====== Пролог ======
Я умираю. Но об этомпозже.
Сначала попытаюсь представиться. Семён Геркин, семнадцати лет от роду, мамина радость, папина головная боль и постоянный объект воспитательных усилий трёх незамужних папиных тётоктёти Фиры, тёти Сары и тёти Цили. Вообще семья у нас большая и дружная, но когда мои тётушки к месту и не к месту произносили поговорку: «В семье не без урода», они всегда выразительно косились на меня. Ну а я что? Яходячее несчастье своих родителей, посланное им во испытание за грехи предков, разрушивших стены Иерихона, позор всей еврейской нации, не отличник, не примерный мальчик и даже в музыкальную школу в своё время меня отдать не удалось. Нет, со слухом и голосом у меня всё в порядке. Просто уж если я чего-то очень сильно не хочу, то переупрямить меня невозможно. А пребывание в музыкальной школе и пиликание на скрипке или там игра на пианино вызывали у меня стойкий зубовный скрежет. Так что с музыкальной школой не срослось, хотя, когда я захотел научиться играть на гитаре, и мой приятель Витёк показал мне знаменитые три аккордато я уже через неделю по слуху мог подобрать практически любую мелодию и даже исполнить её более-менее похоже. А нравилась мне тогда в основном «Ария», да Так что возрождению моего музыкального слуха моё семейство не обрадовалось.
Нет, не подумайте ничего плохого, у меня хорошие родители, замечательные родственники, они искренне желали мне добра и счастья, но вот мои и их представления о счастье кардинально не совпадали.
Они хотели, чтобы я хорошо учился, был отличником, ходил в музыкальную школу, примерно себя вёл и прочая То есть, чтобы мной можно было гордиться. Не тут-то было. С первого класса у меня были всего три твёрдые пятёрки в дневникематематика, физкультура и труд. Потом труд исчез, сменившись загадочной «технологией», но суть осталась одна, поэтому количество пятёрок увеличилось, когда математика разделилась на алгебру и геометрию и прибавилась информатика. Но это и всё. Учительница русского языка перед проверкой моих тетрадей принимала валокордин. Учительница литературы, читая мои сочинения, впадала в состояние, близкое к коматозному. Учителя истории и биологии тихо мечтали меня расчленить или продать на органы. Мне их предметы были попросту неинтересны, а из класса в класс я переползал только благодаря тёте Циле, трудившейся на ниве народного образования, то есть занимавшей немаленькую должность в городском комитете по оному. К тому же фантазия у меня, если она не касалась сочинений по литературе, была исключительно богатой, и я, как мог, оживлял учебно-воспитательный процесс. Началось всё ещё в начальных классах с натёртой мылом перед годовой контрольной доски а дальше уж пошло-поехало. Терпение учителей окончательно лопнуло, когда в девятом классе на уроке биологии вместо вполне себе безобидной презентации о митотическом делении клетки на экране неожиданно появилась тема: «Сифилис и его последствия». Ну, а какие органы в первую очередь поражает эта нехорошая болезнь, думаю, знают все. И появление первого же слайда прошло на ура. Но наша пенсионного возраста биологичка вовремя проснулась, узрела причину энтузиазма класса и среднее образование для меня во всяком случае, в этой школе, оказалось закрытым навеки. Вызванной в школу маме было чётко сказано, что ГИА я сдаю всеми правдами и неправдами, а затем родное учебное заведение не желает меня больше видеть в своих стенах.
Лично я только вздохнул с облегчением, потому как перспектива заканчивать одиннадцать классов, а потом ещё и институт меня никак не вдохновляла, а лучший друг Витёк, уже нацеливавшийся после девятого в технический колледж по специальности «автодело», звал с собой и меня, и я уже нацелился поступать туда но у моей семьи всегда был завышенный уровень притязаний. Поэтому девять классов я смог закончитьучителя честно выполнили своё обещание, но мои три тётушки, стоило мне только заикнуться про технический колледж, взяли меня в такой оборот, что перед этим арабо-израильский конфликт мог показаться лёгкой развлекательной прогулкой.
