Хана молчала, обдумывая. Марс заметил, что она погрузилась в его рассказ, забыв беспокойство о безопасности, волнение отступило.
Да, иногда любовь принимает странные формы. Наверное, любви можно учиться всю жизнь и до совершенства все равно будет далеко. До тех пор, пока она не перестанет быть эгоистичной, зацикленной, поверхностной. Больше не будет олицетворением душевных травм человека, а станет глубоким, свободным, крылатым чувством.
Тем временем поднялся ветер, и мост стали захлестывать волны. Марс заметил, как бледные кисти девочки сжались в напряженные кулаки и понял, что грандиозное обмундирование не справляется. Оценив ситуацию, мальчик понял, что ближайшим укрытием является сейчас его подземный тайник, скрывающийся в уже кромешной темноте леса. С другой стороны, находился он совсем близко, и Марс знал каждый метр на пути, всвязи с чем у него возникла идея дойти дотуда наощупь, с зажмуренными глазами. Заверив Хану, что рядом есть безопасное место, мальчик взял ее под руку и почувствовал окаменение всех мышц девочки. Та неслушающимися пальцами застегнула пару крупных пуговиц, соединив две половины капюшона на середине лица, чуть выдохнула и поковыляла, переставляя деревянные ноги и следуя за Марсом. Он же подобрал тонкую, иссохшуюся ветку дерева на подходе к сомкнувшимся темным силуэтам лесных исполинов и, закрыв глаза, сделал первый шаг. То, какой вымученный у них получился дуэт, горько позабавило Марса. Вспомнив «Битый битого везет», улыбнулся и зашагал мягко и постепенно, водя перед собой веткой во избежание столкновений. Хана ощущалась как статуязамороженная ледяная принцесса, которую было довольно сложно вести. Так и брели они молча, сосредоточенные только на продолжении ходьбы вопреки всему.
Наконец Марс почувствовал стопами твердость под слоем дерна, отпустил Хану и нагнулся скатать верхний слой почвы в рулон и открыть люк. В эти минуты глазами мальчику служили руки, и, жадно щупая все вокруг, он спустился на пол, покрытый сеном, и зажег лампу. Только тогда он распахнул глаза, которые, привыкнув к темноте, удивленно защипали и сомкнулись в маленькие щелки. Марс велел Хане расстегнуть капюшон, чтобы не упасть и не травмироваться во время спуска в люк, и помог ей спрыгнуть.
Неопределенное время они просто сидели на ароматном сене и приходили в себя, не в состоянии ни о чем думать. Глаза их постепенно обретали нормальный размер, адаптируясь к свету. Было неимоверным облегчением оказаться в светлом, сухом, безветренном месте. Хана с любопытством стала оглядывать вокруг себя. То, что находились подростки под землей, девочка поняла сразу по стенам и запаху, который они отдавали. В одном углу теснились бутылки, ворох бумаги, маленький столик из темного дерева, напоминавший скорее поднос на низких ножках для завтрака в постели, и еще какой-то хлам. У одной из стен лежало несколько бумажных пакетов, а в диаметрально противоположном от столика и бутылок углу высился толстый слой сена, а на нем накидано несколько пестрых подушек с вышивками различных птиц. Несмотря на то, что убежище занимало не более трех-четырех квадратных метров, в нем атмосфера дома ощущалась сильнее, чем в их с мамой полноценном жилище.
Так ты, выходит, тоже кое-что знаешь о подземной жизни! взбудоражено прошептала Хана.
Думаю, мы должны бежать, без умысла проигнорировал ее реплику Марс. Между нашими образами жизни огромная пропасть, только посмотри, а ведь города находятся на соседних берегах реки. Представь, какой она может быть в другом лесу, в другой полосе, на противоположном конце света.
Живот у Ханы свело, она подтянула колени к груди, свернувшись клубком.
Все это звучит так многообещающе, но для меня пока и ближайший к дому километр ощущается как мир, полный опасностей с коварными чудовищами, притаившимися за каждым деревом и гигантским золотым огнедышащим драконом в небе.
Марс прекрасно понимал, о чем говорит девочка, да и со своей боязнью был в состоянии покорять планету ровно до первых сумерек в лесу. Только теперь стало очевидно, что им нужен кто-то еще. На жителей Гардасхольма рассчитывать не приходилось. Судя по тому, что они бессильно загибались от сырости, Хана была самым пытливым и живым относительно остальных горожанином. Перекинув мысленный взгляд на Тахиярви, в памяти первыми всплыли родители и Калле. Однако Эир была слаба от тоски по Ансгарду и постоянного притворства, а потому выбор пал на друга с угольными глазами.
