Чаки? Бен осторожно тронул его за плечо, а потом взял за руку, проверяя пульс. Ты что-то почувствовал?
Я тут не один, запоздало вспомнил Чаки. Все наше звено тут. Мне ничего не грозит.
Да, все были в сборе. Сеймор стоял на краю поляны, небрежно придерживал кобуру, насвистывал что-то. Будто и не на задании, будто и не командир звена. Сканди прислонилась к деревурасстегивала тяжелую сумку, готовилась распаковать аппаратуру, приборами зафиксировать то, что почувствовал Чаки. «У тебя субъективное восприятие, так она любила говорить. А приборы измеряют точно». Порой он сомневался, правда ли нужны эти измерения, или Сканди включили в звено, чтобы она следила за остальными. Ведь из них четверых она единственная не была магом.
Чаки? повторил Бен. Светлые волосы падали ему на лицо, затеняли глаза. Ты в порядке?
Там! сказал Чаки и указал на рассеченную скалу.
Там была вспышка? спросил Бен. Которую ты почувствовал ночью?
Чаки кивнул.
Ему трудно было говорить об этом. Как объяснить, что он почувствовал? Не взрыв, не вспышкуобнаженный клинок чистой силы. Резанул наотмашь, вспорол душу, выбросил из сна, заслонил все мешаниной образов, таких диких, что память не смогла их удержать. И темнота вокруг на миг показалась могильной, лишь мигающая лампочка сигнализации смогла развеять морок. Чаки наощупь выбрался из постели, нашарил выключатель. Под потолком разгорелся свет, и Чаки поспешно набрал код на панели возле двери.
«Башня! позвал он. И отчего-то подумал, что микрофон не работает, щелкнул по нему. Зарен вызывает Башню! Обстановка?»
«Чаки? отозвался дежурный. Голос звучал ясно, помех не было. Обстановка стабильная, периметр чист».
«Я сейчас поднимусь, сказал Чаки. Была вспышка».
Остаток ночи он провел в Башне, ища аномалию. Приборы зафиксировали еено лишь на долю секунду, и невозможно было понять ни местоположение, ни причину. Надо было записать в журнале точное время всплеска, добавить свои комментариирассказать о субъективном восприятии, расписаться и уйти. Но Чаки не сумел. Что за магия ударила его так мощно, разбудила, а потом исчезла без следа? Об этом придется доложить Адилу.
Сперва рация не отвечала, потом раздался усталый голос. Почти измученный. У Адила же сегодня эксперимент, вспомнил Чаки. Откуда шефа вытащил сигнал вызова? С центрифуги или из-под облучателя? Или из особой, специально построенной камеры? Для нашего Адилапоследние разработки, ведь он же доброволец.
Лучше не знать, что там с ним делают.
Адил не дослушал доклад Чаки, велел почти сразу: «Раз приборы не фиксируют источник, действуй своими силами, ищи сам. Бери все звено, прочесывайте лес».
И вот он, источник.
Ты точно в порядке? повторил Бен. Если нужен стимулятор, у меня с собой.
Стимуляторы Чаки ненавидел. От успокоительного хотя бы можно спать без сновидений, даже если потом и ходишь полдня как в тумане.
Не надо! Чаки отмахнулся и поспешно шагнул вперед.
Не хотел, чтобы Бен снова поймал его руку, стал прислушиваться к токам крови. Наверняка найдет какую-нибудь неполадку и вытащит из сумки ампулы и шприц.
Не оглядываясь, Чаки направился к скале.
И чем ближе подходил, тем яснее понималмагии нет ни в земле, ни к камнях. Лишь следы волшебства, им сотни лет или даже тысячи, тень былого могущества, отголосок. Но разлом был свежим, полуденное солнце золотило острые грани. Чаки коснулся каменной стеныэхо давно умолкшей силы тихо отозвалось в ладони, и заглянул вниз.
В темноту вели ступени.
Находка для археологов, сказал Сеймор. Шагнул ближе, на миг заслонил солнечный свет и тут же достал фонарик. Следов нет.
Луч заскользил по ступеням, по темному полу и сводчатым стенам. Выхватывал каменные уступы, угловатые, непонятные очертания. Все было покрыто пылью, она лежала нетронутым ковром.
Склеп? предположил Сеймор и, пригнувшись, шагнул в пролом.
Чаки поежился, но тоже вытащил фонарь и заставил себя усмехнуться.
