Ничего особенного. Это партнерский брак. Сложение капиталов, и не более. На данный момент, Эрика еще не знает, что рано или поздно я намерен сделать ей предложение, но уверен в том, что она согласится, несмотря на то, что мы оба прекрасно понимаем, что у меня не может быть одной женщины. Когда-нибудьключевое словосочетание в моем желании сделать ей предложение.
Это так скучно. Уверен, что умер бы раньше положенных мне нескольких месяцев, если бы хранил верность этой истеричке, которая по совместительству, является сестрой моего лучшего друга. Джеймс Грейсон почти единственный человек, который имеет для меня хоть какую-то ценность. Ну а поскольку членам Элиты положено складывать свои капиталы, и строить семьи с равными себе, Эри терпимый вариант. Мне плевать на то, что когда-нибудь она станет моей официальной женой. От нашего брака будет только «галочка» в электронном паспорте, но я надеюсь, что и это ждет нас очень нескоро.
Думаю, вы уже поняли, как она меня раздражает, и это все несмотря на то, что в постели она очень старательна. Я бы даже сказализобретательна, и любит поработать своим маленьким ртом. Ох, сладкие минутыно минет тут не причем, я просто счастлив, что в эти чертовы мгновения, когда ее губы заняты моим членом, она молчит. Конечно, ее мастерство не сравнится с ласками «моих девочек», но о них я расскажу вам позже.
Не думаю, что это хорошая идея, Эрика, тихо произношу я, обхватывая ее тонкое запястье. Кожа теплая, и я чувствую, как кровь пульсирует в ее венах, безошибочно определяя температуру ее тела. Гребаная лгунья, замерзла она. Руки всегда мерзнут первыми, и Эрике просто наскучило находиться здесь, среди дальних родственников моего отца и десятков его партнеров и рабочих, которые пришли «попрощаться» со с своим идолом. Его обожали, и его ненавидели. Его возносили, благодарили за создание вакцин от страшных болезней, новаторских изобретений, и его проклинали те, кто не мог их себе позволить и многие другие.
Пожалуй, это единственное, что объединяет меня с отцом. Он был слишком безумен в своих амбициях, и он решил, что мне нужен Бог-каратель, а не родитель, который просто будет рядом, и научит меня той жизни, на которую он меня и обрек.
Я также безумен, но мои амбиции едва ли причинят кому-то вред. Все, что мне необходимо на данный момент это выжить, так так диктует программа, а точнее нейросеть, крохотный чип, когда-то встроенный в мой мозг, с целью исправления врожденных пороков.
Если быть совсем кратким, то я был рожден «не таким, как все», в то время как мой отец всегда мечтал, что у такого гения, как он, родится одаренный и гениальный ребенок. Такой же, как он, будущий ученый, что завершит его дела. Тот, кому он сможет передать все свои знания. Но я не оправдал его надежд. Поэтому он решил исправить «ошибку природы» своими руками, в один из прекрасных дней положив меня в операционную капсулу.
«Я сделал тебя гением, Мак. Теперь все дороги будут перед тобой открыты.» Склоняю голову на бок, пытаясь прогнать его навязчивый голос, пульсирующий в висках.
Пока белокурая красавица рядом со мной недовольно поджимает губки, и кидает на меня томные и обиженные взгляды, мое внимание перехватывает та кого я не ждал увидеть.
По крайней мере, она сэкономила мое время, заявившись сюда.
А ты выросла, Конфетка.
Я осознаю легкую степень своего безумия, и признаю, что склонен к своего рода одержимостям. Я питаю к этой девчонке неоднозначные, противоречивые чувства чувства? Я так редко их испытываю. (Из-за операции Руфуса, некоторые химические процессы в моем организме происходят не так, как у обычных людей.)
Этим она меня всегда и цепляла. Она вызывала во мне бурю эмоций, которые обрушивались на меня обжигающей лавой ненависти, что я скрывал за надменностью, сдержанностью и пренебрежением.
И я знаю, где находится очаг, эпицентр моих эмоцийэто безграничная любовь моего отца к этой девчонке, которая не являлась его кровной дочерью. Она должна была быть для него никем, но значила так много куда больше, чем я.
Не замечаю, как губы рефлекторно раздвигаются в усмешке. И только обеспокоенный взгляд Эрики, заставляет меня вспомнить, что я все-таки на похоронах родного отца. Черт, пресса уже наверняка сделала пару удачных снимков, и уже в понедельник лучшие физиогномики будут трактовать значение моей улыбки в столь печальный день.
