Тогда почему бы тебе не объединиться с кем-то из других охотников? Все знают, что главное в Охотегрубая сила и физическая подготовка. А в этой области я не конкурент другим. Посмотри на студентов колледжа, они выглядят очень внушительно. Даже у старика больше шансов, чем у меня: чего ему не достает в силе, он компенсирует хитростью и опытом. А женщина? Кажется, она знает, что делать. У нее есть и ум, и ловкость. Вместе с ней вы можете выиграть.
Это вопрос доверия. Ты единственный, кому я могу доверять.
Тогда поверь мне, со мной ты проиграешь.
Ты не хочешь даже попытаться?
Разумеется, хочу. Я хочу добраться до этих геперов не меньше, чем все остальные. Но я реалист.
Послушай, произносит она, положив руку мне на грудь и не позволяя идти дальше, ты можешь пойти один, и тогда у тебя действительно не будет ни малейшего шанса. Или мы можем объединиться, и вместе у нас будет шанс. Но если ты собираешься действовать без плана, то окажешься с пустыми руками.
Она права, но не совсем в том смысле, в котором думает. Я лучше, чем кто-либо, знаю, что мне нужен план. Без него я не просто проиграю Охоту, я лишусь жизни. Если я не разработаю какую-то стратегию, на Охоте станет ясно, кто я такой.
У меня есть план, и он довольно прост: выжить. И все. Следующие несколько ночей не привлекать к себе внимания. А потом, перед Охотой, имитировать травму. Сломанную ногу. На самом деле мне придется не просто имитироватьмне придется действительно сломать ногу. Я устрою истерику по поводу того, как мне не везет, что я вот так вылетел из Охоты. Я примусь драться со служащими, когда охотники отправятся в Пустоши, а я останусь лежать в постели, закованный в гипс. Так что все верно, она права, мне нужен план. И он у меня уже есть. Однако в него не входит союз с ней.
Слушай я понимаю. Но одному мне всегда лучше.
В ее глазах что-то мелькает, как будто она вот-вот сломается.
Почему ты так со мной поступаешь?
Что?
Почему ты меня отталкиваешь? Все эти годы.
О чем ты? Мы с тобой даже толком не знакомы.
Интересно, почему же? говорит она и ускоряет шаг, чтобы догнать остальных.
Ветер развевает ее волосы.
Несмотря на все доводы рассудка, я сам иду быстрее, чтобы поравняться с ней.
Погоди. Послушай.
Она поворачивается взглянуть на меня, но не останавливается.
Ты права. Нам надо поговорить.
Хорошо, соглашается она, подумав. Но не здесь. Слишком много глаз и ушей. Давай остановимся у библиотеки.
Наши сопровождающие не слишком рады такому решению.
Отклонения от протокола не разрешаются, произносят они почти в один голос. Мы не обращаем на это внимания и, когда вся группа проходит мимо библиотеки, отрываемся от нее и заходим внутрь. Сопровождающие раздраженно следуют за нами. Они знают, что не могут остановить нас.
Мы проходим через фойе и останавливаемся у стола библиотекаря. Сопровождающие стоят рядом. Мы смотрим друг на друга.
Ну, наконец произношу я, обращаясь к Пепельному Июню, не совсем удобная ситуация, верно?
Она слегка склоняет голову набок, и ее глаза, кажется, блестят сильнее, чем обычно.
Почему бы тебе не показать мне библиотеку? спрашивает она и зло смотрит на сопровождающих. Мне одной.
Затем идет дальше, мимо читательских столов, разглядывая мебель и детали интерьера.
Так вот что из себя представляет этот сказочный курорт, о котором я столько слышала, говорит она, остановившись на старом коврике с цветочным узором посреди главной комнаты.
Интересное превращение, замечаю я. Несколько часов назад все называли это место ужасной камерой-одиночкой, а теперь оно превратилось в курорт? Нет, серьезно, я предпочел бы жить в главном здании, вру я, идя к ней. К счастью, сопровождающие остаются на месте.
Поверь мне, вряд ли. Постоянные перепалки, жалобы, мелочность, слежка друг за другоми это только среди сотрудников. Очень неприятно. Я бы сама предпочла оказаться подальше от всего этого. И от вопросов.
Вопросов?
О тебе. Люди не могут понять, почему тебя поселили сюда, почему с тобой обращаются как с важной персоной. А поскольку они в курсе, что мы из одной школы, и думают, что я хорошо тебя знаю, то не дают мне покоя вопросамичестно говоря, просто допрашиваюто тебе. Какой ты, что я знаю о твоем прошлом, способный ты или нет и так далее. До тошноты.
