Кроме него и крикуньи, тут находилось двое детей: мальчуган с красными от слез глазами и, пожалуй, старшаяпоскольку была повышедевочка, что гневно поджимала губы. Худая женщина с сухим лицом и серыми волосами, заколотыми в простую гульку, сидела между ними, приняв на себя роль демаркационной линии. Поглядывала то на одну, то на второго, а взгляд ее был суровым, хоть и ласковым. Брумик решил, что это их мать: а впрочем, она и была похожа на девочку.
Подкомиссар со значением откашлялся.
Полиция, объявил он, как надеялся, суровым и решительным голосом. Я подкомиссар Брумик, а это сержант Корицкий. Мы хотели бы с вами поговорить.
Супер! обрадовался мальчишка. Тогда заткните эту мерзкую ведьму!
Чтобы не было сомнений, о ком речь, он указал на девочку с узкими губами.
Та отреагировала моментально, вскочив с софы и бросившись на обидчика. Только стремительная реакция худой женщины позволила избежать линчевания.
Хм, ну да, Брумик попытался понимающе улыбнуться. И какое же преступление совершила эта молодая дама?
Эта свинья сожрала мою горбушку с повидлом! Я раз в неделю получаю повидло! А она его сожрала! Мое повидло!
Ябеда! не осталась в долгу девочка. И вдобавок брехло! Сам сожрал свое повидло, а потом мою горбушку хотел получить!
Я брехло? Воровка повидловая! Чтоб тебя жабы запрыгали! Огромные мерзкие жабы!
Жабы? Да ты какашка тараканья! Я тебя сейчас
Дети! крикнула худая женщина резким, немного писклявым голосом. Хватит! А то повидла не будет уже никогда! Ни для кого! Кшись, марш в комнату! Постелешь кровать! Аня, на тебе посуда!
На мне? Мама, это его очередь!
А не нужно было его бить.
Я ему только щелбан дала за то, что брешет! Старшая сестра должна заботиться о младшем брате, даже если онбрехливый крысиный катышек, так? Ну вот я и позаботилась. Получил свой щелбан, чтобы больше не брехал.
Иди к посуде. Давай! И чтоб я больше не слышала, что ты так говоришь о брате!
Женщина тяжело вздохнула.
Прошу прощения, господа, произнесла она все еще подрагивающим голосом. Дети, понимаете
Когда она улыбнулась, Брумику показалось, что лицо ее посветлело. Мать скандальных пожирателей повидла перестала выглядеть как тень женщины, с самого утра измученной домашней работой. Он подумал, что могла б она быть красивой, если бы только кто-то дал ей повод. Может, оделил бы минуткой передышки, дал чуть помощи подле детей? Может, пригласил бы на обед, где они провели бы время только вдвоем?
Дети, повторил он и тоже улыбнулся. Я так понимаю, что дело о пропавшей горбушке с повидломважно для них. Уверяю, мы охотно займемся им, если найдем для этого толику времени. Прошу прощения, но я не расслышал вашей фамилии.
Йоанна Климовская, представилась она. Живу тут уже три месяца. Если желаете, покажу домовую карточку. Вернее, держит ее мадемуазель Крыся, но у меня есть копия.
Кроме меня, никто тут ничего не станет показывать! вмешалась «мадемуазель Крыся», решив, что в зале происходят вещи куда более интересные, чем за окном. Я тут хозяйка, я за все отвечаю! Это была моя квартира, пока ко мне не подселили эту компанию!
Как мадемуазель Крыся поместилась в окне, оставалось для Брумика тайной. Телеса этой женщины, казалось, заполонили без малого половину зала. Размера ей добавляли и густые черные волосы, столь дико разрастающиеся во все стороны, что приходилось бороться с ними целыми частоколами шпилек и невидимок, понатыканными по всей голове. Еще у мадемуазель Крыси были огромные, словно фары военного грузовика, глаза. И губы, что могли бы успешно соревноваться с губами большинства великанов.
Как вас зовут? спросил Брумик, с трудом контролируя желание отступить на шаг.
Я Кристина Цвимбал. Мадемуазель. Владелица квартиры. Вы хоть сапоги-то вытерли, прежде чем сюда влезть? Наверняка ж нет. У порога лежит огромная тряпка, но для полицейских слишком большое усилиезаметить это, верно? Понаехало сюда сельского элемента, и что мне, старой, потомственной краковянке, требовать? Сомневаюсь, что хотя бы читать вас обучили. А ведь там, на дверях, есть листок: «Вытирайте обувь!» Но чего бы мне требовать от
Сколько у вас жильцов? оборвал ее Брумик. И никакого листка на дверях нет! Читать я умею, а обувьвытер.