Подземный жертвенник, сказал он. Алтарь древних богов, здесь приносили в жертву девственниц. Он обернулся, взглянул на Сканди. Она держала перед собой детектор, хмурилась, подкручивая колесики настройки. И даже не обязательно девственниц! Молодых смелых женщин, готовых на все ради родины
Опять тупые шутки, сказала Сканди, не отрывая глаз от шкалы прибора.
Чаки вздохнул и полез вслед за Сеймором.
Воздух в пещере был застоявшийся, затхлый. От каждого движения взлетала пыль, Чаки старался дышать размеренно, но не удержался, зашелся в мучительном кашле.
Что-нибудь чувствуешь? тихо спросил Сеймор.
Чаки закрепил фонарь на плече и прижал ладони к стене. Таилось ли что-то в ней? Там ли сила, ворвавшаяся в его сон?
Темнота. Тишина. Едва приметное движениебудто снежинки медленно кружатся над землей или искры угасают в золе. Ритм, чуть слышныйшуршание волн или память о колыбельной. Это биение звало к себе: прижмись тесней, стань камнем, стань пылью, стань истлевшей памятью прежних дней.
Усилием воли Чаки оторвался от стены, отдернул руки.
Только эхо. Он с трудом различил свой хриплый шепот. Очень древнее. Здесь был заклинательный круг. Наверное.
По ступеням осторожно спустилась Сканди. Заслонилась, когда на нее упал луч фонаря, а потом вновь склонилась к детектору. Он равнодушно мигал красными огоньками, ничего не фиксировал, не видел.
Они выбрались наружу, к Бену, ждавшему на поляне. Несколько мгновений стояли, привыкая к солнечному свету, а потом отошли в тень и уселись на землю.
Сейчас бы пива, пробормотал Чаки. Думать не хотелосьмрак склепа все еще обволакивал мысли, а от жаркой лесной духоты клонило в сон.
Позже, пообещал Сеймор. Сначала надо понять, с чем мы столкнулись. У кого какие идеи?
У Чаки идей не было, но Сеймор смотрел именно на него. Легко Сеймору, для него это просто задача, которую нужно решить. Он не чувствует отголоски магии, он и собственную магиютакую сильнуюедва слышит. Чаки всегда казалось, что Сеймор похож на героя довоенных фильмов, собранный и самоуверенный. Даже волосы отрастил до плеч и завязывал в хвост, как тогда было принято. Девчонки западали на Сеймора. Те, которых сразу не отпугивала черная форма.
Природный выброс? предположил Бен и крутанул браслет на правом запястье. Солнце блеснуло на гравировке, на знаках исцеления и защиты. Или колдун.
Чаки засмеялся, но Бен был серьезен.
Не наш, конечно, пояснил он. Из альянса.
Бен, да ты перегрелся, сказала Сканди и затянула ремни на сумке. Приборы уже скрылись внутри. Вся эта территория под наблюдением, тут и ребенка с даром сразу вычислят, а уж тем более вражеского колдуна. И как бы он попал сюда, в тыл?
Бен вскинулся, но передумал и лишь пожал плечами.
Чаки вновь взглянул на скалу. Да, человек способный так разрубить камень незамеченным бы не остался. Башня давно бы его засекла, еще на шоссе или у железной дороги.
Значит, у нас только один вариант? спросил Сеймор. Природный выброс?
Чаки поежился. Снова стало зябко, сердце билось неровно, вновь и вновь напоминало про отчаянный миг пробуждения. Пыталось возразить, докричаться: нет, нет, это что-то иное, неумолимое, страшное, неужели вы не видите?!
Так и сходят с ума.
Других вариантов нет, сказал Чаки и отвел взгляд от скалы. Природный выброс.
5.
Кьони скрылся не зря. Почувствовал опасность.
Все говорило о ней: голоса и взгляды людей, приютивших Чарену, их торопливые шаги. Мужчинавысокий и сильный, такой не должен боятьсяозирался по пути, бормотал что-то. Возле дома долго не мог совладать со щеколдой и все оглядывался на дорогу, будто ждал погони. Женщина поспешно затолкала Чарену внутрь, отвела в дальнюю комнату, задернула занавесь на окне и жестами велела не выходить. Чарена не стал проверять, заперта ли дверь.
Пол под ногами был прохладным, гладким: деревянные доски, помнящие множество шагов. Желтая краска на стенах потускнела, над дверью тянулись ржавые следы подтеков, похожие на русла рек. Должно быть, в дождливые дни вода пробиралась под крышу, капала с потолка. Узкая кровать была застелена пестротканым покрывалом, а на оконной завесе теснились узоры. Бедный это дом или просто пришедший в упадок? Простые люди первыми встретили Чарену или потомки обнищавшей знати?