В итоге высокие договаривавшиеся стороны пришли к консенсусу. Я поступаю в техникум и выучиваюсь на бухгалтера без всяких эксцессов, а родители, в свою очередь, отдают в моё полное распоряжение однокомнатную квартирку недавно скончавшейся бабушки, папиной мамы, и обещают подкидывать кое-что на хлебушек. Теперь я понимаю, что таким образом мои родители ставили на мне крестмол, живи, как знаешь, устали мы тебя тащить, но тогда передо мной замаячила долгожданная свобода, и я согласился даже на гадский техникум. Было мне тогда шестнадцать лет, обычно родители детей в самостоятельное плавание так рано стараются не отпускать, но я успел потрепать нервы всей семье, а в курсе моих школьных подвигов были не только все члены российской ветви нашей семьи, но и двоюродная тётя Хана из Хайфы, папин племянник Абрахам из Канады и двоюродная бабушка Фейга, ныне доживающая свой век в комфортабельных апартаментах с видом на Манхэттен. И все они ставили меня в пример несовершеннолетним отпрыскам собственных семей, в том плане, что таким быть не надо. Так что, боюсь, моя семья и так мучилась со мной слишком долго. Но сделать меня таким, как все, у них так и не получилось.
Учиться, как ни странно, мне понравилось, к тому же я, наконец, научился отделять мух от котлетто есть общественную жизнь от личной, и свои эксклюзивные каверзы теперь проделывал отнюдь не в техникуме, так что первый курс я закончил практически без троек, и мои бедные папа с мамой, первые полгода в страхе ожидавшие возвращения блудного сына под родительский кров, слегка расслабились.
А я, успешно сдав вторую в жизни сессию, решил по поводу моей, кстати подвернувшейся, днюхи, закатить вечеринку. С этого-то всё и началось.
Нет, с вечеринкой всё было в порядкенарод подобрался боевой, проверенный. Витёк, с которым мы продолжали дружить, озаботился о нужном количестве огненной воды, пришли и девчонки из моей группы, так что было весело. Но в самый разгар веселья я услышал в шуме и гаме тоненькую мелодию. Словно кожей ощутил и почувствовал, как меня с неудержимой силой тянет к её источнику, хотя где он находитсяБог весть. Народ продолжал пить и веселиться, уже не особо обращая внимания на виновника торжества, то есть на меня, и я пошёл туда, куда меня звала странная мелодия. Я вышел из квартиры и рванул наверх, на чердак старого, ещё дореволюционной постройки, дома. Я с каждым шагом был уверен, что мне нужно найти источник этой мелодиинужно и всё тут. Необходимо.
К счастью, чердак оказался не заперт, и я влетел туда, а затем поднялся по хлипкой разболтанной лесенке на крышу. Гремя железом, я подошёл к самому её краю, мелодия звучала в моих ушах всё громче и громче и я сделал шаг вперёд.
В общем, когда я освободился от странного наваждения, оказалось, что вокруг меня ничего нет. Совсем. Просто странный туман чернильного цвета, похожий на кисель, в котором я висел, словно муха в янтаре. Казалось, что это продолжалось целую вечность, я решил, что умер, и мысленно стал просить прощения у всех родственников по очереди, а поскольку родни у меня многомалость увлёкся процессом. От этого меня отвлёк раздавшийся из ниоткуда голос:
Ну, и где?
Что «где»? раздражённо огрызнулся я. Лично я, судя по цвету окружающей действительностив жопе мироздания. А что? Тоже определиться не можешь?
Да нет, ехидно заметил голос, я не об этом Где крики, мольбы и слёзы о загубленной жизни? Где отчаянные просьбы вернуть всё, как было?
Тут я начал догадываться, что голос могущественнее, чем кажется на первый взгляд, и что к моему нынешнему пребыванию неизвестно где он имеет самое прямое отношение. Поэтому я вежливо поинтересовался:
А ты можешь?
Не-а лениво отозвался голос. Видишь ли, Сёма вовремя одумался, отошёл от края крыши и вернулся к друзьям. Так что у него всё прекрасно. И возвращаться тебе просто некуда, ибо тыне Сёма.
Ни хрена себе семечки! вырвалось у меня. А я тогда кто?
А тыего слепок. Что-то вроде клона, охотно пояснил голос. Я, видишь ли, решил поставить небольшой эксперимент.
Что??? это первое слово было единственным цензурным в непрерывной тираде минут на пять. Честное слово, я умолк потому, что сам себя заслушался.
Понимаю твоё возмущение, хмыкнул голос, однако у тебя нет выбора. Либо я тебя сейчас дематериализую, либо ты отправишься в другой мир и попробуешь в нём выжить. Как тебе дилемма?
