Все! В свитке, на месте стертого пункта, красовались пьяно-разноразмерные буквы, складывающиеся в яркий, написанный красными чернилами, привлекательный в своей свежей идее пункт: «Выдать замуж!»
Ты! столкнул с колен он уже засыпающую горничную. Метнулась за цветами, чтоб букет мигом тут был. Мигом сказано! заорал он в лицо непонимающей с пьяного сна девушке. В зале начались перешептывания.
Алатана, дорогая моя сестрица, обрадуй меня, у тебя есть нарядное платье? прищурился дэй Эгра на меня. Я невидяще смотрела на него, что он делает? Молчишь? Ладно, в правилах про платье указаний нет. Браслеты! Уважаемые гости, кто-нибудь может мне подсказать, где в это время суток можно достать брачные браслеты!? Для ритуала Светлого!
У меня в переметных сумках есть пара изящных баджу, они вполне сойдут за брачные, прокашлялся тучный. парные, застегивающиеся, все как положено. Только не думаю, что они подойдут вилланке. Золото все же.
Дружище, любые деньги, не каждый день сестру замуж выдаю! расхохотался своей шутке барон.
Уважаемые, кажется, нам недостает одной маленькой детали! оживился в предвкушении очередной потехи сизый от выпитого лучник со связкой сосисок. Жениха!
Пирующие оживились, поднялся дикий гвалт, некоторые в шутку пытались просватать наиболее невменяемых друзей. От чего последние стремительно трезвели и всячески отказывались от предоставляемой возможности. Я, совершенно сбитая с толку такой переменой галса оверштаг в курсе моей судьбы, начала думать морскими терминами из последней прочитанной книги. Там я тоже ничего не понимала. Так что, теплилась надежда, что минус на минус дадут ожидаемый плюс. Плюс приближался, формируясь в крест, который барон столь искренне хотел поставить на мне.
Зачем нам недомолвки и затаенные обиды среди друзей? На коней, дэи! В деревне мы подберем достаточно подходящую моей сестре кандидатуру. Виллан постарше, старик, что уж тут темнить. Нищий. На этом перечисление достоинств жениха мы, пожалуй, прекратим, дабы присутствующие дамы не испортили свадьбу черной завистью. наследник баронства, дэй Эгра Клобак, злорадно подмигнул мне и отвернулся к тучному, сговариваться насчет цены за плечевые браслеты-баджу, используемые как брачные в храмах Светлого.
Последующие события запечатлелись в памяти вспышками. Вот меня вытащили во внутренний двор замка, мимо прошел, шатаясь, огромный человек, пьющий вино прямо из бочонка, подняв его над головой. Нет, человек обычного роста. Это я сижу на земле. Огонь, много огня, кони. Меня закидывают к всаднику, который, нагло облапав грудь, прижимает меня к себе. Скачка в ночи, факелы шипят и плюются маслом. Ветка больно бьет по лицу. Суматоха у дома деревенского старосты, меня поставили на землю, прохлада ночи пустила толпы мурашек по коже, я опускаюсь на колоду, обхватив себя руками, в попытках согреться. Мне в плечо упирается ковш с вином, я беру его и встаю, силясь понять, куда его требуется передать. Ковш наконец забирают, взамен суют букет полевых цветов, спрятавших соцветия по причине ночи. Я зарываюсь лицом в стебли, из глаз текут горячие слезы, срываясь с подбородка и исчезая в темноте. Меня тянут за косу, принуждая куда-то идти. Я возле алтаря Светлого. Рядом молодые люди в военной форме держат под руки абсолютно пьяное животное. Нет, это человек. Старик. С длинными седыми лохмами, заросший с роду нечёсаной бородой. В странной, горчичного цвета, одежде. Голова животного-старика опущена, нитка слюны тянется до самого пола. Жених? Служитель что-то его спрашивает. Дэй Эгра наклоняется к уху пребывающего в отключке человека: «Еще вина?»шепчут его губы. Голова старика непредсказуемо дергается. «Да!»