Пожалуй, тебе и правда лучше уйти, Эри, стальным голосом, даже не глядя на свою псевдо-невесту, отвечаю я. Не понимаю, зачем она вообще пришла. Эрика плохо знала моего отца, но на самом деле его никто не знал. Конечно, он давал многочисленные интервью, вел лекции, и иногда светился на экране. До того, как впал в кому. В остальное время безумный Руфус жил в своей лаборатории, где изо дня в день придумывал новые вакцины, или, может быть, даже снова ставил опыты на отстающих в развитии детях, и пытался повторить с ними то, что сделал со мной. (Да, я говорил, что мы давно изобрели лекарства от всех болезней, но, к сожалению, это не касается психических расстройств. Мозгпо-прежнему остается главной загадкой для всего человечества боюсь себе представить, чем тогда является мой мозг, в котором изрядно покопались, прежде чем он начал функционировать так, как «нужно»).
Пытался исправить как он там говорил?
Ошибку природы.
Такая ошибка природы, Мак. Я думал, ты родишься таким, как я. Таким же умным, как твой ученый отец, и красивым, как мать. Я хотел, чтобы ты был идеальным но ты разочаровал меня. Прости, что говорю тебе это. Ты же все равно меня не понимаешь? Не слышишь? Ответь мне, если это не так.
Мне было пять, и я промолчал.
Но я все слышал.
А потом он просто вколол мне жуткую дозу наркоза, и распорол мне голову, предварительно положив меня в операционную капсулу. Просто раскроил мою голову на части, словно я не его сын, а кусок мяса.
Да, мой отец зашел слишком далеко в своих играх с разумом, и хорошенько поковырялся в моих мозгах. Следующие два года после операции я помню урывками. Я заново учился жизнь, и этот мир мне не казался уже таким прекрасным, как прежде. Первое время я не помнил, каким был до операции, но я помнил вкус материнского молока. Помнил, какие адские боли испытывал при рождении. Мне было холодно. А потом так тепло, неимоверное покалывание по всему телу. Мама пахла корицей и мандаринами. Как гребаное Рождество. Теперь я его ненавижу.
Тебе не нужна моя поддержка? с притворной заботой интересуется Эрика, но я отвечаю ей лишь коротким поворотом головы из стороны в сторону, и она умолкает. И будто чувствуя, что я не намерен сейчас выносить ее капризные трели, быстро ретируется, не обращая внимания на то, что похоронная служба все еще идет, а святой отец до сих пор перечисляет все заслуги моего отца перед человечеством.
Один глубокий вдох наполняет легкие фруктовой свежестью. Тонкий, едва уловимый шлейф аромата знакомых духов из прошлого.
Черт. Это точно она.
До боли сжимаю зубы, фокусируя взгляд на удаляющейся точкехрупкой фигурке, стремительно лавирующей между каменными плитами.
Зачем она приперлась на похороны МОЕГО отца?
Мак, все в порядке? интересуется Джек, наверняка заметив мой насупленный вид. В эту секунду, когда мои мысли возвращаются к этой девчонке, даже друг попадает под мой испепеляющий взгляд.
Если бы я знал, чем все это закончится черт, подошел бы я к ней сейчас? Увы, даже я не могу предсказывать будущее. Могу лишь просчитать вероятность событий с предельно высокой точностью.
Я провожу Эрику, бросаю я, делая шаг вперед.
Что? Но это похороны твоеговозражает Джек, поглядывая в сторону святого отца.
Он мертв, Джек, равнодушно бросаю я, ощущая, как болезненный спазм на мгновение сдавливает грудную клетку. Едва уловимый, через секунду забытый мною.
Не обращая на напряженный шепот собравшихся, я прохожу через людей в черном, и быстрым (что для меня недопустимо) шагом догоняю беглянку у ворот, ведущих к выходу с кладбища. Я не мог обознаться. За обоняние отвечает мой до мелочей запоминающий запахи мозг, и он не мог ошибиться. Я помню запахи всех людей, существ и предметов, с которыми когда-либо находился в непосредственной близости.
И у Кэндис был особый аромат. Запах ее страха, трепета, с толикой вожделения и любопытства ко мне, восхищения. Воспоминания о ее пугливых взглядах всегда вдохновляли меня на дрессировку и совершенствование моих особых девочек. Спасибо отцу, я унаследовал его гены, и страсть к особым экспериментам.