Наверняка снова украли! она покивала большой головой. Тут нынче много таких живет, кто полагает, будто всякое писаное словоэто заклинание, вот и крадут у меня листочки. И кого они мне посадили на шею, хотя я этого и не просила? Баба с ее спиногрызамиуже трое. Лодырь, который прячется за газетой, четвертый. Плюс еще один, что пошел утром на работу, пьяница и ворюга, пятый. Да, и семья ещеэти даже честные, но грязные и невоспитанные. Шестой и седьмая. Они тоже на работе. Муж на дневную смену отправился, к Хилу, а жена прибирается в домахтам, где с ней еще не знакомы.
Мы попросим домовые карты всех ваших жильцов. Естественно, мы отдадим их после завершения расследования. Еще передайте тем, кто отсутствует, что мы хотим их видеть в комиссариате.
Вы что, считаете, это они его убили? она подозрительно глянула на Брумика. Тогда вы еще тупее, чем я думала. Тут одни лодыри. Я вам скажу, кто убил! Тот пьяница с третьего этажа, профессоришка. Бес у него из глаз смотрит, дети его боятся. Не то чтобы я его обвиняла. Этот, который подох, Радзишевский, вот он и правда был сукин сын, тут не поспоришь. Жил один на целых семидесяти метрах, потому что у него были знакомства в магистрате. Каждую субботу к себе новых любовниц приводил, одни глупые девки, из сел приезжие. Ту лахудру мою тоже к себе брал, как будто я ее и не предупреждала. Не так оно было, пани Климовская?
Постыдились бы вы, так-то обо мне при людях! возмутилась худая женщина. И неправда это! Он за мной ухлестывал, правда. Но яни-ни. Клянусь, не было ничего!
А потому что предупреждала я! Потому что я о своих забочусь, даже если мне их в квартиру, где Цвимбалы поколениями обитали, насильно воткнули. Мы, Цвимбалы, город этот поднимали! И что нам за это?
Вернемся к убитому, напомнил Брумик, поглядывая при этом на Корицкого, который, как ни странно, молчал с того момента, как они сюда вошли.
Сержант посматривал на окна зала и даже выглянул из них наружу. Но особенно много внимания уделил он спрятавшемуся за газетой Павловскому, совершенно не интересуясь несчастной госпожой Климовской. На мадемуазель Крысю тоже лишь глянул, ухмыльнулсяи только-то.
А мошенник он первостатейный! хозяйка, как и просили, вернулась к убитому. Игрок, шулер. Скольких людей в одних носках по миру пустил! Тут, господа, едва ли не очереди к нему выстраивались. Девки с животами да игроки с долгами. Вот такой он был, прошу прощенья, сукин сын. И видал он их всех в одном месте! И девиц тех высмеивал: мол, раньше бы им думать и о себе переживатьи был он прав, не скажу ведь, что не прав. И дурных тех игроков, которым тоже наказание надлежало. Мне никого не жаль. Но то, что совести у него не было, вот это наверняка.
Игрок, записал в блокноте Брумик. Бабник. Вы знаете кого-нибудь из тех, что к нему приходили?
А откуда бы мне знать такой-то народец? Мадемуазель Крыся возвела очи горе. Господа, за кого вы меня принимаете? Может, у вас в деревне все обо всех и знают. Но в Кракове приличные люди с подобным элементом не знаются. Ну разве что власть такой элемент тебе в квартиру подселит. Но даже тогда я могу делать так, чтобы в моем доме некоторые вещи не случались!
Но вы ведь смогли бы каждого из тех, приходивших, описать, верно? впервые вмешался Корицкий. Подоконники в комнате изрядно вытерты там, где вы привыкли опираться локтями. Да и глазок в ваших входных дверях побольше любого из тех, которые мне доводилось видеть. Любите присматривать за людьми, верно?
Надо знать, с кем рядом живешь, уперлась она руками в бедра. Осторожной быть, когда тебе чужаков в дом пихают!