разносится полурык по храму. А теперь священник что-то спрашивает у меня. Что? Согласна? Да, конечно, только пусть все закончится. Служитель Светлого неодобрительно смотрит мне в глаза. Да. Мне, почему-то, жутко стыдно под этим взглядом. Ну и пусть. Да! Появились браслеты. Рывок за ворот превращает верхнюю часть платья в лохмотья. Я пытаюсь прикрыть обнаженную грудь остатками ткани, ежась под масляными взглядами свидетелей. У старика задирают рукав камзола, благо рукава достаточно свободные. Оголяют левую руку. На моей левой руке уже висит, незапертый пока еще, баджу, состоящий из двух половин с незаметным шарниром, напоминая своим видом медвежий капкан, готовый вцепиться в плечо. Резкая боль в правой руке, это служитель церемониальным каменным ножом полоснул по ладони, отворяя кровь. Мою правую руку крепко держит дэй Эгра, жадно переводящий взгляд с моей полуобнаженной груди на кровь, заполняющую сложенную ковшиком руку, и обратно. Руку жениха держат двое, он снова отключился и даже не дернулся от мелькнувшего каменного клинка. Кровь закапала на плиту алтаря. Наши окровавленные ладони, направляемые бароном с друзьями, потянулись к браслетам друг друга. Одновременное касание, тусклая вспышка, все. Браслет заперт. До смерти одного из, а может и дольше.
«Вот ты и жена».
Глава 9
Максим Медведев
Баня. С вениками. С парной и квасом. Интересно, а квас тут есть? Скоро год, как я здесь, а про баню как-то и не думалось. Хватало местных мылен. Хорошо прогретые комнаты, с тазиками и ваннами, не выдержали никакого сравнения даже с мысленным образом нормальной русской бани. С раскаленными камнями и полком. Надо по приезду Варлама удивить.
Под тележное колесо попал камень, подкинув зад повозки, я поморщился от чувствительного удара по спине. Обоз, в составе которого числилась телега подо мной, уже вторую неделю тащился с приисков, груженый золотым песком, самородками, а так же сломанным инструментом и возвращающимися со смены старателями. Идею с двумя разными сменами, работающих вахтовым методом, граф воспринял на ура. И люди не гибли от истощения, надрываясь на золотом руднике круглый год. И материальная заинтересованность в ударном труде стала неплохим стимулом, заставившая убыточный прииск приносить неожиданный доход. Граф сидел с бумагами, не понимая, как большие расходы на плату высокого заработка принесли еще большие деньги. Это что, я тебе еще про отпуска на лазурном берегу и санатории идейку подкину. Я ухмыльнулся. Не дери три шкуры, дай людям возможность заработать, они сами эти три шкуры с себя снимут.
Борт телеги чувствительно приложился к плечу. Да едрить твою налево. Я сел. Мимо проехал верховой из графской дружины, охрана. Обоз не из дешёвых. Одного золота только на, почитай, пол миллиона золотых. Граф в последнее время вырвался в олигархи. Хотя в соседнем графстве аж три золотых прииска, а такого дохода они не приносят. Почему так, спрашивается. Я тоже недоумевал, пока не увидел, как устроена золотодобыча, в смысле механизации. Огромное колесо с ведёркаминасос. Еще одно колесо на валу, прикрепленному к стоящему столбу и катающееся по кругуизмельчитель породы. У меня, при виде эдакого передового производства, опустились руки, а граф на полном серьёзе требовал усилить колесо, чтоб повесить ведерки побольше, производительность же увеличится. А так же сделать еще одно колесо измельчителю, пусть вдвоем катаются. Рационализатор. За первый месяц я из двух стволов сделал ему архимедов винт, ну или шнековый насос. Работа встала. Копать стало некому, всем требовалось срочно покрутить ручку шнека, но, стоит отдать должное графу, первые тонны три воды он подал сам. Идею измельчителя из двух, горизонтально закреплённых, широких зубчатых колёс и конвейерной ленты, я изобразил на бумаге и отдал графу, пусть сам кузнецов озадачивает. За что был освобожден от необходимости делать вторую часть заказа, и награжден двадцатью золотыми. Бешеные бабки, если судить по моей жизни в деревне. О! А вот и деревня из-за деревьев колка показалась. Зайти в трактирперекусить, потом на речку, отмыться, наконец, от этой грязи. Возле рудника мыться было проблематично, ледяная вода быстрого, полноводного ручья, отбивала любые крамольные мысли намочить хоть что-то, кроме рук. Побриться, борода уже скрыла шею, да и, пожалуй, сбрить волосы к чертям. Лысому как-то сподручней. Я нешуточно испугался, когда из отражения в ручье на меня глянул йети, в которого я уже превратился.