Когда он назвал свое имя, женщина радостно вскинулась, и надежда обожгла сердце. Но через миг стало ясно: нет, не узнала. Никто не ждет его, едва ли помнит, и дорога в столицу будет трудной.
Чарена отодвинул занавесь, но за стекломнеобычно прозрачным, ровнымувидел лишь зелень сада, сплетение теней и блики света. Створка окна откликнулась на прикосновение, распахнулась с тихим скрипом. Воздух снаружи был неподвижным и душным, жарче, чем в комнате.
В глубине земли тихо струились пути. Едва явные, тонкие, будто сеть прожилок в листе дерева. И лишь одинясный, быстрыйтянулся на восток. Путь, который предстоит избрать.
Но сперва нужно понять, что было с империей, и как она живет сейчас. Чем так напуганы люди.
Что-то нарушено, сказал Чарена, глядя на неподвижную листву, на солнечные пятна среди ветвей. Искажено. Но я все исправлю. Клянусь.
Глава 2. Бдение
1.
Дни тянулись медленно, время стало ленивой, неспешной рекой.
Он просыпался на рассвете, но до прихода ночи не должен был выходить из дома. Уже знал каждую комнату, каждую половицу; запомнил, сколько ступеней на лестнице, ведущей в подпол, и сколько соцветий чертополоха в венке над дверью.
Много раз хотел переступить порог при свете дня, но вспоминал испуганный голос Мари. «Сейчас нельзя, нельзя, повторяла она и хватала Чарену за плечо, толкала обратно в дом. Нельзя».
Это слово он выучил одним из первых.
Мари была добра к нему. Ничего о нем не зная, пустила к себе и теперь делила с ним кров и пищу, а по ночам дарила любовь. Мари совсем не походила на женщин, которых он встречал до болезни: высокая, волосы острижены коротко, загорелое лицо осыпано веснушками. Мягкие линии скул, глаза серые, как пасмурное небо, Чарена не мог понять, из какого она народа. Да, совсем не такая, как женщины в его родной деревни, совсем не такая, как девушки в столице. Только взгляд порой становился знакомым, страх и жалость вперемешку. В последние недели болезни Чарена часто ловил такие взгляды.
Но болезнь ушла. И с каждым днем все проще было не думать о душащей лихорадке, о боли, вгрызающейся в тело, о запахе шалфея и о шелковых простынях, скомканных, мокрых от пота. О волках, воющих у подножия лестницы, и о луне, восходящей над галереей дворца.
Да, днем было просто забыть о болезни. Но ночь порой взрывалась кошмарами, и Чарена просыпался оглушенным. Не в силах шевельнуться, лежал рядом со спящей Мари, смотрел в темноту и как наяву видел искаженное от ярости лицо черноволосой рабыни, слышал ее крики: «Ты заслужил это, Чарена! Всю эту боль, все мучения, ты заслужил их! Луна прокляла тебя!»
Луна совсем не изменилась.
Когда темнело, Чарена выходил на крыльцо и смотрел в небо, привыкал к новым очертаниям созвездий. И сейчас сидел на ступенях, следил, как наливается чернотой высь над кромкой леса, а лунный серп становится все ярче. Незапертая калитка постанывала от порывов ветра, шелестела листва в саду, и сквозь нее пробивался дальний свет фонаря.
Там, за заборомулица, а вдоль нее дома: одни обветшали, другие и вовсе заколочены, брошены. Еще дальшеширокая дорога, где изредка с гудением проносятся самоходные повозки-машины. Мари несколько раз водила его туда после захода солнца, показывала сторожку возле тракта, навес и огромные бочки с горючей смесью. «Бензин», объясняла Мари, и Чарена повторял про себя новое слово, пытался запомнить. Садился на скамейку в тени и смотрел, как Мари или Кени кормят подъехавшую машину бензином. От чанов и шлангов тянулся странный, пьянящий запах, и хотелось оставить тихий приют. Встать и отправиться на восток, шагать, слушая, как бьется в глубине земли мерцающий путь. Зовет в столицу.
Но слишком многое оставалось тайной. Даже разговаривать на новом языке Чарена еще не мог по-настоящему, лишь объяснялся кое-как, теряя и коверкая слова.
Или все же пора?
Рени! позвала Мари из глубины дома.
Что сталось с людьми, почему они стали носить бессмысленные имена и не пытаются найти настоящие? Его собственное имяЧаренабольше не принадлежало лишь ему. Теперь так звались многие, словно и не имя вовсе, а прозвище, обычное, частое, как подорожник вдоль троп. И будто мало этого, люди не желали произносить имена целиком, сжимали их, обрубали до пары слогов. Все это удивляло больше, чем новый язык и причудливые механизмы.
