Замри, Мика, и прижми свои руки к бокам, чтоб я их видела.
Мика усмехнулся. Когда он вошёл в молотильню, две руки обхватили его сзади, а глаза накрыла повязка.
Серафита? сказал он. Я угадал? Что за глупая затея?
Я же сказала, опусти руки, фермер, отрезала она.
Мика повиновался.
Так-то лучше, сказала она уже мягче. Теперь не двигайся.
Он почувствовал, как она напряглась, потянувшись вверх, и как её локти слегка коснулись его лопаток, ощущение, которое вызвало в его теле дрожь предвкушения. Она сильно дёрнула за повязку, резко оттянув его голову назад, затем прижала шёлк большим пальцем и накрепко связала оба конца.
Как завязала? спросила она, отступив назад.
Крепко, ответил он. Так крепко, что я даже глаза не могу открыть.
А тебе и не нужно открывать глаза, говорила она, обходя его, и его голова поворачивалась вслед за звуком её голоса. Ты ничего не должен увидеть, Мика. Для того, что сейчас будет, ты нужен мне слепым, как крот.
Мика сглотнул.
А что сейчас будет, Серафита?
Подожди, всё узнаешь, произнесла она, едва скрывая смех.
Он почувствовал прикосновение рук девушки к своим. Её были прохладными и мягкими, а егогорячими, мозолистыми и липкими; подстриженные ногти Серафиты мягко впились в его грубые ладони. Он позволил себе отдаться её воле и пошёл, спотыкаясь, туда, куда она увлекала его.
Скажи хотя бы, куда ты ведёшь меня, сказал он.
И испортить сюрприз?
Делая короткие осторожные шажки, он дал ей вывести себя на улицу, заметив, как солома под ногами сменилась неровными булыжниками, а пыльный воздух молотильнирезким запахом скотного двора.
Через некоторое время она снова заговорила:
Почти пришли.
Он представил себе её лицо с высокими скулами, полные губы, чуть вздёрнутый нос. И эти глаза, такие тёмные при свете свечей, что зрачок и радужная оболочка, казалось, сливались в одно целое и превращались в два бездонных колодца черноты. Когда она радовалась, она откидывала назад свои длинные волосы, такие чёрные, что они казались синими, и хохотала, как бестия. Когда она злилась, она зачёсывала их вперёд, как блестящий занавес, через который она смотрела пронзительно-пристальным взглядом, одной рукой сминая ворот своего ярко-красного плаща возле шеи, другую сжимая в кулак
Что на тебе надето? спросил он, удивлённый, что его мысли обретают голос.
Серафита усмехнулась. Она приблизилась к нему, лицом к лицу, и он почувствовал, как его щёки краснеют от её горячего пряного дыхания.
А что ты хочешь, чтобы было на мне надето, Мика? выдохнула она.
Мика взволнованно сглотнул.
Я Не Ничего, я ничего
Ничего, Мика? перебила она. Очень дальновидно с твоей стороны
Нет, я не это имел в виду, запротестовал он, и по его коже побежали мурашки. Я просто хотел узнать
Не стою ли я перед тобой голая?
Когда он снова попытался возразить, она не дала ему произнести ни звука и сжала его ладони в своихдвижение, от которого Мика почувствовал себя слабым, как новорождённый жеребёнок. Место, куда они пришли, было ему незнакомо. Там было прохладно и свежо, и он заметил, что звуки их шагов мягко отдаются эхом со всех сторон, будто они оказались во дворе-колодце.
Серафита отпустила одну из его ладоней и взяла Мику за локоть.
Сделай шаг назад и садись, сказала она, направляя его.
Его икры коснулись чего-то твёрдого, и он опустился на жёсткое кресло. У кресла была высокая спинка и прямые подлокотники; Мика положил на них руки, и его ладони легли на гладкие резные медвежьи лапы. Серафита крепко сжала его предплечья; она наклонилась вперёд, и Мика задрожал, ощутив тепло её тела так близко к себе.
Вот-вот начнётся процесс, объявила она. Её дыхание было сладким и влажным.
Процесс? переспросил он. Какой процесс?
Сейчас увидишь, сказала она. Вернее, не увидишь, добавила она и засмеялась. Только не трогай повязку, Мика. Я не желаю, чтобы ты подглядывал.
Он кивнул. Она отстранилась. Её прикосновения оставили след на руках Мики, как отпечатки пальцев на оконном стекле.
