Над затихшей площадью слышался только нарастающий гул океана. Жители Орлеана смотрели на меняту, которая последней будет демонстрировать свои таланты. Дюбарри не подготовила меня к тому, что я почувствую, находясь в центре внимания. Мое сердце замерло: так много взглядов устремились на меня!
Дюбарри подмигнула и постучала пальцем по полным губам, напоминая мне: нужно улыбаться. Толпа верила в то, что я с самого рождения знаю, как делать людей красивыми. Им невдомек, как тяжело я работала, совершенствуя мастерство и оттачивая магию, как нелегко мне было усвоить все правила.
С удовольствием представляю вам последнюю Прекрасную, Камелию Борегард!
В звуках моего имени слышится гордость, триумф и магия. Я стараюсь сосредоточиться на них, чтобы побороть тревогу.
Отовсюду струится свет: от ламп и экранов, размещенных на аэростатах, от парящих в воздухе свечей и яркой восходящей луны. Я почти чувствую его вкус, пузырящийся и сладкий, как розовое шампанское на кончике языка.
Небольшие платформы расположены передо мной полукругом: три слева, две справа. На каждой стоит девочка семи лет, похожая на драгоценный камень на бархатной подушке. Они совсем разные, да и как можно сравнивать жемчуг, изумруды и рубины? Красота, создаваемая нашей магией, уникальна.
Я узнаю работу каждой из моих сестер: Падма наделила свою подопечную кожей цвета медового хлеба; Эдель подстригла свою девочку очень коротко, подчеркнув идеальную форму черепа; Валерия заставила глаза модели сиять аметистовыми звездами; Хана наградила малышку телом танцовщицы, длинными ногами и руками и тонкой шеей; Амбер жекруглым, живым личиком, как у нее самой.
Другие Прекрасные уже создали свои шедевры. Настала моя очередь преобразовывать девочку. Король с королевой кивнули Дюбарри. Взмахом руки она подала мне сигнал начинать.
Я подняла глаза к небесам, чтобы попросить силы и смелости. Прекрасные происходят от Богини Красоты, благословившей их магией, которая способна преобразить мир и спасти народ Орлеана. Надо мной парили аэростаты, загораживая звезды своими округлыми формами и объемными баннерами.
Последняя платформа поднимается и останавливается прямо напротив моей, замыкая идеальный полукруг. На девочке надета длинная сорочка до пола, заменяющая платье. У нее волосы цвета дождливого неба и серая, сморщенная, как изюм, кожа. Красные глаза глядят на меня, как угли, горящие во тьме.
Мне следовало бы привыкнуть к тому, как выглядят дети в естественном состоянии. Но свет подчеркивает ее недостатки. Девочка напоминает мне монстра из сказок, которые читали нам няни. Она Серая. Каждый в Орлеане рождается такимс бледной, серой и сморщенной кожей, вишнево-красными глазами, волосами, жесткими, как солома. Будто все цвета вылиняли, оставив под собой лишь каркас из обглоданных костей и пепла. Но при наличии достаточного количества спинтрий мы можем приподнять тьму, найти красоту под серостью и поддерживать эту трансформацию. Мы можем спасти их от непереносимого однообразия.
Они просят нас изменить форму молочно-белых костей, использовать позолоченные инструменты, чтобы перекроить каждую линию на лице. Они просят разглаживать, вырезать, формировать их тела, словно те сделаны из теплого податливого воска. Они просят стереть следы их образа жизни. Они просят наградить их талантами. Даже если боль настолько невыносима, что из горла будут вырываться мучительные стоны, а цена способна пустить их по миру, мужчины и женщины Орлеана всегда будут хотеть лучшего. Я всегда к их услугам. Быть нужнойэто счастье.
Девочка нервно теребила в руках розовые лепестки камелии. Я улыбнулась ей, но она не ответила, медленно шагнула к краю платформы и посмотрела вниз, будто собираясь прыгать. Остальные девочки замахали ей руками, из толпы раздались крики. Я затаила дыхание. Если она упадет с высоты сорока шагов, то наверняка разобьется. Но девочка быстро вернулась в центр.
Я выдохнула, и бисеринки пота проступили у меня на лбу. Хочется надеяться, что она заработает несколько ли за участие в этом показеэтого хватит на месяц: на треугольник сыра и краюшку хлеба. Я надеюсь сделать ее красивой. Пусть люди улыбаются ей, а не испуганно перешептываются и глядят со злобой вслед. Я не помнила, чтобы хоть когда-нибудь чувствовала себя такой маленькой, уязвимой и испуганной.