Алатана Бэар
Вот уже почти час я сидела на кровати возле стены, обхватив руками прижатые к груди колени и забившись в дальний угол маленькой хижины, куда притащили меня и свежеиспеченного супруга пьяные дружки моего, уже бывшего, хозяина. Деревня, разбуженная по столь странному поводу, постепенно затихла. Смолкли собаки, проводившие последних уезжающих в замок всадников. Один за другим погасли огни в добротных избах, виднеющихся из простого, без занавесок, окна моего нового дома. На столе поблескивал золотой, кинутый в припадке пьяной щедрости бароном, в качестве приданого. Старик, ставший моим мужем, лежал на спине там же где его бросили, на полу единственной комнаты. Причем ноги по колено оставались на улице. Дверь сиротливо качалась, стукая по небольшим, пальца в три, каблукам сапог. Отстраненное оцепенение, охватившее меня в последние несколько часов, потихоньку сползало с моего ошалевшего разума. Я осторожно начала разглядывать чудовище, лежащее в квадрате света от полной луны, вышедшей наконец-то из-за туч и проникающей в хижину через окно. Тело распространяло запах многодневного перегара. Мужчина лежал на спине, широко раскинув руки и запрокинув голову, отчего борода торчала вверх. Слышалось тяжелое, горячечное, сиплое дыхание глубоко проспиртованного организма. Под зарослями бороды на шее билась в рваном ритме жилка. Волосы кстати не седые, а просто очень светлые, чуть золотистые, как пшеничная солома. Светлее даже загорелой кожи. Просто очень грязные и спутанные.
Одеждаотдельный разговор. Плотная однотонная ткань светло-желтого цвета. Что камзол, что штаны. На локтях и коленях одинаковые квадратные заплаты, судя по цвету пришитые при изготовлении одежды. Странно, даже если был такой излишек ткани, зачем сразу ставить заплаты. Множество карманов, и никакой шнуровки. Видно, что одежда сильно, местам почти добела выцвела на солнце, а чистота одеяния никак не увязывалась с нечесаной бородой и сальным гнездом на голове. Штаны были заправлены в короткие сапоги, чуть ниже середины голени. У нас такие не носили. Черные, тяжеленые с виду, слегка запыленные, но без грязи. За обувью, как и за одеждой, он следит. Когда он умудряется? «Если его ночевки часто проходят на грязном земляном полу, то, для поддержания одежды в таком порядке, стирать он должен не реже двух раз в неделю. Голос, казалось, тоже оценивающе осматривал доставшееся сокровище. А по нему не видно, чтобы он был знаком с водой, что для внутреннего потребления, что для наружного». И вот кстати, на грязном земляном полу? Я с удивлением обнаружила, что плотно утрамбованный земляной пол чисто выметен, ну да, вон метелка и совок стоят у входа. Во мне проснулось любопытство. Взгляд запрыгал по помещению, выявляя остальные несоответствия. Стол у окна чисто выскоблен, по центру его стоит чистый кувшин и небольшая кружка. Два добротных табурета под столом. Дрова перед печкой сложены аккуратным штабельком. Чистая посуда составлена в небольшом шкафчике без дверок, грязной посуды нет. Ни на одной, видимой в свете луны, поверхности нет пыли. Бронзовый штырь рукомойника богато золотится, начищенный до блеска, да и ведро под ним чистое. Возле рукомойника, на аккуратной деревянной полочке лежит небольшой кусок мыла и какая-то шкатулка, под полочкой, на крючке висит чистое полотенце. Да и сама я сижу с ногами на аккуратно заправленной кровати. Ну вот, обвиняю человека в нечистоплотности, а сама с ногами на кровать. Я смущено засобиралась переместиться к столу, на табурет, и тут увидела подушку. Это что? Подушка была почти идеальной кубической формы. Но это, несомненно, подушка, палец, надавив сверху, это подтвердил. Темный! Вмятина от прикосновения портила внешний вид плоскости куба. Я слезла к кровати, рассматривая это чудо. Как есть кубик, и расположен, я проверила, замерив пальцами расстояния, на одинаковом расстоянии от боковин кровати, и от изголовья, плюс-минус ноготок. Улыбаясь непонятно чему, я погладила эту аккуратную, милую в своей чуждости, подушку, расправляя вмятину.