К Калле можно прийти с чем угодно, этот человек умеет выслушать и поддержать. Однако Марс смущался в его присутствии, ибо с мужчиной суперэмпатия не работала. Если по движениям, дыханию и энергетике мальчик мог понять почти всё о человеке, а взгляд в глаза довершал картину, то при зрительном контакте с Калле он только запутывался. Мужчина был всегда спокоен, движения полны грации, маленькая фигурка передвигалась по городу уверенной скользящей походкой. А черные глаза перекрывали всё. Они преграждали путь пронырливым взглядам стеной, занавесом, не пускавшим никого дальше задорного умиротворяющего блеска на поверхности. Из-за этого, а также из-за размера глаз взгляд казался немного сумасшедшим, быстрым и проницательным, но непроницаемым.
Светло-серые глаза Ханы были освещенными магистралями к ее мыслям, освещенными словно по последнему слову техники. И ей Марс рассказал о своем друге, поеживаясь от холода. Затеплившийся где-то глубоко огонек идеи заставил мальчика энергично тереть ладонями бедра и слегка подпрыгивать на месте во время экспрессивного описания Калле. И не мог он пока понять, действительно ли желание сбежать вызвано жаждой справедливости, или все-таки это зудящая нехватка приключений. Мальчик отмахивался от внутреннего вопроса как от жужжащего комара, мол, одно другому не мешает.
Хане вполне симпатизировали широкие порывы Марса, но она сидела молча. Слишком страшно. Страшно уже без паники, головокружения и крика, ее мысли просто будто заморозили. Лимит смелости на сегодня ушел уже в минус. Девочка впала в ступор, будучи не в силах даже ответить хотя бы нейтральными словами вежливости. Она просто сидела, перманентно покрытая испариной холодного пота, тупо смотрела в одну точку. Какие-то мысли переваливались с боку на бок в ее голове, становясь все страннее и страннее, пока экран не погас, и Марс не почувствовал тяжесть на своем плече. Он убрал плечо, и Хана мягко соскользнула на высокий слой подушек и сена, источавшего слишком сильный, слегка прелый из-за сырости запах. Мальчик же еще долго размышлял, опершись спиной о мягкую земляную стену и вдыхая пары воды и своих сомнений и, не заметив, забылся с ноткой воодушевления в измученном сознании.
Наутро Марс резко проснулся от промерзшего воздуха с онемевшими пальцами рук, а стоп он и вовсе не чувствовал. На нем не было теплого защитного костюма, как на Хане, да и спать он привык в ароматной сухой постели жарко натопленного дома, а не в промозглом подземелье. Как только мальчик открыл глаза, он несколько секунд судорожно соображал, так как перед глазами все мутилось, будто он потерял зрение. Только на расстоянии пары шагов маячила размытая световая точка. Тут он вспомнил, где и почему находится, и догадался, что его обитель заполонил утренний туман. Марс пополз к свету, оказавшемуся еще горящей лампой, и занес его над серебристым костюмом. Оказалось, девочка мирно сопела, закопавшись в сене, и ничто ее не смущало. Голубоватую кожу лица покрывали мельчайшие капельки, все мышцы расслаблены, и только зрачки под веками двигались, заставляя дергаться редкие бесцветные, но невероятно длинные ресницы, верно, в каком-нибудь тревожном сне.
Опомнившись, Марс понял, сколько отсутствовал дома, и какой куриный переполох, должно быть, навел. Подумав, как свести к минимуму испуг Ханы при пробуждении, мальчик взял две бутылки изумрудного цвета стекла и легко, чтобы не разбить, столкнул их друг с другом. Раздалось тонкое приятное «дзынь», смягченное и наполовину поглощенное окружающей влагой. Реакции не последовало. Марс начал сталкивать бутылки в одному ему только известном ритме, извлекая подобие мелодии, в ответ на что силуэт девочки на сене медленно и лениво приподнялся, руки стали растирать лицо. Когда мальчик подошел, выражение лица Ханы уже приобрело осознанность и понимание, где она находится и почему.