Как может человек следовать судьбе, если не знает даже своего подлинного имени?
*
Дорога позвала, когда ему сравнялось двенадцать лет.
Родной дом стал тесным, весенний воздух будоражил кровь, и хотелось бежать, вдоль реки, вниз по склону холма. Мчаться наперегонки с кьони, потеряться в волнах цветущей степи.
Прежде, чем отправишься в путь, сказала Карионна, пройди обряд. Без имени ты ребенок, Кьоники. Не сможешь отыскать дорогу.
Кьоники, Волчоноктаким было его детское прозвище. «Кьони всегда к тебе приходили, говорила Карионна. Появлялись, еще когда ты лежал в колыбели, бродили за оградой. Твой отец выходил, прогонял их, но они возвращались».
Родителей Кьоники не помнил. Знал о них лишь по рассказам, похожим на обрывки легенд.
Прежде деревня стояла на пологом берегу, а дом Карионны был в стороне, ютился на крутом обрыве над водой. Маредж, дочь Карионны, пошла стирать на реку и увидела лодку, плывущую вниз по течению. Гребца звали Тейрит, он сошел на берег, построил дом для Маредж и взял ее в жены. У них родился сын, посмотреть на которого сбегались белые волки. Но счастье было недолгим. Дух реки разгневался, случился небывалый разлив, страшное половодье, много людей погибло. Воды унесли и Тейрита, и Маредж, но их сын уцелелгостил у своей бабки, Карионны. Река не добралась до дома над обрывом.
Кьоники знал, что часть уцелевших винит его и Карионну, но чем они могли прогневать духа реки? Другие говорили: «Родился в счастливый день, вот и повезло». Но все они не спешили заговаривать с Кьоники, когда тот заглядывал в деревню. Боялись Ки-Ронга.
Карионна рассказывала, что Ки-Ронг появился вскоре после половодья, и странноэтот день Кьоники помнил, а что было до тогонет. Словно река смыла прошлое. Оставила лишь память о маленьком кьони, о его шаткой поступи, трухе, налипшей на мокрую белую шерсть, и о счастье, вспыхнувшем в голубых глазах, едва Кьоники оказался рядом.
Найденыш вырос в огромного зверяогромного даже для кьонии всегда следовал за Кьоники, не оставлял его ни на миг.
Вместе они отправились и в святилище Безымянного духа. Миновали деревню, обогнули гречишное поле и оказались на пустоши. Даже крапива не росла на растрескавшейся земле, лишь редкие травинки тянулись к солнцу. Казалось, кто-то выжег склон холма, оставил подпалину среди зелени. В дальнем конце пустоши возвышался жертвенник: серая глыба камня, а над нейшатер из узловатых ветвей и выкрашенные в черное оленьи рога. Алтарь и земля вокруг были усыпаны пеплом.
Сперва Кьоники подумал: пусто, пришли в неурочный час. Но потом тень возле жертвенника шевельнулась, поднялась, и на свет вышел жрец. На ходу натянул на голову косматую шкуру, швырнул перед собой горсть золы. Ки-Ронг прижал уши, зарычал угрожающе, глухо, и Кьоники положил ладонь ему на голову, успокаивая без слов.
Сын Маредж, внук Карионны, сказал жрец, зачем ты пришел?
Хочу пройти обряд, ответил Кьоники. Найти настоящее имя.
Ки-Ронг вновь зарычал, но жрец не вздрогнул, даже не посмотрел на него. Не боялся.
Обряд. Глаза жреца блеснули из-под надвинутой шкуры. А ты готов к нему?
Готов, кивнул Кьоники.
Тогда прогони своего зверя, велел жрец. Ты должен остаться наедине с собой.
Ки-Ронг оскалился, и Кьоники наклонился к нему, прижался лбом ко лбу и прошептал:
Пойду один, а ты жди меня. Беги, оставайся у края поля или возвращайся домой, но за мной не ходи. Я вернусь другим и позову тебя.
Ки-Ронг послушался, но неохотно, не сразу. Сперва медлил, кружил по пустырю, ловил невидимые цепочки следов, запоминал запахи. Но, в конце концов, скрылся в поле, среди зеленых побегов.
Подойди к алтарю, сказал жрец. Умойся пеплом.
Кьоники послушался. Зачерпнул полные горсти золы, зажмурился и провел руками по лицу. На губах остался горький вкус. Растер ладони, хлопья пепла, кружась, опустились на землю.