Я молча накинула на плечи дождевик и поплелась в импровизированную столовую, за сегодняшний день я ни на шаг не приблизилась к поискам Кары. Что за люди были на нашем попечении? Нет, я, конечно, понимаю, что их забрали из Лагеря. Но почему они будто спящие царевны, эту сказку я читала в книге Германа, только хрустального гроба не хватает? Почему если их здоровье в опасности к ним не подключают никаких приборов? Почему медсёстры так равнодушны к ним и брезгливы ко мне? Чёрт! Они же спасители! Но все в здесь относились к нам как к обузе, тогда зачем же они взялись нас спасать? Пришли бы, перестреляли персонал Лагеря, разрушили бы что-нибудь, да и ушли. В моём, может быть, жалком, сознании была полная уверенность, что если что-то делаешь, то делай до конца. Спасаешь, так с эмоциями.
Взяв тарелку с непонятной тёмной похлебкой, я пристроилась за тем же столом, что и утром. Вечером ужинающих было не в пример больше, хотя я была явно в последней партии трапезничавших. Теперь уже было значительно сложнее отличить лагерных, одежда некоторых была перепачкана, кто-то и вовсе её сменил. Я помнила лица этих людей по вчерашнему дню и по сегодняшнему утру и была уверена, что это мои товарищи, по несчастью.
За разглядыванием я и не заметила, как ко мне кто-то подсел, переведя взгляд на соседа я узнала в нём мужчину, совершавшего сегодняшний обход:
Привыкаешь? я покачала рукой из стороны в сторону, тебе не нравится?
Всё сложно. Я не боюсь работы, но смысла своей не вижу. А ещё я хочу найти подругу, я, тяжело вздохнула, написав, или хочу узнать, что с ней. Если она мертвая хочу её похоронить, как похоронила друга, умершего в Лагере. Хотя, боюсь, сейчас похороны будут делом не из простых.
Он внимательно и медленно прочитал мою записку:
Извини, я не быстр в чтении, понимаешь ли, плохое зрительное восприятие текста, он грустно ухмыльнулся, брак. Я сам был в Лагере пару лет назад. А ты немая? Давно там? А как выглядит твоя подруга?
Я в Лагере недавно, с зимы. До этого почти всю жизнь прожила в селе. У неё тёмные волосы и кожамне кажется, как бы я её не описывала, здесь десятки похожих девушек. Я вот сейчас таких тут, в столовой, несколько вижу.
Да уж, словесно трудно чётко описать человека, он улыбался усталой улыбкой, что было приятно он не выказывал вражды, злости или брезгливости, какая была на лицах медсестёр.
Что за люди в моей палатке? решилась спросить я, даже если он не ответит, попытка узнать была.
Это те, кто не может выйти из лекарственной комы.
Почему рядом с ними тогда нет специалистов? Почему они просто лежат? моему возмущению не было предела
А как ты себе это представляешь? он с усилием протолкнул вздох сквозь сжатые зубы и потупился в тарелку, профессионалов не хватает, техники тем более. Полагаешь, Общество ссужает нам мед. персонал или специальную аппаратуру? Врачи у нас в основном те, кто решил бороться с режимом и самоучки, как якогда он поднял на меня взор, он горел вызовом: «Осуди нас! Тебе легко!», так что следить за всеми нет возможности. Совсем тяжёлых, как того мальчика, да кладём в реанимацию, стараемся спасти. А остальные самоходом.
А что будет через пару дней? Когда будете решать, что делать с такой толпой?
Тех, кто без сознания мы заберём с собой. Возможно на месте мы сможем им помочь, он опять стал понурым и уставшим, огонёк борьбы исчез из его взгляда, всё-таки как зовут твою подругу?
Кара. Скажи, зачем всё это?
Что это? Спасение? Лечение? Что?
Зачем так спасать?
А будь на их месте, ты бы не хотела, чтобы тебя хотя бы попытались, пусть так, спасти?
Я не знаю. В какие-то моменты я мечтала об этом и ждала спасения, в какие-то и они последнее время были всё чаще, я его уже не желала. Мне хотелось исчезнуть. Чтобы не было больно внутри и не было больно снаружи, чтобы всё закончилось. Закончились мытарства, мысли, всё закончилось! Так что я не уверена, что не была бы рада, если бы наступил конец.