Ясного утра! хотел ободряюще воскликнуть, но невольно прошептал Марс, обнаружив, что голос его украл холодный туманный дух. Он планировал поделиться впечатлениями о ломающей боли и пробравшем до костного мозга ознобе, но понял, что еще успеет, а теперь лучше скорее добраться до дома. Идем, я проведу тебя до моста и разойдемся.
Хана коротко кивнула. Она знала, что проводящая в беспамятстве ночи Берге ее отсутствия и не заметит, а вот в Штрудхарте каждое новое утро ее ждала большая ответственность и многомиллионный шестилапый коллектив. Девочка подняла ворот свитера, надела очки и капюшон.
К выходу в открытый космос готова? прошелестел Марс, улыбнувшись, и откинул крышку люка.
Они по очереди выбрались из спасительной норы и двинулись в сторону Яка. Снега как не бывало, а вот густой туман поглотил всё вокруг, поднявшись даже над головами. Стояло глубокое безмолвие, природа замерла, будто прислушиваясь к пульсу вымотанных ребят. Дошли до моста Марс и Хана, не обронив ни слова. На месте мальчик пообещал, что поговорит с человеком, которому можно довериться, и поделится вестями на этом же месте через два дня. Условившись о времени, ребята разошлись в противоположные стороны, унося с собой волнение и растущую надежду, пока непонятного происхождения и не обличенную в слова.
Глава 8
Вернувшись домой, Хана увидела Берге глубоко спящейта часто погружалась в сон только под утро. До выхода девочке оставалось 10 минут. Хватило только на то, чтобы пожевать сладкого сухого порошка из бабочек и сахара, предназначавшегося для разведения горячей водой и получения пюре. Чтобы умыться, пришлось стукнуть костяшками пальцев и разбить тончайший слой льда, покрывавший воду в алюминиевом тазу. Вода затопила кусочки и Хана выловила один себе, протерла ледышкой лицо, в ответ на что руки покрылись мурашками, после чего выскочила в общий ход.
Сегодня она хотела аккуратно обратиться к кому-нибудь из коллег с вопросами о соседях и наличии других городов в окрУге. Но затем решила, что если они обретут поддержку в лице надежного друга Марса из Тахиярви, то незачем будоражить хрупких штрудхартцев. С этими рассуждениями она и вошла в среагировавшие на браслет двери. Ферма насекомых совсем не походила на место разведения стандартных животных, даже круглый зал холла был высокотехнологичным царством стекла, блестел и звенел при соприкосновении с ним. Пол покрывал паркет с ромбовидным рисунком, а на стенах из темно-зеленых стеклянных панелей висело несколько высоких, в два роста девочки зеркал, расположенных на одинаковом расстоянии друг от друга. Обычно перед сменой в зал то и дело подходили работники, а в присутствии других каждого сковывало, и стеснение не давало даже мельком заглянуть в отражение. Опустив глаза, люди стекались к лифту. Сегодня же холл пустовал, и Хана подошла к одному из зеркал. Она давно не смотрела на себя, а если мозг долго не обновляет информацию, то подробности начинают забываться и замещаться новыми деталями, незаметно и естественно. Из-за этого, если подойти к зеркалу даже спустя лишь неделю отсутствия контакта со своим отражением, можно испытать весьма яркое удивление. Так и девочка отметила нейтральный облик, но острый и любопытный взор, и мягкие волны длинных волос. Настроение почему-то подлетело вверх, и, опомнившись, Хана повернулась к пришелестевшему лифту.
На своем восьмом этаже девочка обнаружила листавшего и делавшего пометки в бумагах Кьярваляведущего энтомолога и главу Штрудхарта. Это был худой мужчина лет сорока с тусклыми волосами цвета мокко, убранными в пучок на затылке, выраженным носом с горбинкой и всегда в высоких сапогах для удобства передвижения по разным зонам. Его знали как самого деликатного и спокойного, отлично знающего свое дело. А именно эти качества и считались наиболее ценными в глазах жителей города, из-за чего слова Кьярваля имели огромный вес, а советам и указаниям беспрекословно следовали. Но Хана чувствовала тщательно скрываемую робость, это был человек науки, которого обстоятельства заставили сделать взаимодействие с людьми и руководство фермой частью своей работы.
Пришел к тебе с просьбой. Линн скосило воспаление легких, не могла бы ты заглянуть к муравьям, когда разберешься у себя? обратился к девочке Кьярваль.