Коротко, с надрывом, застонав, лежащий на полу человек тяжело повернулся на бок, пытаясь подтянуть колени к груди, сворачиваясь в позу зародыша. Он же замерз, на полу-то! «Плохая из тебя жена, муж вон мерзнет», сварливо укорил меня Голос, вступая от лица совести..
Да и муж не очень. попыталась оправдаться я перед совестью. Пьет неизвестно где. Спит на полу. А жена тут волнуется, сама с собой в голос ругается.
Может попробовать взгромоздить его на кровать? Я наклонилась над спящим мужем, лохмотья порванного платья, дождавшись этого момента, в очередной раз соскользнули с плеч, оголяя торс. Пусть уж, не до стыдливости. Ухватившись за ткань камзола на плечах, я попробовала тянуть лежащего благоверного. «А что, в изменах замечен не был, значитблаговерный». Тяжелый, зараза. Обошла пьяное тело, перешагнула и взялась за ворот, решив перевести его в сидячее положение. И тут же вскрикнула, уколов обо что-то палец. Сунув его в рот, я подняла отворот воротника. Ух! В ткань камзола были продеты две одинаковые блестящие иголки, с намотанными вокруг нитками, белой и черной. Я потянула черную нить, сматывая ее с иглы, и, дернувшись от испуга, замерла, осознав, что глаза мужа открыты.
Nuzdravstvui, belayagoryachka. произнес он хриплым низким голосом, не отрывая взгляда от ареолы соска груди, качающейся от его носа на расстоянии ладони. Сглотнул, перевел чистые, голубые глаза на вторую грудь и неожиданно крепко зажмурился.
Я отшатнулась в спасительную темноту своего, уже такого родного угла, одновременно подхватывая ленты изорванного платья. Это он на каком языке-то у меня разговаривает? Даже по звучанию я не могла угадать страну. Муженек открыл глаза, уставившись туда, где только что стояла я, успокоено вздохнул и снова отключился, уронив голову на сгиб руки. Стянув одеяло с кровати, я осторожно укрыла своего нечаянного мужа. Постояла над ним, вздохнула и начала стягивать сапоги. Сапоги он носил без чулок, ловко намотав на ноги отрезы ткани. Светлый и все Заступники! Фланель! На ноги! Ну проспись мне только. Я вдруг поймала себя на мысли, что совершенно не боюсь этого человека, с которым несколько часов назад соединила судьбу, даже не зная его имени. Я улыбнулась своей наглости, подоткнула мужу одеяло, и, не удержавшись, пощекотала ему ногу. Босая стопа, уморительно шевельнув пальцами, улиткой нырнула в теплую темноту самого надежного убежища. Сквозь спутанную бороду промелькнула умиротворенная улыбка. Я же, завладев обеими иголками с удивительно крепкими нитками, ушла к столу, чинить наконец-то свое многострадальное платье.