Чудесно. Мы сюда пришлем нашего человека, а вы опишете ему подробно всех гостей убитого. А теперь прошу рассказать что-нибудь о происходившем ночью или ближе к утру. И вчера вечером. Но давайте не здесь и не при всех. Есть у вас какое-то тихое место? Своя, может, комната?
Чужих мужчин я к себе в спальню не впущу! крупное лицо ее зарумянилось.
Тогда, может, кухня? Ванная? Мы не привередливы.
Можно на кухне, пробурчала она.
Прекрасно! обрадовался Корицкий. Тогда пойдемте. Верно, господин комиссар?
Они пропустили мадемуазель Крысю вперед. А когда она вышла, сержант склонился над Павловским. Отвел в сторону газету, которой мужчина заслонялся, и заявил:
Одному пареньку вы задолжали горбушку с повидлом. На вашем месте я бы купил этой семье целую банкув качестве извинения. За тот скандал, который ваши действия вызвали.
Это вы? с недоверием воскликнула Климовская.
Я голоден был, пробормотал Павловский. После целой-то ночи! Простите. Я, конечно, куплю повидла! Прошу вас, Крысе не говорите! Она мне не простит!
Я все слышала, ворюга ты паршивый! раздалось из коридора. Чтобы у детей изо рта еду отбиратьсовести совсем нужно лишиться!
Не простит меня! охнул пойманный на горячем повидлоед, сползая в кресле. Мне конец!
* * *
Проведали они и «профессора», который оказался учителем биологии, что обитал в квартире с еще пятью семьями. Профессор понарассказывал им о чудесах мутирующих бактерий, но об убийстве не знал ничего. Единственная пользаон исключил бактерии и вирусы. Его поселенцы признались, что слышали странные звуки, словно сдавленные крики и сопение, а может, даже и чавканье, но не обратили внимания, поскольку в комнате убитого часто бывало шумно. Полицейские и в этой квартире встретили детей, однако те были молчаливые и хмурые. Брумик обратил на них внимание, поскольку они вели себя замкнутосовсем не так, как яростно скандалящее семейство в комнатах мадемуазель Крыси.
То, что жертва была человеком тихим и спокойным, подтвердили почти все соседи, независимо от этажа, где они обитали. И только на последнем этаже они нашли «мадемуазель Басю», что одна занимала почти все помещение, и та заявила им, что Радзишевский пал жертвой международного заговора вражеской банды.
И откуда такое предположение? навострил уши Брумик.
Генерал Совинский мне сказал, заявила она. Он уже какое-то время присматривает за тем Радзишевским.
Совинский? Брумик заглянул в свои записи. Он тут живет?
Корицкий тихо застонал.
Естественно! мадемуазель Бася склонилась, подняла одного из котов, десятки которых лежали на полу. Вот он. Генерал, прошу поприветствовать наших гостей.
Бурый котяра неохотно глянул на онемевшего Брумика. Зашипел, зевнул и прикрыл глаза, притворяясь спящим.
Итак, подвел итог Корицкий, когда они оттуда удрали и направились к старой городской ратуше, в которой разместили их отдел. У убитого имелись контакты среди игроков. К тому же он обидел немало женщин, у которых могли быть отцы, братья, а то и женихи. Мотивов у нас выше крыши. Если Стшельбицкий не найдет никаких следов, я смотрю на это дело с сомнением, поскольку свидетели не кажутся мне достойными доверия.
Та мадемуазель Крыся неплохо за всем следит, позволил себе толику оптимизма Брумик.
Верно, дотошная баба, могла бы и пригодиться. Но фамилий всех гостей Радзишевского она уж точно не знает. А на одних описаниях мы далеко не уедем. Полбеды, если все дело в играх. Это ведь, как ни крути, какая-то среда, покопаемся, повыясняем, что там к чему, кое-что и узнаем. А вот если месть за бабуОн покачал головой.
По дороге они зашли в полицейскую столовую, где кормили не только неплохо, но и дешево, если кто покажет полицейский значок. Да и проще тут было найти свободные места, поскольку половину столиков всегда держали в резерве для полиции. Хотя они угодили как раз в обеденное время, и поэтому единственный столик, который для них нашли, стоял в углу, у самого туалета.
Они не стали привередничать.
А как вы того повидлового вора накрыли?