И что ты им отвечаешь?
Пепельный Июнь смотрит на меня, сначала серьезно, потом ее взгляд смягчается. Она подходит к окнам от пола до потолкасамому дальнему от сопровождающих месту библиотеки. Я следую за ней, и мы стоим рядом у окна. Только мы вдвоем, окутанные лунным светом. Ничто не стесняет нашего дыхания. Такое чувство, что воздух здесь свежее.
Я говорю им, что знаю. Она смотрит в окно и снова поворачивается ко мне. В лунном свете ее глаза особенно выделяются. Радужкичетко очерченный круг чистого зеленого цвета. Не так уж много. Что ты в некотором роде загадка, одиночка, держишься обособленно. Что ты дико способный, несмотря на то, что пытаешься это скрыть. Что, несмотря на то, что все девушки шепчутся о тебе, ты никогда ни с кем не встречался. Они спрашивают, были ли мы вместе, и я говорюнет.
Я заглядываю ей в глаза. Она отвечает на мой взгляд с тихим отчаянием, как будто боится, что я могу отвернуться слишком быстро. Атмосфера между нами совершенно изменилась. Не могу объяснить. Такое впечатление, что воздух превратился одновременно и в обжигающее пламя, и в прохладную ласковую воду.
Я хотела бы иметь возможность рассказать им больше, шепчет Пепельный Июнь. Я хотела бы знать тебя лучше. Она прижимается плечом к окну, как будто лишившись сил под невидимой ношей.
Эта позасловно признание поражениязаставляет что-то во мне сломаться, как лед в начале весны. В лунном свете ее кожа кажется алебастром, мерцающим внутренним светом. Мне хочется погладить ее руки, ощутить их фарфоровую гладкость.
Несколько минут мы молча смотрим в окно. Там ничто не двигается. Поток света падает на Купол, и он сверкает, как усыпанный драгоценными камнями.
Почему мы с тобой только сейчас впервые говорим как следует? Она поднимает руку и убирает за ухо выбившиеся пряди. Мне всегда этого хотелось, ты не мог этого не понять. Мы упустили множество таких моментов.
Я смотрю в окно, не в состоянии встретиться с ней взглядом. Но мое сердце сейчас бьется сильнее и с большим чувством, чем когда-либо.
Той дождливой ночью я ждала тебя, произносит она едва слышно, почти час стояла у ворот школы. Я промокла до костей. Ты что, выбрался после уроков через черный ход? Прошло уже несколько лет, я знаю, но неужели ты забыл?
Я, не отрываясь, гляжу на горы вдалеке, не смея посмотреть ей в глаза. Мне хочется сказать, что я так этого и не забыл, что не проходит недели, чтобы я не подумал: а если бы я принял другое решение? Если бы вышел из класса сразу после звонка, и мы бы встретились у ворот, и я бы проводил ее до дома. Дождь проникал бы под мою одежду, мы бы шлепали по лужам и, сомкнув руки, держали бы над головой зонтикбесполезный под таким ливнем, но мы были бы не против промокнуть.
Однако вместо того, чтобы сказать это, я слышу в голове голос отца: «Не забывай, кто ты такой». И, впервые в жизни, я понимаю, что он имел в виду. Это был просто другой способ сказать: «Не забывай, кто они такие».
Я молчу, продолжая смотреть на ночное небо, на звезды, каждая из которых одиноко мерцает в темноте. Они так близко друг к другу, их лучи соприкасаются, сливаются, но эта близость иллюзорна, на самом деле между ними непреодолимое расстояниемиллионы световых лет пустоты.
Не думаю что понимаю, о чем ты. Прости.
Она не сразу отвечает. Затем неожиданно резко поворачивает голову, и каштановые волосы закрывают лицо.
Сегодня слишком светло, сухо произносит она, надевая лунные очки. Терпеть не могу полнолуния.
Давай отойдем от окна, говорю я, и мы возвращаемся на ковер, где нас снова могут слышать сопровождающие.
Мы стоим друг перед другом и не знаем, что делать дальше. Мой сопровождающий шагает нам навстречу.
Пора возвращаться к группе. Время ужина.
За ужином почти все кажутся вымотанными. Мы слишком устали, чтобы поддерживать какую-то внятную беседу, не то что за обедом. Меня беспокоит мой запах, и время от времени я незаметно обнюхиваю подмышки. Ем быстро, постоянно думая, как они все близко от меня. Тощий сидит рядом со мной, и голова его время от времени подергивается. Он молчит, но пару раз я замечаю, что он принюхивается.