Утро я встретила в обжитом углу на кровати, сжавшись в комок. Ночью я расплела косу, и сейчас темно-русые волосы свободно свисали вперед, хоть как-то закрывая то, что платье скрыть было уже не в силах. Хватит уже всем глазеть на мою грудь. Прорех в одежде было предостаточно. Ниток хватило как раз схватить основные, так что уже не требовалось постоянно удерживать ткань. Иголки, порассудив, я спрятала у себя, вернуть всегда успею. Ночная удаль улетучилась, и я снова боялась. Не мужчину, просто неизвестно чего. Неизвестности этого чего-то.
Луч солнца из окна постепенно приближался к лежащему на полу мужу. Вот он прошел по пальцам открытой ладони с узеньким шрамом, оставшимся после церемонии бракосочетания. Коснулся кончиков торчащих волос, перепрыгнул на нос и решительным наступлением ринулся к глазам, пробежавшись напоследок по удивительно черным ресницам.
В бодрствующее состояние незнакомец перешел мгновенно. Вот он спал, и вдруг открыл глаза, не потягиваясь и не зевая почем зря. Я наклонила голову ниже и застыла, тяжелая прядь волос, скользнув из-за уха, закрыла мое лицо естественной вуалью. Голубые глаза безучастно скользнули по мне. Мужчина упруго встал на ноги, держа одеяло в руках и, не смотря в мою сторону, я бы даже сказаластарательно не смотря, положил его на кровать рядом с подушкой. Я молчала, боясь пошевелиться, и только поворачивала голову вслед его перемещениям. Муж взял со стола кувшин и, принюхавшись к содержимому, припал к горлышку. Кадык под бородой заходил в такт глубоким глоткам. То, что в кувшине была вода, я выяснила еще ночью, так что насчет продолжения пьянства не переживала. Осознавая, какая сухость сейчас стянула горло, я бы и сама поднесла ему вина. Вина в доме не было. Дома, если уж говорить по справедливости, не было вообще ничего, что можно было бы съесть или выпить кроме воды. В этом я тоже убедилась ночью, благо размеры хижины время обыска не затянули. Допил, поставил кувшин на стол, вытянул руку вперед. Рука ощутимо дрожала. Мельком взглянув на меня и не обратив внимания на лежащую на столе золотую монету, муж прошел к рукомойнику. Снял свой странный камзол, повесил его на крючок рядом полотенцем, оставшись в странной обтягивающей блузке без рукавов, в ярко-голубую, как его глаза, поперечную полоску. На левой руке блеснул брачный браслет. Полной горстью бросив в глаза воду, до сих пор молчащий мужчина начал ожесточенно тереть лицо. Не притрагиваясь к полотенцу, взял с полки лежащую рядом с мылом шкатулку. Открыл. Я удивленно округлила глаза, в крышке изнутри было прикреплено удивительно чистое зеркало. Снова стрельнув глазами в мою сторону через это волшебное зеркало, муж уставился на себя.
Dopilsya, MaksimLeonidych? он закрыл глаза, глубоко дыша через нос.
Не в силах совладать с любопытством, я решила рассмотреть это удивительное чудо поближе. Стараясь не шуметь, слезла с кровати и приблизилась к мужу почти вплотную. Отражение мужчины открыло глаза. Зрачки скачком заполнили голубую радужку и вернулись к первоначальному размеру, со скрипом зубов гульнул желвак. Дыхание сбилось и пошло глубже. Это ж сколько он пил, что сейчас его так корежит? Я протянула руку, решив попросить разрешения рассмотреть поближе это чудесное зеркало, но, смутившись своей смелости, так и застыла. Шкатулка с щелчком захлопнулась. Ну нельзя и нельзя, обидевшись, я отвернулась от застывшего столбом мужа. Вернувшись к кровати, я уже привычно забилась в уголок, кусая губы от досады и пряча за каскадом волос глаза. Муж резко развернулся, узрел меня на прежнем месте, протянул руку и, нащупав, снял камзол с крючка. С удивительной скоростью застегнув пуговицы, расстелил фланелевый отрез и сноровисто, в три движения обернул им ногу. Сунув полученный кулек в сапог, он потянулся за вторым отрезом. Я не вытерпела.