Я прислушался к своим ощущениям. Может, я и ненастоящий Сёма Геркин, но быть дематериализованным мне совершенно не хочется. Поэтому попробую согласиться с этим психомпомереть-то я всегда успею. И я сказал:
Не-не, никакой дематериализации.
То есть, ты согласен на другой мир? уточнил голос.
Ну да, ответил я и решил слегка поторговаться:
А магия у меня будет?
Нет.
Вот, блин. Ну, может, я буду владеть каким-нибудь супероружием?
Нет уж. Я тебя собираюсь послать в другой мир, а не мир уничтожить.
Ладно. Тогда железное здоровье, долголетие, сила и неземная красота в качестве бонуса, а? Ты ж меня из родного мира выдернул, должен же хоть как-то это компенсировать!
Голос мерзко хихикнул:
Здоровья тебе и своего надолго хватит, силы Ну какой из тебя силач, Сёма? Не смеши. Долголетие Ну, как сказатьгоды все твои, сколько проживёшь.
Как-то зловеще это прозвучало, да А голос продолжил своё издевательство:
Красота Ха живи с тем, что есть, по меркам того мира ты и так достаточно необычен. А бонус Ладно, будет тебе бонус. Ты будешь выигрывать любое пари, с кем бы и на что бы ни поспорил. Пошёл!
И меня несколько раз перевернуло и понесло вверх тормашками непонятно куда.
Эй, погоди! успел возопить я. Ты кто?
Неважно
Что за мир? Кем я там буду?
Хороший мир. Нирея называется. А считаться ты там будешь Супругом Бога если захочешь, конечно. Всё, пошёл-пошёл, а то пространственно-временной карман схлопнется и останется от тебя, Сёмочка, только мокрое место
Меня закрутило с ещё большей силой, затянуло в чернильный густой водоворот, к горлу подступила тошнота, перед глазами замелькали зелёные вспышки, и я потерял сознание с мыслью о том, что этому экспериментатору рога-то поотшибаю. Почему именно рога? Хрен знает Вот так и унесло меня на благословенную Нирею.
====== Глава 1. Из всех писков моды белые тапки являются самым последним ======
Сознание возвращалось медленно и как-то скачкообразно. То есть, сначала я вспомнил своё имя. Потом в голове замелькали лица родных и близких и картинки моего прошлого. Потом вспомнилась вечеринка и странная мелодия, позвавшая меня, а под конецбеседа в пустоте непонятно с кем. От обилия поступившей информации мой мозг жалобно скрипнул, как перезагружающийся компьютер, и пожелал вновь отключиться. Но мысль о том, что я оказался хрен знает где и хрен знает в каком качестве, быстренько заставила моё бедное сознание остаться на плаву, а глазаоткрыться. Лучше б я этого не делал
Во-первых, я лежал на чём-то жёстком и холодном, и надо мной нависал раззолоченный, покрытый резьбой каменный потолок, во-вторых, просторное помещение, в котором я оказался, очень сильно смахивало на храмтут тебе и расписные стены, и множество светильников, курившихся ароматным дымом, и две статуи, у ног которых я и возлежал, аки свинья в луже. И в-третьих, что самое поганое, на мне не было ни ниточки. Охренеть! Неведомая сущность (правильнее было бы называть её «сучность» за такое отношение к бедному мне!) могла быть хоть что-то оставить! Представив себе, как я голый выбираюсь из этого зала, отлавливаю первого попавшегося жреца или как там эти служители культа здесь именуются и голосом Терминатора заявляю: «Мне нужна твоя одежда!», я истерически хихикнул. А потом неожиданно решил, что я всё равно что-нибудь придумаю. Вот придумаю и всё. Пусть я непонятное нечто, копия настоящего Сёмки, пусть я голый и босой, пусть впереди чёрт знает что, но Я жив, здоров и и всё ещё может наладиться.