Я открыла стоящий рядом бьютикейс. Дюбарри выдала каждой из нас индивидуальный сундучок, на котором выгравированы наши инициалы и цветы, в честь которых мы были названы. Погладив пальцами позолоченную резьбу, я подняла крышку, прячущую в бесконечных ящичках и нишах разнообразные инструменты. Эти предметывсего лишь маскировка истинной силы моего дара. В голове звучали утренние напутствия Дюбарри: «Демонстрируйте только вторую аркану и действуйте согласно инструкциям. Пусть они хотят большего. Покажите, что на самом деле выбожественные художницы».
Три алых почтовых шара с тремя подносами подплыли к платформе, на которой стояла девочка. С одного из них посыпались белые хлопья бэй-пудры, которая покрыла ее с ног до головы, хотя она и пыталась увернуться. На другом подносе стояла фарфоровая чашка, наполненная розовым чаеманестезирующим напитком из роз, растущих на нашем острове. Он плескался и парил у самого ее рта, но девочка отказывалась сделать хотя бы глоток, отгоняя чашу рукой, будто назойливую муху.
Толпа зашумела, когда моя подопечная снова приблизилась к краю. Последний почтовый шар преследовал ее со щеткой, на которую была нанесена паста цвета сливочного печенья. Справа и слева другие девочки подбадривали свою подругу криками, советуя не бояться. Площадь сотрясалась от рева. Зеваки старались убедить бедняжку сделать глоток чая и провести щеткой по щеке.
В животе все скрутилось в узел. Ее непрерывное ерзанье может испортить мое выступление. Я запаниковала. Представляя этот вечер, я не могла и подумать, что подопечная будет сопротивляться.
Пожалуйста, не шевелись, попросила я.
Дюбарри тяжело задышала в громкоговоритель. Люди затихли. Девочка замерла. Я глубоко вдохнула.
Ты же хочешь быть красивой?
Взгляд ее прожег меня насквозь.
Мне все равно, закричала она, и ветер подхватил ее голос.
В толпе раздались вопли ужаса.
Конечно, хочешь. Все хотят, сказала я, борясь с напряжением в голосе.
Может быть, она сходит с ума из-за того, что была Серой так долго.
Возможно, все ошибаются. Ее руки сжались в кулаки. От ее слов у меня по спине пробежали мурашки.
Я натужно улыбнулась.
Что, если я пообещаю, что все получится здорово?
Она моргнула.
Лучше, чем ты ожидаешь. Что-нибудь, что сделает все это стоящим. Я обвела руками толпу.
Девочка закусила нижнюю губу. Почтовый шар лениво вернулся к ней с чаем. Она по-прежнему не хотела его пить.
Не бойся. Наши взгляды встретились. Выпей чай.
Шар вернулся.
Ну давай. Я обещаю, тебе понравится моя работа. Тебе станет лучше.
Она потянулась к шару, но вдруг отшатнулась назад, словно он мог обжечь ее, и уставилась на меня. Я улыбнулась и жестами попросила подтянуть шар к себе. Девочка ухватила его за золотую ленту, взяла чашку и сделала глоток.
Я внимательно рассмотрела маленькую, неприметную фигурку этого недокормленного ребенка. В ее красных глазах плескался страх. Ее тело затряслось еще сильнее.
Теперь возьми щетку, нежно продолжила я.
Она провела щеткой по щеке и оставила на коже светлую полосу, которая должна была подсказать мне цветовое решение.
С аэростата над нашими каретами зажгли воздушные свечи. Я снова поймала свое отражение в стекле и едва заметно улыбнулась. К черту инструкции Дюбарри! Я дам этой малютке белоснежную кожу, черные волосы и губы, как бутон розы. Идея, будто ластиком, стирает все волнение.
Я рискую разозлить Дюбарри еще сильнее, однако, если это поможет мне выделиться среди сестер, оно того стоит. Это станет незабываемым зрелищем. Должно стать.
Я закрыла глаза и мысленно представила девочку в виде небольшой статуи. В детстве мы практиковали вторую аркану, работая краской на холсте, разминая глину на гончарном круге, придавая форму свечам, только вышедшим из чана, до тех пор, пока не стали создавать маленькие шедевры. После тринадцатого дня рождения мы начали использовать для своих экспериментов карликовых собачек, кошечек и слуг. Я наградила свою горничную, Мадлен, яркими серо-зелеными глазами, как только краснота стала проявлять себя. В четырнадцать мы подвергали трансформации малышей в детской, раскрашивая их крошечные пухлые ножки и пушок на голове. Перед нашим шестнадцатилетием королева устроила раздачу токенов бедным, чтобы помочь нам совершенствовать навыки.