Не шевелись, сказала она. Сейчас я займусь тобой.
Мика сидел неподвижно, выпрямившись в кресле с высокой спинкой, и руки его казались такими же деревянными, как жёсткие подлокотники, за которые он держался. Он слышал приглушённое пение птиц и далёкий скрип плугов, обрабатывающих поля; где-то позади него плескалась вода. И когда он сделал вдох, то почувствовал в воздухе аромат цветущих роз.
Открой рот.
Нет, пробормотал он сквозь стиснутые зубы. Зачем?
Просто открой рот, ответила она с просящими нотками в голосе. Поверь мне, тут она сделала паузу. Ты же доверяешь мне, Мика? Просто открой рот.
Он почувствовал, как что-то приблизилось к его губам.
Что это? спросил он. Это что-то вкусное, Серафита? Мне понравится?
Ну почему, Мика! вскричала она голосом, который ничего хорошего уже не сулил. Клянусь, ты так же упрям, как вьючный вол под седлом! А теперь слушай, и повторять я не буду: открой рот и держи язык за зубамино не в прямом смысле! На время процесса твой язык, Мика, принадлежит мне.
Он чуть разомкнул губы, и о его нижние зубы звякнул гладкий металл. Это была просто ложка, но в ней что-то было, и на его лице отразилось недоверчивое ожидание.
Ну? спросила она радостно и медленно вытащила ложку у него изо рта.
Он нахмурился.
Сладко, сказал он.
Сладко, повторила она. И всё?
Содержимое ложки обволакивало его язык.
Это что-то густое и липкое солодовый сироп?
Солодовый сироп? рассмеялась она. Это намного лучше, Мика.
Это вкусно, сказал Мика и кивнул; пока сладкая вязкая жидкость растекалась по языку, его нос морщился от удовольствия. Может, это мёд?
Это и есть мёд! воскликнула она. Лучший мёд из отцовских ульев, подаётся только к главному столуи только по праздникам!
Мика кивнул.
Похоже, я в жизни ничего вкуснее не пробовал.
Он почувствовал, как мягкий палец подхватил стёкшую ему на подбородок каплю мёда и вернул обратно в рот. Он старательно облизнул палец.
Тебе понравилось, Мика?
Да, отозвался он. Очень понравилось.
Я же говорила, что ты можешь довериться мне.
Я это знал, сказал Мика. Но, стыдно признаться, сомневался.
Он потянулся к повязке, но Серафита тут же схватила его за запястье.
Процесс ещё не окончен, засмеялась она, и Мика почувствовал, как кончики её волос коснулись его руки. Ты думаешь, я бы готовила всё это так тщательно ради одной ложки мёда, каким бы он ни был прекрасным?
На этот раз Мика услышал звон стекла о стекло. Он открыл рот, не мешкая, и стал ждать.
Осторожнее, а то так можешь и муху проглотить, засмеялась она. А теперь замри.
Он почувствовал, как его нижней губы коснулось стекло, и рот наполнился холодной жидкостью. Мика проглотил её.
А-ах! выдохнул он. Серафита, этот процесс нравится мне всё больше.
Что это было?
Ликёр, конечно, ответил он.
Но это был не просто какой-то ликёр. Единственный ликёр, который Мика пробовал в своей жизни, домашнего разлива, горький на вкусподавали в глиняных кувшинах в дальних углах таверн. Он жёг, как дьявол, и разрывал горло, как загнанная в угол дикая кошка. Ликёр, который дала ему Серафита, был мягким, бархатистым и ароматным; от него во рту сладко покалывало, а в груди разливалось приятное тепло.
Из отцовского подвала, сказала Серафита, и Мика уловил нотки ликёра в её дыхании. Старше нас с тобой вместе взятых, хранится в сосуде из зелёного стекла с восковой печатью
Ты его украла?
То, о чём отец не знает, его не расстраивает, ответила она. Настало время следующего испытания. Открывай рот.
Мика послушался и был вознаграждён прикосновением указательного и большого пальцев Серафиты к своим губам. Пальцы положили ему что-то на язык и исчезли. Мика закрыл рот.
«Какое новое удивительное наслаждение меня ожидает?» думал он.
Ну? спросила она с нетерпением.
Ну, отозвался Мика, медленно катая предмет по языку. Это какой-то фрукт?