Пытаясь настроить себя на оптимистический лад, я поднялся, поскольку не хотел застудить на холодном камне самое дорогое из того, что у меня ещё осталось, и продолжил оглядывать помещение. Мой взор приковали к себе две статуи, у подножия которых я лежалмужская и женская. Женская была высечена из бело-розового мрамора, её волосы были вызолочены, а в глазницы вставлены тёмно-синие камни, напоминающие сапфиры. Камни были просто громадные, они были не огранены, а скорее сглажены, только в центре каким-то образом был вырезан зрачок. От этого взгляд богини да, скорее всего, богини казался пугающе живым, а милая улыбкакакой-то хищной. Статуя была облачена в одеяние из белоснежной струящейся ткани, расшитой серебром, и от этого напоминала мою двоюродную сестру, дочку тёти Ханы, Дину на собственной свадьбе. Когда взгляд счастливой невесты падал на незадачливого жениха, у неё на лице появлялось именно такое выражение: «Попался, родимый!» Это мне не понравилось, и хотя во всём остальном богиня была полным совершенством, я перевёл взгляд на статую бога, выполненную с не меньшим искусством, но на этот раз не из бело-розового, а из золотисто-коричневого камня. Волосы бога были черны, как ночь (банально, но неведомый скульптор именно такого эффекта и добивался, ибо в длинных волосах были рассыпаны серебристые звёзды), глаза у него, в отличие от богини, были зелёными, и я прикинул стоимость изумрудов, украшавших его глазницы. Вышло по меркам моего мира оч-чень даже нехило. Бог, в отличие от богини, был крылат, посеребрённые крылья словно плащом окутывали его фигуру, но и того, что оставалось на виду, было достаточно, чтобы заставить меня судорожно сглотнуть. Неведомый скульптор явно знал толк в красоте мужского тела, статуи древних греков рядом с этой казались жалкими поделками такое невозможно вообразить, такое нужно только видеть Значит, эти бог и богиня не плод фантазии скульптора, а некие, весьма могущественные существа, управляющие этим миром? И проклятая «сучность» что-то мне впаривала о том, что я буду считаться супругом бога Я ещё раз окинул взглядом статую, и мне показались, что губы бога изогнулись в ехидной усмешке. Ой-вэй, вот я попал
Нет, то, что мне нравятся не только девушки, я понял лет с четырнадцати. Но тщательно это скрывал. А что делать? Инстинкт самосохранения ещё никто не отменял, даже если предположить, что мои родители каким-то неведомым чудом вдруг проявили бы потрясающую толерантность, то прочие родственники При мысли о том, в каких выражениях высказались бы о моих эээ пристрастиях тётя Фира, тётя Сара и тётя Циля, у меня волосы вставали дыбом, причём не только на голове. А уж про реакцию одноклассников и лучшего друга Витька я вообще молчу. Увы, окружение, в котором я рос, воспринимало нетрадиционную ориентацию примерно так же, как заразную хроническую болезнь, с той только разницей, что больного всё-таки можно пожалеть хотя бы на расстоянии, а этих «уродов-пидарасов»нет. Так что весёлая жизнь мне была бы обеспечена надолго. Поэтому я молчал, как партизанка Иванова на допросе в гестапо, а тут Интересно, в этом странноватом мире однополые бракинорма, или только мне одному так свезло? Надо выяснить. И вообще, у меня на удивление мало информации, точнее, её нет совсем от слова никак. А как сказал однажды кто-то умный: «Кто владеет информациейтот владеет миром». Значит, нужно срочно выяснять, куда меня забросила судьба, и чем грозит мне нежданное супружество. Может, меня в жертву принесут на этом самом камушкевроде бы историк нам что-то подобное рассказывал эх, жаль, что я именно в этот момент был занят запихиванием парочки лабораторных мышей в сумку Светки Одинцовой. Как она визжала До сих пор вспоминаюи на душе теплее становится.
Не, не согласный я быть жертвой Значит, ищем какую-нибудь одёжку и валим по холодку, пока не обнаружили. А там разберёмся по обстановке. Интересно только, далеко ли я уйду, не зная языка, не умея читать-писать и не разбираясь в местных реалиях?
Ладно, проблемы надо решать по мере их поступления. И я уже нацелился спереть набедренную повязку со статуи бога, как вдруг где-то на входе раздалось громкое немелодичное пение. Мотивчик напоминал «Любовь нельзя купить» небезызвестных «Битлз», но исполнялся настолько фальшиво, что это скорее напоминало, как выражался наш физрук, правда, по другому поводу: «Хор голодных из оперы «Дай пожрать».
Я заметался по залу, как вспугнутая мышь, стараясь найти хоть какое-то укрытие, пение приближалось, и в этот момент я разглядел среди резьбы небольшую дверцу. Помянув Иисуса Христа, Иегову, Аллаха, Будду и японскую богиню Аматэрасу*, я попытался открыть дверцу, и она бесшумно подалась. За дверцей была крохотная абсолютно пустая комнатка, скорее ниша, на полу которой валялись какие-то тряпки. Я кое-как втиснулся в эту комнатку и закрыл за собой дверцу.