Пепельный Июнь сидит по другую руку от меня. Я замечаю каждое ее движение: то, как ее локоть оказывается рядом с моим, как она берет и кладет приборы, как собирает волосы в хвост, чтобы они не падали в ее чашу для крови. Но в первую очередь я замечаю ее молчание. Мне приходится прилагать усилия, чтобы не смотреть на нее. И чтобы не отодвинуться подальше, скрывая свой запах.
К середине ужина я уже вне себя от беспокойства. И чем больше я нервничаю, тем сильнее становится запах. Мне нужно быстро и не привлекая внимания уйти. Я поднимаюсь на ноги, и все взгляды автоматически обращаются на меня. Отходя от стола, я высматриваю своего сопровождающего в темном углу. Спустя мгновение он оказывается рядом со мной.
Все в порядке?
Да. Я хочу вернуться к себе. Беспокоюсь из-за рассвета.
Он смотрит на часы.
Рассвет не раньше, чем через час.
Тем не менее я всегда беспокоюсь. Мне не хочется, чтобы солнце застало меня на улице.
Теперь на меня смотрят все за столом.
Уверяю вас, наши расчеты времени восхода и захода всегда точны.
Я опускаю глаза и понимаю, что мне на самом деле не нужно притворяться уставшим. Я действительно вымотан до предела.
Если на сегодня больше ничего не запланировано, я хотел бы уснуть пораньше. Выдохся.
Я чувствую, как он смотрит на меня, пытаясь понять.
Но еда. Ведь будет еще много сочных блюд.
Наконец я понимаю, в чем дело.
Откровенно говоря, вам не обязательно сопровождать меня обратно. Оставайтесь и ужинайте. Пока не наедитесь. Нет, правда, я знаю, как отсюда выбраться. Два пролета вниз, налево по коридору, направо, снова налево, а потом через двойные двери с эмблемой Института.
Вы точно не хотите дождаться десерта?
Точно. Все в порядке, правда.
Но самое лучшее, самое полное крови мясо еще не принесли.
Я вымотан. Правда, не беспокойтесь обо мне.
Вы уверены, что доберетесь сами?
Уверен.
И прежде чем он успевает возразить, я ухожу. По пути кинув взгляд на стол.
Предполагается, что все они должны есть, набивать рты, не обращая никакого внимания на мой разговор с сопровождающим. Но вместо этого они недоуменно смотрят на меня. Нет, даже не недоуменно. Совершенно ошарашенно. Теперь они вряд ли перестанут мной интересоваться.
«Дурак, дурак, дурак», бормочу я себе под нос, спускаясь по лестнице. «Идиот, идиот, идиот», ругаю я себя, идя по коридору. «Недоумок, недоумок, недоумок», произношу я вслух, открывая дверь здания. Тут у меня в голове раздается голос отца: «Никогда не делай ничего необычного, ничего, что выделит тебя из толпы. Избегай всего, что может привлечь к тебе внимание».
Через несколько минут, у дверей библиотеки, я все еще продолжаю ругать себя. Недоумок, дурак, идиот, придурок.
Внутри я осматриваю каждый дюйм: все полки, проходы, укромные уголки. Бесполезно. В библиотеке нет ни капли жидкости. А в туалетекак и повсюдувисит только коробка с бумажными полотенцами. Теперь я действительно беспокоюсь. Вдали от моих запасов, оставшихся дома, от всех моих шпионских инструментовбритв, бутылок с водой, средств против запаха, отбеливателя для зубов и пилочек для ногтей, ситуация катастрофически выходит из-под контроля. От обезвоживания у меня кружится голова. Я не могу сосредоточиться. Ни на чем. Думаю обрывками. Болит голова.
Я поднимаю руку и обнюхиваю подмышку. Естественно. Сейчас даже я чувствую. А если чувствую я, почувствуют и они. Ничего удивительного, что Мясо и Тощий были так задумчивы за ужином.
Не знаю, начали ли меня подозревать. Тощий и Мясо точно что-то учуяли за обедом, но вряд ли связали это со мной. Тем не менее к завтрашнему дню от меня будет вонять.
Я иду к кожаному дивану и плюхаюсь на него. Голова у меня продолжает пульсировать болью и кружиться. Снаружи начинает светать. Ставни скоро закроются.
Я прикрываю рукой лицо. Думать не хочется, но я должен посмотреть правде в глаза. План А только что казался идеальным: оставаться незамеченным до поры и сломать ногу прямо перед Охотой. Но теперь все изменилось. Теперь, когда мое тело буквально кричит: «Съешь меня», а язык стал сухим и шершавым, как наждачная бумага, я просто не проживу эти четыре ночи до Охоты. Либо умру от жажды, либо меня съедят. Скорее всего второе.