Ах да, «мозговой блок». Я помню это. Но не поверишь, жизнь оказалась лучше, чем я о ней думал находясь там. Всё пройдёт, забудется. Ты поймёшь, что, если не сделаешь для других всё, что в твоих силах, грош цена твоему существованию. Поверь. А сил, зачастую, очень немного.
Я ничего на это не ответила. Между нами лежала горка из листочков, на которых я писала свои ответы ему. Людей в столовой почти не было, сидели лишь мы, да ещё пара мужчин в другом углу, они молча доедали свою еду. Мы же с врачом сидели над пустыми мисками и смотрели друг другу в глаза. Этот разговор оставил странный осадок, да и по большому счёту он не был окончен, я понимала, что закончить мы его сможем только через несколько лет, если ещё будем живы конечно.
Риши
43
Когда я вернулась, одна из девушек устраивалась спать на раскладной койке, другая была похожа на изваяние, сидя за столом, они удостоили меня презрительным взглядом и вернулись к своим занятиям.
К середине ночи начали отказываться подниматься веки, а дежурная откровенно спала, положив голову на скрещённые запястья, за стенами жил ночными звуками лес, под тентом же было тихо. Я не знаю, сколько была в пограничном состоянии дремы, из которой меня выдернул хрипящий звук. На одной из кроватей, посередине, метался мужчина. Он хрипел, дёргался, разбрасывая руки и выгибался дугой. Сначала по инерции я кинулась к нему, но у кровати сообразила, что не представляю, чем ему помочь, я даже не могла вызвать врача. Тогда я бросилась к медсестре, сидящей за столом, и принялась трясти её за плечо. Секунды, которые она просыпалась, казались мне вечностью. Я дёргала ее, указывая на товарища с припадком, а она силилась понять, что случилось, когда до нее, наконец, дошла суть происходящего, она схватила рацию и что-то затараторила в неё, мои мозги тоже с трудом воспринимали человеческую речь, в голове билось лишь одно: «Успеть помочь!».
Потом мы подбежали к больному, медсестра щупала лоб и пыталась определить пульс. Быстрее, чем в прошлый раз прибежали санитары, мы даже не успели прикрепить нужные аппараты к предплечьям, положив его на носилки, они так же стремительно убежали и вокруг снова установилась тишина, как будто ничего и не было. О произошедшем напоминала только пустая раскладушка и наши сумасшедшие, мечущиеся глаза.
Ты молодец, сказала мне девушка, сейчас в свете блёклых ламп я увидела тень безнадёжности и вселенскую усталость на её лице, так жаль, что мы вряд ли кого-нибудь из них спасём, я вопросительно изогнула брови, думаешь, у нас есть волшебное лекарство? Они, она обвела лежащих рукой, не смогут жить без посторонней помощи. Может это и жестоко, но я бы их убила, когда поняла, что они не выходят из комы, а не ждала их мучительной, но самостоятельной кончины, я продолжала непонимающе взирать на неё, мальчик, которому было плохо днём, уже умер, я узнала это пока ты ужинала, она развернулась и уселась будто ничего и не было.
Я проводила её взглядом и села на своё место. Глаз сомкнуть этой ночью я так и не смогла. Сидя скукожившись на стуле, я вздрагивала от каждого шороха, но, к счастью, ничего из ряда вон выходящего не случилось. Утром меня отпустили спать в свой шатер. Я, позавтракав, решила пройтись и, хотя бы вприглядку, поискать Кару. Погода наладилась, дождь прекратился, оставив за собой влажную взвесь в воздухе, которая напоминала туман. Я заглядывала под каждый тент, встречавшийся у меня на пути. К моей радости я там не видела людей в лекарственной коме, как в палатке 7. Но и радоваться хорошему состоянию пациентов не приходилось. В одном из шатров я увидела людей свободно перемещающихсязначит, им не нужна постоянная медицинская помощь, в другом народ был в сознании, но ко всем тянули свои щупальца капельницы, в третьей пациенты тоже лежали, но некоторые с закрытыми глазами оставалось надеяться, что они просто спят. Там то я и столкнулась с Кимом.
Как ты? спросил он.
Хорошо, написала я ему.
Я вечером приду в седьмую палатку и принесу имена тех, кто в сознании, может быть там есть твоя подруга.
Спасибо.
Сама-то останешься с повстанцами или пойдёшь куда-то?
Пока я не размышляла об этом. Сначала я разыщу подругу, а потом буду думать, что делать дальше.
Понятно, Ким на прощание ободряюще коснулся моего плеча, до вечера, я кивнула ему и направилась к своей палатке.
