Девочка всегда уходила с восьмого этажа с мокрой кожей и сморщенными подушечками пальцев. Если влаги и в остальном подземелье имелось в избытке, то теплом она насыщалась только в Тропиках. Здесь поддерживалась температура около +30оС, и это было самым настоящим наслаждением. После исключения из экспедиционной команды Хана стала зябнуть в Гардасхольме и никогда не могла согреться до конца. Сырость, леденящий холод туннелей и не сильно отличающийся от него домашний климат. Она, казалось, потеряла человеческую способность к теплокровности и стала подстраиваться под окружающую среду. Вечная промозглость нервировала её и заставляла кутаться во множество слоев одежды. Однако в Тропиках она нежилась в тепле как кусочек свежего бекона в горячем масле, потрескивая от удовольствия.