Я никогда ни за кем не бегу и никого не преследую. Фокус моего внимания очень редко сосредоточен на человеке, если это конечно не один из моих экспериментов, не мой друг, и не партнер по работе. Но сейчас, ноги, словно, сами несут меня к утонченной фигуре, облаченной в черную накидку, которая ассоциируется у меня только с паранджой. Она хотела остаться не замеченной, как глупо со стороны убегающей крошки.
Кэндис, она вздрагивает всем телом, когда я уверенно кладу ладонь на ее плечо и нехило сжимаю. Вряд ли от неожиданностискорее, она почувствовала, что я следую за ней, не могла не ощутить моего приближения.
Девушка не спешит поворачиваться, но я уже знаю, все, что она сделает дальше.
Все, что она мне скажет.
Я должен найти ее слабое место, чтобы получить удовольствие от игры, которую придумал не я, а мой покойный отец. Если у Кэндис есть «ключ» к тому, что мне необходимо, почему бы нам не забыть старые обиды и не развлечься? Возможно, этого мне не хватает в лаборатории, в бизнесе, и даже в хобби, которое успокаивающе действует на мою нервную систему, которая вот-вот начнет умирать изнутри, превратив меня в того, кем я был рожден.
Мне не хватает чего-то настоящего. Может быть, Кэндис сможет меня удивить? Сколько раз я представлял себе именно ее в качестве своей музы? Для нее, я придумаю что-нибудь особенное. Увлекательный квест, за который она расплатится разбитым сердцем.
И он ей понравится.
Глава 3
Кэндис
Гэтсби верил в зеленый огонек, свет неимоверного будущего счастья, которое отодвигается с каждым годом. Пусть оно ускользнуло сегодня, не бедазавтра мы побежим еще быстрее, еще дальше станем протягивать руки И в одно прекрасное утро(с)
Фрэнсис ФицджеральдВеликий Гэтсби
Я знала, что прийти на похороны Руфуса не самая лучшая идея. Мне стоило предугадать то, что он узнает меня, даже если я обернусь в паранджу с головы до ног. Но я действительно не предполагала, что он пойдет за мной, догонит, вообще как-то покажет, что заметил мое появление, и помнит о моем существовании. Максимум на что я рассчитывалаэто на едва заметную кривую ухмылку или полный презрения мимолетный взгляд.
Хотя, конечно, Макколэя трудно назвать предсказуемым. Он всегда был странным, не таким, как все. Так говорил и Руфус, с восхищением отзываясь о своем гениальном сыне. В те минуты, когда Макколэй не напоминал мне ожившую ледяную статую, источающую лютый холод, я замечала за ним странные вещи: приступы агрессии, (такие редкие, но мощные, что про себя я окрестила их «извержение спящего вулкана»), внезапные и кратковременные перемены в настроении, полная замкнутость, словно бывали минуты, когда внешнего мира для него вовсе не существовало. Несколько недель подряд Карлайл младший мог скрываться в своей лаборатории, а потом превращался в типичного «золотого мальчика», устраивающего злачные вечеринки с приемом цифровых наркотиков в особняке Руфуса, заканчивающиеся драками и вызовом полиции
Мак вел обыденную жизнь представителя Элитной молодежи, как и Джек Грейсон. Неизменно оставалось лишь то, что Макколэй оставался для меня закрытой книгой в любом из своих состояний. Холодный, не проявляющий ярких эмоций робот, живущий внутри себя, изредка имитирующий активную жизненную позицию. Иногда я всерьез задумывалась о том, что в груди у него механический насос вместо сердца, а в головеогромный компьютер, уходящий в отрыв, на время «перезагрузки».
На меня он смотрел так, словно я обуза, или не смотрел вовсе. Только по искрам, полыхающим в его льдисто-зеленых глазах я понимала, что больше всего его раздражает, когда кто-то из Элитов узнает о моем существовании, и называют меня его сестрой. (Хоть мы с матерью и редко проводили время в их светском обществе, по непонятным мне причинам, нас представляли, как очень дальних родственниц из Канады, оказавшихся в тяжелой жизненной ситуации, после потери отца и мужа.)