Когда я проснулась, у меня под боком, свернувшись калачиком, спала немая девчушка, приходившая ко мне накануне. Осторожно, чтобы её не разбудить, я встала и, подоткнув ей одеяло ушла на вахту в палатку 7. Оглядев ряды больных, я обнаружила что исчезло несколько раскладушек, оставив вместо себя зияющие проплешины. Только это и осталось от чьей-то безымянной для нас, жизни. Я понимала, что это неизбежно, но всё равно меня пробирал мороз. Когда я вернулась, молоденькая медсестра, с которой я дежурила прошлой ночью, отправилась спать. Как и вчера, когда время ужина заканчивалось, меня отпустили поесть. Я недолго просидела одна, не знаю, чем, я приглянулась врачу, но он снова подсел за мой столик.
Привет.
Ещё не потерял желания со мной общаться? улыбнулась я ему, видок у него был хуже, чем вчера. Синяки под глазами рассказывали о том, что он минимум вторые сутки не спал.
Да ладно. Ты же не за свою шкуру переживаешь, а я уважаю правдолюбов и альтруистов. Как дела?
Как тебе сказать. Мне не нравится то, что я вижу, но я понимаю, изменить это не в ваших силах.
Умница, делаешь правильные выводы.
Скажи, а ты ведь живёшь в поселении повстанцев? этот человек вызывал у меня большую симпатию, чем куратор и я набралась смелости узнать.
Да, ответил он с набитым ртом.
А ты не знаком с таким мужчиной, Германом? У него всё тело в шрамах, прочитав мою записку, он принялся внимательно на меня смотреть, глядел он долго, как будто пытался что-то увидеть.
А зачем он тебе?
Я когда-то знавала его и хотела бы узнать, как онжив ли
Мой собеседник молча жевал, оставив вопрос без ответа, и внимательно разглядывал меня.
Как, говоришь, тебя зовут?
Я не представлялась. Меня зовут Ася. А тебя как?
Риши. Ася значит. Понятно. Пошла, выходит, искать?
Казалось бы, обычный вопрос, мало ли чего я искала: счастья, правды. Весьма логичный, но почему-то мне показалось, что мужчина в курсе кто я Герману. Я испытующе посмотрела на него, но ничего не смогла прочесть на его лице и кивнула.
Вот меня это ни капли не удивляет, и он улыбнулся белоснежной улыбкой. Только теперь я вдруг заметила, какие у него белые зубы на фоне смуглой кожи. Я нерешительно растянула губы в ответ, давай так, завтра палаточный городок начнёт собираться, и я приду за тобой. Отведу тебя к нему, он, подмигнув, встал и понёс свою миску мыть, здесь каждый мыл за собой посуду сам. Я быстро доела и последовала его примеру. Мне надо было торопиться, ведь Ким обещал вечером принести списки и помочь разыскивать мулатку.
44
Куратор пришел поздно, когда уже было стойкое чувство, что вся стоянка погрузилась в сон. Наши подопечные не шевелились, было только слышно их дыхание, напоминавшее шепот ветерка. Он тихонько прошел и сел около меня на стул, держа стопку помятых бумажек.
Вот читай, прошептал он мне, протягивая листы.
Я читала имена, их было много, около двухсот, а сколько осталось ещё неучтённых. Сколько еще, таких как пациенты палатки 7? Вверху каждой страницы был проставлена нумерация шатра. На последней бумаге было совсем мало имён. Четвёртым номером стояло «КАРА», написано оно было с сильным нажимом, но было видно, что рука писавшего с трудом его слушалась, буквы подрагивали, кренились в разные стороны, но для меня они были самые замечательные и красивые. Я задохнулась от счастья, прочитав это имя. Подняв, расширенные от восторга, глаза я принялась тыкать пальцем в строчку, напрочь забыв, как я обычно изъясняюсь, воздух отказывался выходить из моих лёгких, а краска так сильно прилила к щекам, что даже в сумеречном освещении это было заметно.
Тише, тише! Выдыхай, Ким принялся гладить меня по плечу, я понял, это твоя подруга, я бестолково замотала головой, кивая, хочешь, чтобы я проводил тебя к ней? он снова получил порцию судорожных кивков, хорошо, хорошо! Я понял, успокаивающим голосом сказал он, завтра с утра пораньше я приду и покажу где она, видимо во всем моём облике отразилось возмущение из-за того, что надо было ждать целую ночь, сейчас она спит и проспит до утра. Этим пациентам, он указал на листок, дают снотворное на ночь, чтобы они спали. Потерпи немного. В данный момент ты нужнее девочкам.