Теперь я готова.
Я призвала магию. Давление поднялось. Внутри меня словно разгорелся пожар из маленькой искорки. Вены на руках и ладонях вздулись тоненькими зелеными змейками.
Я играла цветком в руках девочки. Меняла его, придавая форму волокнам, лепесткам и стеблю так, как меняла бы ее. Толпа ахнула. Стебель вытягивался до тех пор, пока не стал похож на хвост воздушного змея и не коснулся края платформы. Девочка выронила цветок и отступила назад. Стебель, удлинившийся раза в четыре, обвил ее маленькое тельце, прикрыв его лепестками, как гусеницу.
Площадь взорвалась аплодисментами, свистом и топаньем. Рев толпы перешел в рокот нетерпения. Все ждали момента, когда я ее покажу.
Я стану лучшей.
Все будет идеально.
Мне нравится быть Прекрасной.
Я услышала бурление крови, текущей по венам внутри ее тела, почти оглушающее биение ее пульса и произнесла мантру Прекрасных: «Красота заключена в крови».
3
Детство вспоминалось мне как череда быстро сменяющих друг друга, как в телетропе, картинок. Я никогда не могла вспомнить его целиком: ни первого слова, ни запаха. Только первую измененную мной вещьэто воспоминание приходит ко мне яркой вспышкой.
Дюбарри приводит нас в солярий в северном крыле, чтобы провести урок. Мы с сестрами рассаживаемся вокруг стола. Благоухают цветы. Садовники суетятся рядом, подрезая, поливая растения, делая из них вытяжки для наших снадобий. Солнце палит сквозь изогнутое стекло потолка, нагревая платье и превращая меня в горячий пирожок. Дюбарри раздает нам птичьи клетки, в каждой из которых цветок, и просит изменить их форму и цвет. Я так волнуюсь, что мой цветок взрывается. Лепестки растения лезут сквозь прутья клетки и, сбрасывая клетки моих сестер на пол, растягиваются между нами гигантским осьминогом.
Теперь я лучше себя контролирую и совершаю меньше ошибок, но до сих пор чувствую этот зуд под кожей. Он означает, что магия совершила именно то, что я и задумала.
Я открыла глаза. Лепестки камелии стекли с тела маленькой Серой, как воск, явив ее толпе. Раздались удивленные возгласы и крики восторга:
Браво!
Великолепно!
Невообразимо!
Блестяще!
От рева толпы затряслось стекло. В голове перестает стучать, сердце успокаивается, щеки бледнеют.
На девочке маленькая копия моего розового платья, сделанного из цветков камелии. Кожа точно такого же оттенка, как и у меня: золотисто-шоколадная, блестящая в свете фонарей, как хрустящее сахарное печенье, только что вынутое из кипящего масла. Я сделала девочке небольшую ямочку на левой щеке, как у себя. Темные кудри убраны в традиционный высокий пучок Прекрасныхтакой носим только мы.
Онамой маленький близнец. Между нами лишь одно различие: ее глаза кристально-голубые, как воды Королевской Гавани, а моиянтарно-коричневые, как и у всех моих сестер.
Другие девочки показывают на нее пальцами, приоткрыв рот от восторга. Я назвала свою маленькую подопечную Холли, в честь остролиста, чьи цветы могут пережить самые холодные орлеанские морозы и остаться такими же прекрасными. Над площадью раздался гром аплодисментов. Восторженный рокот заполнил каждую клетку моего тела.
Девочка уставилась на собственное отражение, разинув рот. Она крутилась, разглядывая свои руки и ноги, трогала лицо и волосы. Ее изображение появилось на экранах аэростатов. Новая внешность продержится всего месяц, прежде чем серость снова поглотит ее, но сейчас это никого не волнует.
Я искренне надеюсь, что какая-нибудь бездетная леди удочерит Холли после того, как ее изображения появятся в газетах и в новостях. Я хочу, чтобы ее жизнь полностью изменилась. Жители Орлеана любят всё красивое. И эта малышка достойна занять почетное место в их сердцах.
Холли смотрит на меня изумленными глазами и приседает в реверансе.
Я опускаю взгляд вниз, на сестер. Блики лунного света падают на кареты. Они наблюдают за мной уставшими глазами, едва приоткрыв веки, но машут и хлопают вместе со всеми. Все мы разные. Эдель белая, как окружающие ее цветы, черный пучок Падмы отражает свет, уголки ярких глаз Ханы красиво приподняты, медные волосы Амбер выглядят как бушующее пламя, а фигура Валерии напоминает латунные песочные часы, которые Дюбарри переворачивала, засекая время наших упражнений с магией. В Орлеане только мы рождаемся уникальными, яркими.