Невольный вздох вырвался из груди, сил испытывать какие-либо эмоции по поводу редеющего числа здоровых знакомых не было, осталась только гнетущая досадная усталость.
Без проблем. Ты знаешь, как я люблю ее зону, а когда закончу, загляну проведать, напою горячим и завтра сообщу о ее состоянии, Хана упала на валяющийся в ее импровизированном кабинете напольный пуф. Здесь она могла передохнуть от нещадной влажности тропической зоны, существенно превосходящей даже их, подземную.
Приятно, когда работники понимают с полуслова, и, как всегда без лишних формальностей и пустой болтовни, Кьярваль удалился. Если бы Хана решилась обсудить свои метания и поделиться происходящим за последние дни, выбирать бы не пришлось. Человек дела, руководитель, она уверена, не стал бы паниковать и бить тревогу оттого, что кто-то дерзнул думать иначе, чем остальные жители. Девочке даже стало интересно, как бы отреагировал на откровенный рассказ Кьярваль, однако такой легкомысленный интерес сейчас лучше подавить. Хана переоделась в высокие плотные ботинки, заканчивавшиеся в десятке сантиметров над лодыжками плотно прилегающими резинками во избежание попадания маленьких ядовитых подопечных в обувь. Надела свободный хлопковый комбинезон с ремешками на плечах и шортами. Защищать кожу температура зоны не давала возможности. В карман закинула специальное снотворное для насекомых в виде аэрозоля на случай, если потеряет контроль над ситуацией.
Закончив нехитрые приготовления и нацепив на одно плечо рюкзак со всем необходимым, Хана открыла прозрачную тяжелую дверь в Тропики. Тяжесть жары приятно опустилась на ее плечи. Казалось, что тепло вместе с влагой впитывается через кожу, попадает в остывшую кровь и разносится по организму, даря спокойствие. Разлепив глаза, Хана заметила между деревьев за мембраной синие переливы. Девочка пересекла прозрачную защиту и разглядела трех приближающихся голубых морфо. Это были бабочки с крыльями, переливавшимися от нежно-голубого до темного сине-зеленого оттенка, с размахом около пятнадцати сантиметров. Одна из них сделала одолжение и величественно опустилась прямо на голову девочки, подрагивая крупными крыльями. Хана ощутила, как шесть лапок погрузились в ее волосы, и замерла, задержав дыхание. Два других крылатых насекомых обеспокоенно закружили вокруг присевшей отдохнуть спутницы, и та лениво поднялась в воздух. Девочка перевела дух, понаблюдала, как синие блики исчезают между стволами и стала пробираться вглубь обильных зарослей.
Необходимо было предварительно сдвигать подошвой листья над местами, куда собираешься ставить ногу, на предмет притаившихся обитателей. А они оказывались там почти всегда, всвязи с чем преодолевание даже небольшого расстояния становилось весьма долгим процессом.
Сегодня задачей Ханы было обойти все гнезда двух видов пауков и, стараясь не тревожить взрослых особей, посчитать и изучить паучьи яйца, а также проверить условия для благополучного вылупления паучков.
Первый пунктголиаф-птицеед. В её зоне имелось с десяток нор этих 30-сантимеровых гигантов. Впечатление они производили внушительное, особенно когда шипели своими хелицерами. Но если и кусали, то вреда приносили немногопара дней отека да неприятные ощущения. Приметив первую нору, Хана опустилась на колени и скинула рюкзак: она тут надолго. В коконе голиафа умещалось до сотни яиц, а кроме того, нужно было ещё аккуратно вскрыть кокон, чтобы потом реконструировать, склеив края специальным веществом из тюбика, почти идентичным по составу паутине. Трогать яйца пальцами было запрещено, и Хана использовала крупную кисть, чтобы расположить яйца удобно для пересчета, а также стряхнуть мешавшую грязь. Насчитав с полсотни потенциальных паучат, Хана починила кокон и вернула его в нору. Обойдя все оставшиеся гнезда, ей удалось сегодня не нарваться ни на один укус. Заполнив данные о количестве и характеристике яиц последнего кокона аргиопполосатых бело-зеленых небольших пауков, девочка присела на лежащую ветку. Лес вокруг шелестел и подрагивал: в Тропиках помимо многочисленных насекомых жили также земноводные и грызуны, дабы поддерживать биоценоз, подобный естественному местообитанию насекомых и паукообразных.