Жизнь в роли Карлайл и правда дала мне многое, и первым деломосознанность. Я хочу что-то изменить в своей жизни, только потому, что знаю, каково этожить иначе. Окруженной любовью, заботой, занимаясь любимым делом, мечтая о том, что настанет день, когда я дотронусь до сердца каждого напыщенного Элита, исполняя свой танец на большой сцене. Не знаю почему, но мне хотелось чтобы люди поняли, что в погоне за фальшивой имитацией чувств, и неотрывно глядя в «черное зеркало», они упустили что-то более важное. То, что испытываю я, когда читаю увлекательную книгу, и мечтаю перед сном. Я вижу сон наяву, без всякого допинга, без погружения в «виртуальную реальность». И смысл моей жизни далеко не в том, чтобы сфотографировать свой ужин из дорого ресторана, выложить фото в социальную сеть, отметить свое местоположение, а потом не съесть ни кусочка, потому что «сижу на диете». Поверьте, я знаю, о чем говорюмама не раз рассказывала мне об этих светских вечеринках для взрослых, на которые ее брал с собой Руфус. Мы смеялись над этими сделанными куклами из высшего общества, держась за животы, и я была так счастлива, что моя мама не похожа ни на одну из них. Она прошла через ад, и не разучилась смеяться, в то время как Элитные дамочки вкалывали себе ударные дозы ботокса, чтобы навсегда перестать широко улыбаться.
Все мои мечты, так или иначе, направлены на то, чтобы найти законный способ, который позволит мне жить, а не существовать. Лишь пятьдесят процентов Низших хотят что-то поменять, других же все устраивает. Ха, многие даже не считают себя рабами, уверяя остальных, что получают вполне достойную зарплату за свой адский труд. Десять процентов постоянно бунтуют, но против чего и за что, непонятно. Мятежникам необходима свобода, но они не знают, зачем. Не все мы писатели, поэты, художники и творцы, как я говорила в начале. В большинстве своем люди с развитым правым полушарием мозга прокрастинаторы, бездельники и лентяи, которым удобно подчиняться системе. Такие, без ежедневного труда, сопьются в ближайшем баре до смерти, и я лично знаю немало таких случаев. Ни один Низший, выигравший в лотерею миллион долларов не сохранил их, и тем более, не приумножил.
Поэтому осознанность так важна. Жить не осознанно, это все равно, что смотреть на верхушку айсберга, и быть уверенным в том, что под ней ничего нет. В то время как большая часть этого ледяного массива скрыта под водой.
Вчера, после новости о Руфусе, я проплакала весь вечер. Даже толком с Руби не поговориламоей соседкой по комнате, и не нашла в себе сил отругать ее за то, что она вновь приволокла в нашу затхлую и тесную комнатушку своего парня-бездельника, который живет за ее счет. А сегодня я просто хотела попрощаться с тем, кто заменил мне отца. С тем, кто забрал меня из того страшного места. Еще бы пару месяцев там, и я бы повторила судьбу Эллисон
Я хотела отдать дань уважения Руфусу, и мысленно попросить прощения у опекуна за то, что ни разу не навестила его в больнице. Меня не пускали. Макколэй хорошо постарался и довольно быстро стер меня из истории своей семьи. Он стер ту личность, которую подарил мне Руфус. Я даже толком и не знаю, кто я: кажется, будто я прожила в своем теле три долгих жизни.
Бесправная. Привилегированная. Низшая. А я хочу быть собой: просто танцевать, быть свободной и знать, что не проживу свою жизнь, не испытав той самой любви, которая позволяет ощутить, что сердцене просто биомеханизм внутри нас. А нечто большее.
И сейчас, когда я вскидываю на него взгляд, и смотрю в эти колдовские глаза, напоминающие ворота в другой мир, покрытые коркой льда, мое сердце предательски сжимается. Его рукой.
Миг растягивается в вечность, и я вспоминаю день, ставший для меня роковым. День, когда я узнала о Маке то, чего не должна была знать.
Мне было строго запрещено заходить в левое крыло особнякая прекрасно знала, что оно полностью принадлежит Маку. И пусть это прозвучит странно, но оказалась я в его владениях из-за обезьянки, которая как ни в чем не бывало восседала на лампочке в одном из холлов нашего огромного дома. Я никогда не забуду, как смотрел на меня этот крошечный капуцин, и цвет его глазярко-голубые, так похожие на человеческие, смотрящие на меня так, будто обезьянка все понимает. Взгляд этот был настолько мощным и тяжелым, что я бы не удивилась, если бы она вдруг заговорила со мной.