Я безучастно оглядела лежащих. Что изменится, если я уйду? Я пропущу ещё одну смерть? Зачем мне это, когда я в моих силах быть с Карой? Держать её руку и быть рядом, когда она проснётся. Во мне поднялась волна негодования и ярости, застившая окружающий мир белёсой пеленой. Вскочив я начала говорить языком жестов, забыв, что мужчина его не понимает:
Мы пойдем сейчас! схватив его за плечо, я потянула, поднимая со стула.
Я ничего не понимаю, запротестовал он шепотом. Моя голова заработала в усиленном режиме и я, наконец, сообразила, что надо взять карандаш и написать, то что я не в силах произнести.
Ты меня сей же момент отведёшь к Каре! бумага рвалась под моей ручкой, столь яростно я на неё давила, мне плевать на них всех! Если этого не сделаешь ты, я найду её сама! И ни одна собака не сможет мне помешать! Ни одна! прочитав то, что я накарябала он поднял глаза, собираясь возразить, не представляю, какие эмоции он узрел, но встретившись со мной взглядами, как-то съёжился.
Ты должна дежурить, всё же робко попытался воспротивиться он.
Я НИКОМУ, НИЧЕГО НЕ ДОЛЖНА! Отведи меня немедленно, я махнула рукой, как махал управляющий нашей фермой, когда требовал сиюминутного исполнения.
Куратор смотрел на меня, и я чувствовала, как он, сопротивляясь, всё же подчиняется моей воле. Не выдержав моего эмоционального напора, он пошел из палатки, а я последовала за ним. Мы около получаса блуждали в темноте, пока, не вышли у самого дальнего тента, дальше был только лес. Здесь я не бывала. Заглянув внутрь, я снова и снова шарила взором по больным, не узнавая мулатку.
Она вон там, у стены, подал голос из-за спины Ким.
Я отыскала её! На кровати лежала бледная и худая девушка, но это была она, Кара!
Предупреди Риши, что я здесь, спешно нацарапала я приказ и, сунув бумажку в пальцы Киму не оглядываясь, как завороженная, пошла к койке, на которой разместили мою подругу, в этот раз он даже не пытался спорить.
Подойдя, я села на край кровати. К запястьям девушки тянулась паутина проводков капельниц, но по спокойному личику иногда по ней пробегала рябь отрицательных эмоций, как бывает, когда человеку снится плохой сон. Я не понимала, что, но что-то в ней было не так. Я положила её кисть в свою ладонь. Ресницы мулатки затрепетали, слегка приоткрыв очи, казалось, что Кара пытается, как маленький ребёнок подсмотреть, где прячутся товарищи по игре в прятки.
Ася, шепот был еле слышный, потом веки сомкнулись. Я испугавшись прильнула ухом к груди подруги, но её дыхание было ровным дыханием спящего человека.
Сев поудобнее, я сжала её холодную, безвольную ладонь между своих и приготовилась ждать. Мне было всё равно, что творится вокруг, ведь она была рядом, пришла в себя, стало быть всё наладится. Успокаивала я себя этими мыслями до утра, пока не задремала в тишине. Проснулась я от того, что мои пальцы сжимали.
Ася Асенька это правда ты? открыв глаза, я увидела счастливое и заплаканную мордашку мулатки, с тобой всё в порядке? я кивнула, ты нашла меня. Мы вместе и всё будет замечательно. Всё наладится по её щекам текли слёзы. Неожиданно я поняла, что было не так. Моей отважной и сильной Кары больше нет. Я вдруг поняла, что в ту ночь, хороня Эрика, мы, не ведая того, похоронили и её боевой характер. Подруга по неизвестной мне причине из бойкой воительницы и добытчицы превратилась в девочку, маленькую и запуганную. Я сжала её ладонь.
За окнами посветлело, и я гадала, передал ли Ким врачу, где я, хотя теперь, это стало не важно. В поселение повстанцев девушку не пустят, а, следовательно, я туда не пойду.
Врач появился после завтрака, который я пропустила, не могла уйти от мулатки, где-то в подсознании жил страх, что стоит мне отлучится, как она опять исчезнет, хоть мозг и знал, что это не так.
Я тебя потерял, он улыбался во все тридцать два зуба, рад, что вы воссоединились, ты Кара?