Толпа принялась скандировать девиз Прекрасных: «Красотаэто жизнь».
Королева подняла золотую подзорную трубу и стала разглядывать нас с Холли, словно жуков под стеклянным колпаком. Все стихло. Дыхание застряло у меня в горле. Я сцепила руки в замок.
Королева положила трубу на колени и захлопала. Драгоценные кольца, зажатые между ее изящными пальцами, засияли, как маленькие звезды. Мое сердце забилось в такт ее аплодисментам и, казалось, разорвется от восторга. Наклонившись вправо, она зашептала что-то на ухо Министру Красоты. Придворные потянулись к слуховым трубкам в надежде подслушать хоть словечко. Жаль, я не могла сделать то же.
Министр Красоты поднялась, чтобы занять место возле Дюбарри, и заговорила с ней. Я была слишком далеко, чтобы прочесть по губам. Веер принцессы замер перед ее лицом. Ее пристальный взгляд мог бы прожечь дыру в моей груди.
Дюбарри жестом приказала мне поклониться. Я склонилась до самого пола, чтобы поблагодарить королеву, Министра Красоты и публику за просмотр моего выступления. Напрягая спину, я ждала традиционную минуту, демонстрирующую высочайший уровень уважения. Должно быть, королева прошептала про меня что-то хорошее, убеждала я себя.
И снова аплодисменты Камелии Борегард, объявила Дюбарри. А также всем новым Прекрасным. По традиции имя фаворитки станет известно завтра до восхода первой звезды. До этого момента не забывайте делать прогнозы и ставки. Да пребудет с вами красота.
Мужчины и женщины размахивали в воздухе токенами. Королевские лотереи старались извлечь выгоду, первыми узнав имя фаворитки, уговаривали женщин купить токены от королевы, обменять их на шанс посетить ужин, светский раут или даже пройти процедуру трансформации во дворце у новой королевской фаворитки.
С аэростатов полетели карточки с нашими портретами, падая с неба, как дождь. Кажется, все мое тело улыбалось. Я поискала глазами свою карточку, но не смогла различить в этом хаосе ни единой детали.
Платформа опустилась. Малышки проводили меня глазами, подпрыгивая и размахивая руками. Королевские слуги отнесли шар со мной назад, на основание кареты. Свист толпы все усиливался. Фейерверки расцветали в ночном небе изображением эмблемы Прекрасныхзолотой геральдической лилии с красной розой, закрученной вокруг центра кроваво-красной лентой.
Над головой поплыли новые объемные изображения, напоминая будущим клиентам наши лица и имена. На мгновение я замечаю и свое лицо. Глаза светятся умом, улыбка кажется лукавой. «Отличная работа, лисенок», сказала бы Матушка, если бы увидела меня сейчас. Я почувствовала себя одной из тех известных придворных, изображениями которых пестрят бьютископы и плакаты на проспектах и приморских улочках Трианона.
Предыдущее поколение Прекрасных поднялось на сцену и бросило розы вслед нашим каретам. В полете цветы развернули лепестки размером с фарфоровые блюдца. Я машу публике.
«Вот бы остаться здесь навсегда».
4
Когда-то я верила, что мы с сестрамипринцессы, живущие во дворце, в Красном Доме Красоты. Мне нравились четыре крыла здания, остроконечная крыша, бесконечные балконы с позолоченными перилами на посеребренных стойках, высокие потолки, увешанные домашними фонариками, кораллово-розовые гостиные, комнаты с винно-красными стенами, залы оттенка шампанского и легионы служанок и нянь.
Но все это не шло ни в какое сравнение с королевским дворцом Орлеана.
Кареты стояли перед южными воротами, как гранаты в меду, лежащие на подносе в ряд. Стеклянные кабины прятались под покрывалами из красного бархата. Медные ручки и блестящие колеса мерцали в свете ночных фонариков. Я прижала лицо к воротам. Вдалеке сияли величественные контуры дворца, простираясь во все стороны, словно у них нет ни начала, ни конца.
Я не спешила присоединяться к сестрам. Пока Дюбарри суетилась вокруг Эдель, я задержалась около своей кареты в конце процессии, чтобы хоть минутку побыть наедине с собой. Ощущение праздника обволакивало меня, как любовь. Мамина любовь.