Размером он был с виноградину, прохладный и гладкий. Мика вдохнул и почувствовал едва угадывающийся запах скошенной травы.
Разжуй, сказала Серафита. Смысла нет пытаться его рассосать, Мика. Нужно раскусить его зубами.
Так он и сделал, и из-под лопнувшей кожи прыснула кисловатая жидкость. Он ещё немного пожевал. Жёсткие семена попадали под язык и застревали между зубами. Это был овощ
Спустя мгновение Мика ощутил взрыв жгучей боли. С криком отчаяния он согнулся пополам, выплюнул полуразжёванную кашицу и сорвал с глаз повязку.
Чили, выдохнул он.
Это был именно чили. Дешёвый жгуче-острый перец, которым приправляют подпорченное мясо, чтобы перебить тухлый вкус.
Раскаты хохота Серафиты эхом разносились по двору. Глаза Мики наполнились слезами, он сплёвывал и сплёвывал, но никак не мог избавиться от этого жжения. Хуже того, теперь пылали и губы, будто на них только что выжгли клеймо. Мика поднялся на ноги, жадно глотая прохладный воздух и пытаясь погасить огонь у себя во рту.
Он протёр глаза, из которых продолжали струиться слёзы, и огляделся. Серафита перестала смеяться и теперь пристально смотрела на него.
Зачем ты это сделала, Серафита? спросил он обиженным, хрипловатым голосом.
Я Серафита замерла и опустила голову; сквозь вуаль чёрных волос был виден блеск её глаз.
И тут она вдруг оказалась рядом с ним, зарылась руками в его спутанные волосы и притянула лицо Мики к своему. Он почувствовал, как её губы прижимаются к его губам, разделяя его жгучую боль; как её язык касается его нижней губы и исследует его рот, успокаивая огонь от перца чили. Он закрыл глаза, и когда их языки соприкоснулись, бурное волнение охватило его. Всё его тело пронзил уже другой огонь, мучительный и нестерпимый, опьяняющий и ошеломляющий, болезненный и восхитительный. Мика хотел бы, чтобы это длилось вечно.
Это был его первый поцелуй.
Глава пятая
Откуда-то сверху доносилось журчание воды, соблазнительное, как пение сирен.
Мика повернулся и продолжил двигаться боком, но стенки расщелины сжимали его спину и грудь, как тиски, и он едва мог набрать воздуха в свои сдавленные лёгкие. С тошнотворным приступом ужаса Мика понял, что, если он не остановится, то может застрять и не выбраться.
«Назад», твердил ему страх. «Вперёд», молила жажда.
Задыхаясь, Мика пробирался вперёд, пока, с последним сухим царапающим рывком, не выбрался из туннеля и не оказался в просторной пещере. Он остановился перевести дух; сердце билось в груди, как птица в клетке.
Пещеру освещали слабые вспышки света, который проникал откуда-то сверху, со сводчатого потолка. Бесконечное число тысячелетий вода, должно быть, просачивалась сквозь скалу, расталкивая частицы известняка, который, перестраиваясь, создал целый лес из выбеленной породы; волнистые столбы, сетчатые ветви и прерывистые корни
Но главное, там была вода, которой так жаждал Мика: она спиралью стекала по сверкающему белому сталактиту в самом центре пещеры и собиралась в огромном чернильно-чёрном бассейне. Наконец-то. Высохший язык царапал шершавые губы. Мика нащупал флягу у себя на боку и уже был готов броситься вперёд, когда его остановил неприятный скрипящий, хриплый звуксловно крыса скребётся в бочке.
Впереди что-то было.
Проклиная своё невезение последними словами, Мика отступил в тень, плотнее прижался спиной к шероховатому холодному камню и вытащил свой нож. Он не шевелился и едва дышал; по его шее стекал холодный пот. Сощурившись, Мика оглядывал тускло освещённую пещеру.
Сначала он увидел заострённую морду, затем лапу с загнутыми когтями, которые поблёскивали, показываясь из-за низкой гладкой насыпи известняка на дальней стороне тёмного бассейна. Морда резко дёрнулась вверх, и из неё рывком высунулся длинный язык, чёрный и раздвоенный. В следующую секунду со слабым хриплым кашлем показался бледный и низкорослый, не выше колена, пузатый змей.
Мика задержал дыхание.