Рука у него затряслась, когда о повидле говорить начали. А поскольку в руке он держал газету, то та и затрепыхалась, как парус на ветру. Вы этого не увидели, на женщину смотрели. А я тогда под окном стоял, лицо его мог рассмотреть, поскольку он от вас-то и заслонялся. Покраснел весь. Я к нему ближе присмотрелся. Бутерброд он ел в спешке, на свитере крошки остались. Эх, если бы все удавалось так же быстро решать!
Ну есть же еще версия заговора, подмигнул сержанту Брумик.
Вы, господин комиссар, можете смеяться, но если мы убийцу не найдем, придется даже тот след поднять. Шеф этого нам с рук не спустит. Так что, при нынешних-то обстоятельствах, придется принимать во внимание и показания говорящих котов.
Вы шутите?
Увы, нет. Вы знаете, что это ерунда, я знаю, и даже шеф знает. Знает даже внутренний отдел. Но в бумагах должно значиться, что мы все проверили, поскольку кто-то может за это зацепиться.
Разве чтомы поймаем преступника?
Разве что. Буду откровенен, господин комиссар. Если это разгневанный отец, то мы можем никогда его не найти. А наверняка ведь кто-то такой тут замешан, поскольку гнева в способе убийства видится немало. В таком случае единственный наш шансвся эта магия. Она ведь какие-то следы должна оставлять.
Вы постоянно говорите об убийстве, словно был это один человек. Вы не верите в гномов и великанов?
Я всему поверю, пусть мне только доказательства предоставят. Даже в гномов-людоедов. Но великан? Предположим, как-то уж проник он в квартиру Радзишевского. Предположим, когда бегал там и рвал хозяина в клочья, ни один из соседей внимания не обратил, думая, что там очередные потрахушки. Но наша драгоценнейшая мадемуазель Крыся не говорила ни о каких великанахтолько о людях. Никакой великан с Радзишевским в карты не играл, а поэтому наверняка ничего ему не должен, разве только они сиживали где-то в городе. А мадемуазель Крыся клялась ведь, что Радзишевский из дому и шагу не ступал.
Кто-то мог нанять великана.
Но зачем? Великан привлекает внимание. Нет, это было что-то другое.
Они занялись принесенным супом. Вокруг крутились кельнерыженщин в столовой не нанимали, ловко лавируя в тесных проходах между столиками: тех слишком много впихнули в небольшое помещение. Полицейские обеды частично финансировал город, но владелец столовой, сам бывший полицейский, однорукий Анджей Ванат, упирался, что он обанкротится, если не станет как следует зарабатывать на обычных клиентах. А потому поставил здесь столько столиков, сколько сумел, позаботившись лишь о том, чтоб между ними оставался минимум пространства.
Внимание Брумика привлекли двое мужчин под окном. Один был большим, с руками, словно созданными, чтобы сжиматься в кулаки. Казалось, он никогда не снимал кожаной куртки, на которой начертаны были десятки пентаграмм. Похоже, предпочитал он молчать. Заговаривал изредка, обходясь обычно междометиями. Но бывало и так, что порой оживлялся и тогда или ворчал что-то невнятно, или порыкивал от полноты чувств.
За двоих болтал его товарищ, тоже высокий, но худощавый. Этот всегда одевался элегантно, чаще всего в черноеможет, потому, что был ксендзом: это выдавала рваная, но все же заметная колоратка.
Эти двое тут вместе каждый раз, когда я прихожуобратил на них Брумик внимание Корицкого, пока они ожидали второго блюда.
Куликовский и Гиполисюк? Они и правда отсюда не выходят. Это наши коллеги по профессии, так сказать.
И ксендз?
Ну, поп, ага. У кого-то когда-то появилась идея, что могут пригодиться. Нанимали их еще до нас, на расследования сложных дел. Первое, что они сделали, это пришли сюда. Сели и напилисьи больше уже отсюда не выходили. Пьют за счет города и вроде бы именно отсюда дела и расследуют.
Вроде бы?
Пишут о них рапорты. Самые длинные рапорты, которые приходилось мне в жизни читать. Длинные, словно романыи написанные как романы. С диалогами, сложным действием. Высылают таких штук пять-шесть ежемесячно и берут плату, хотя все дела у них вымышленные.
И город им за это платит?
Должно быть, у них хорошие выходы на нужных людей. С другой стороны, у полиции благодаря им большое число раскрытых дел, статистика выглядит прекрасно, и все довольны. Может, кроме нас троих. Потому что нам приходится заниматься настоящими убийствами.