Лежа на диване, я продолжаю ощущать приглушенную головной болью тревогу, но, несмотря на это, уплываю в сон. Вернее сказать, проваливаюсь, как в глубокое ущелье.
Будит меня жажда. Я кашляю, и словно тысяча маленьких стрел пронзает мое пересохшее горло.
Я медленно убираю руку с лица. В библиотеке темноставни закрылись. Я все еще могу видеть, хоть и смутно. Как будто здесь горит свеча.
Невозможно. Сон как рукой сняло, я резко разворачиваюсьи обнаруживаю источник света.
Вот он. Единственный тонкий луч, проникающий сквозь отверстие в ставне позади меня. Он проходит прямо рядом с моим ухом и заканчивается на дальней стене. Это острый луч, похожий на луч лазера, такое чувство, что он обладает тяжестью. Я не заметил его вчера. Хотя, если подумать, я был на другом конце библиотеки и весь день крепко спал.
Я подхожу к ставне и неуверенно ощупываю отверстие, в глубине души опасаясь, что свет прорежет мне руку. Дыра идеально круглая с гладкими краями. Странно. Это не случайность, не следствие износа. Ее проделали специальнопросверлили в укрепленной сталью ставне толщиной два дюйма. Но зачем? И кто это сделал?
Ненормальный Ученый. Это понять нетрудно, кроме него, тут никто не жил. Но зачем ему это понадобилось? Такой луч не только не даст спать, он способен нанести непоправимые внутренние травмы, обжечь сетчатку. Ничего не понимаю.
Или, быть может, Ученый не имел к этому никакого отношения. Возможно, сотрудники Института просверлили отверстие позже, после того, как он исчез. Но зачем? И если они собирались поселить меня сюда, то должны были заделать его. Опять не понимаю.
И тут у меня в голове появляется леденящая догадка. Меня будто обдает холодным порывом ветра.
Я встряхиваю головой, чтобы отогнать эту мысль, но теперь она прочно засела у меня в мозгу. И чем больше я об этом думаю, тем более вероятным мне это кажется.
Кто-то просверлил это отверстие. Сегодня.
Чтобы проверить меня.
Выяснить, не гепер ли я.
Да, это имеет смысл. Сегодня мое давно немытое тело источало запах, вызывая подозрения. Но прежде чем что-то предпринять, они хотят получить доказательства. Тайком позволить лучу проникнуть в библиотекуидеальное решение. Тонкое, но верное. Такой маленький луч не разбудит гепера, а вот любого другого заставит бежать в дальний угол и потребовать новую комнату, едва стемнеет. Идеальная лакмусовая бумажка.
Я хожу взад-вперед вдоль столов, пытаясь справиться с паникой. Мои пальцы рассеянно поглаживают пыльные тома в кожаных переплетах. Я понимаю, что в моей схеме есть изъян. Единственные, кто мог меня в чем-то заподозритьохотники и сопровождающие, все время были на виду. Мы всю ночь провели вместе и почти не покидали поля зрения друг друга. Ни у кого не было возможности ускользнуть и просверлить дыру в двухдюймовой усиленной ставне.
Я иду обратно и изучаю отверстие тщательнее. Края выглядят тусклыми и гладкими. Если бы его просверлили сегодня, они блестели бы и были бы острыми. Нагибаюсь в поисках свежей стальной стружки. Ее нет. Это отверстие здесь уже давно.
Это ставит меня перед сложным выбором. Если завтра я изображу гнев, сотрудники Института придут посмотреть и заделают его. Но это вызовет вопросы о моем первом дне здесьпочему я не пожаловался сразу? С другой стороны, если это действительно хитрая ловушка и я промолчу, то выдам себя с головой.
Тут что-то щелкает у меня в голове. Возможно, лучпросто следствие чего-то более важного. Может быть, именно отверстие, а не луч, является ключом к этой загадке.
Я внимательно рассматриваю его, обращая внимание на каждую царапинку рядом, на высоту, на которой оно расположено, на его маленькие размеры.
Разумеется. Оно идеально подходит.
Чтобы смотреть.
Но когда я в него заглядываю, свет снаружи ослепляет меня, и я не вижу ничего интересного. Только унылые однообразные Пустоши, простирающиеся до горизонта, белые под ярким солнцем. Купола отсюда не видно. Только пыль, грязь, песок и свет. Вот и все. Смотреть не на что.