Тусклые чешуйки, потрескавшиеся и уродливые, покрывали шкуру, которая складками свисала с костей змея, напоминая накинутый не по размеру плащ. Лапы у него были хилые, крыльясморщенные, черепкостлявый. Из ноздрей, покрытых струпьями, стекали струйки дыма, похожие на гной. На концах его лапскрюченных передних и длинных, тонких заднихблестели жуткие изогнутые когти такого размера, будто принадлежали существу в десять раз крупнее.
Но что сильнее всего наполнило Мику ужасом, так это глаза существа. Они были огромными и белыми, как при катаракте, и вращались независимо друг от друга в своих испещрённых коростой впадинах.
Мика тщетно старался вдавиться ещё глубже в скалу, будто бы надеясь, что тень поглотит его и заставит совсем исчезнуть. Однако он всё ещё слышал, как колотится его сердце; всё ещё чувствовал запах собственного страха.
И, судя по тому, с какой осторожностью змей высунул и втянул язык обратно, будто пробуя воздух, кажется, он тоже чувствовал.
Змей не спеша начал продвигаться вперёд, стуча своими когтями-кинжалами. Слюна блестящими нитями сочилась из уголков его рта и дрожала, свисая с подбородка. Он хрипел и кашлял; с каждым шагом его тощая шея то раздувалась, то сдувалась, пока он огибал край чернильно-чёрного бассейна и медленно, но неотвратимо приближался к тому месту, где стоял Мика, окутанный тенью.
Мика хотел развернуться и убежать, но понял, что было уже слишком поздно. Змей погнался бы за ним, и Мика совершенно не желал, чтобы тварь поймала его за пятки своими длинными когтями в узком чёрном туннеле. Придётся остаться и сражаться.
И вот белоглазый змей, ведомый своим то и дело мелькавшим языком, оказался уже на ближней стороне озера; он неумолимо приближался. Пересекая пол пещеры короткими шажками, змей втянул воздух, и в его дыхании Мика почувствовал кислый смрад мертвечины. Змей остановился, его костлявый череп склонился на одну сторону, будто существо прислушивалось.
Мика сжал рукоятку своего ножа. Внезапно змей приподнялся на костлявых задних лапах. Жалобный вой, доносившийся из его разжатых челюстей, сменился пронзительным визгом, и он бросился в сторону Мики; прыжок
Глава шестая
Девушка-змеерод легко наклонилась с одного бока белозмея и посмотрела вниз; длинное копьё, которое она держала, подрагивало в потоке воздуха. Далеко внизу одна на двоих вытянутая тень плавно скользила по серым плитам, чёрным трещинам и сверкающим водам широкого бирюзового озера, окаймлённого сияющими кристаллами соли.
Тёмные глаза змея вопросительно посмотрели на неё. Неровный шрам на его изогнутой шее чернел на фоне белой чешуи. Девушка посмотрела на него в ответ и кивнула.
Огромное белое создание слегка опустило свои крылья, сложило вдоль тела и нырнуло вниз. Девушка выпрямилась, подняла копьё обеими руками и положила себе на плечо. Когда они приблизились к чистой воде, змей расправил крылья и стал скользить чуть выше поверхности озера.
Ровнее, Асиль. Я вижу их! сказала девушка.
Голос у неё был низкий и ровный, хоть и немного скрипучий, поскольку она редко им пользовалась. Змей и девушка так сроднились, что слова им были не нужны. И сейчас она произнесла эти слова вслух, просто чтобы услышать звук собственного голоса и напомнить себе, что она всё ещё способна разговаривать.
Девушка прильнула к шее змея. Благодарная дрожь пробежала по его коже, когда они погрузились в рой гигантских стрекоз, паривших над самой поверхностью воды. Тела насекомых вспыхивали, как самоцветы, длинные хвосты переливались всеми оттенками синего; тонкие крылья, по четыре у каждой стрекозы, издавали мерный гул в беспрерывной вибрации.
Девушка крепче сжала бёдра, её мышцы напряглись под плотной шелковистой душекожей, в которую было затянуто её тело. Она наклонилась вперёд и перехватила копьё. С хрустом и треском девушка ловко насадила трёх стрекоз на наконечник своего копья; белозмей тут же вынырнул из бреющего полёта и взмыл обратно в небо.
Девушка протянула копьё белозмею, и тот, выгнув шею, поедал хрустящее лакомство, пока остриё не стало чистым. Затем, накренившись и сгибая крылья, он описал круг в небе и опять устремился вниз.