Он проследил за полетом золотой чаши и ее падением в сумрак нижнего дворца. Слабый звон и дребезжание вызвали улыбку на его губах. Он презирал вещи.
Скала? окликнул он уходящего.
Да, о Бог Людей?
Ведь какой-нибудь раб украдет ее эту чашу.
Действительно, о Бог Людей.
Ксерий сдержанно рыгнул.
Кто бы это ни был, прикажи его выпороть.
Скала бесстрастно кивнул, затем повернулся к золотому интерьеру императорских покоев. Ксерий пошел за ним, стараясь не шататься. Он приказал стоявшим в стороне эотским гвардейцам закрыть раздвижные двери и задернуть занавеси. Там не на что смотреть, кроме как на спокойное море да бесчисленные звезды. Не на что.
Он постоял у ближайшего треножника, грея кисти. Мать уже поднималась по ступеням из нижних покоев, и он сцепил большие пальцы, стараясь выбросить из головы лишнюю чушь. Ксерий давно усвоил, что только ум спасет его от Истрийи Икурей.
Глянув сверху на лестницу за увешанной гобеленами стеной, он заметил огромного евнуха императрицы Писатула. Тот стоял в передней, возвышаясь над стражником. Не впервые Ксерия посетила мысль: а не трахается ли мать с этим намасленным бегемотом? Он должен был бы беспокоиться о том, почему она явилась сюда, но в последнее время императрица казалась такой предсказуемой. Кроме того, на него нашло благодушие. Явись она чуть попозже, он наверняка почувствовал бы себя больным.
Она и правда была слишком красива для старой шлюхи. Головной убор в виде перламутровых крыльев украшал ее крашеные волосы, вуаль из тонких серебряных цепочек доходила до нарисованных бровей. Золотая лента охватывала стан, стягивая ее простое платье; впрочем, стоимость этого набивного шелка, прикинул Ксерий, равнялась цене боевой галеры. Надо бы протереть глаза, чтобы не выглядеть таким пьяным, но вид у матери был скорее угодливый, чем язвительный.
Как давно все это тянется?
Бог Людей, произнесла она, перешагивая последнюю ступеньку. Склонила голову в идеально соответствующем джнану жесте почтения.
Ксерий замер, обезоруженный неожиданным проявлением почтения.
Матушка, очень осторожно сказал он. Если злобная сука тычется мордой тебе в руку, значит, она хочет жрать. Очень.
К тебе приходил тот человек из Сайка.
Да, Тассий Он, наверное, прошел мимо тебя на обратном пути.
Не Кемемкетри?
Ксерий хмыкнул.
В чем дело, матушка?
Ты что-то слышал, пронзительным голосом сказала она. Конфас прислал сообщение.
Неужели! Он облизнул губы, отворачиваясь от нее. Сука. Всегда ноет над миской.
Я вырастила его, Ксерий! Я заботилась о нем куда больше, чем ты! Я должна знать, что случилось. Я заслужила это!
Ксерий помолчал, краем глаза следя за ней. Странно, подумал он, что одни и те же слова могут взъярить его, но вызвать нежность у кого-то другого. Но ведь все всегда кончается одинаково? Все его капризы. Он посмотрел матери в лицо и поразился, как молодо сияли ее глаза в свете светильника. Ему нравился этот каприз
Говорят, сказал он, что этот самозванец, этот Воин-Пророк, или как его еще там называют, обвинил Конфаса меня! в заговоре с целью предать Священное воинство! Представляешь?
Почему-то она совсем не удивилась. Ксерий подумал, что именно Истрийя могла выдать его планы. А почему нет? Ей была свойственна противоестественная смесь мужского и женского разума. Ею двигали и чрезвычайное стремление получить признание, и одержимость безопасностью. В итоге она повсюду видела опрометчивость и трусость. И прежде всего в собственном сыне.
Что случилось? заботливо пропела она.
О да, нельзя забывать о драгоценной шкуре ее племянничка.
Конфас изгнан. Он и остатки его войск сосланы в Джокту перед отправкой обратно в Нансур.
Хорошо, кивнула она. Значит, твое безумие закончилось.
Ксерий рассмеялся.
Мое безумие, матушка? Он одарил ее улыбкой искренней и оттого убийственной. Или Конфаса?
Императрица фыркнула.
И что это значит, мой, хм, дражайший сын?
Ее возраст давал о себе знать. Ксерий видел, как это происходило с ровесниками отца: их черепа пустели, словно раковины моллюсков, а дряхлые тела казались мужественными по сравнению с ослабевшими душами. Ксерий подавил дрожь. Ведь его остроумие от матери. Когда она успела так сдать?
И все же
Это значит, матушка, что Конфас выиграл. Он пожал плечами. Не я отозвал его.
Что ты говоришь, Ксерий? Они знают знают о твоих намерениях! Это безумие!
Он смотрел на нее и думал о том, как же она сумела продержаться столько лет.
Конечно. Я уверен, что Великие Имена думают то же самое.
Откуда у старой карги такой такой невинный вид?
Она прикрыла глаза длинными ресницами, кокетливо усмехнувшись. Раньше это ей шло.
Вижу, сказала она, вздохнув, как пресыщенная любовница.
Даже сейчас, спустя столько лет, он помнил ее руку в ту первую ночь. Ледяные ласки разжигали его огонь. В ту первую ночь
Сейен сладчайший, как же это возбуждало!
Ксерий поставил чашу и повернулся к императрице. Внезапно он опрокинул ее на постель под балдахином. Она не подчинилась покорно его хватке, как рабыня, но и не сопротивлялась. От нее пахло юностью Сладкая будет ночь!
Пожалуйста, матушка, услышал он собственный шепот. Так долго. Я так одинок Только ты, матушка. Только ты меня понимаешь.
Он положил ее поперек имперского Черного Солнца, вытканного на покрывале. Дрожащими руками распустил ее платье. Чресла его так набухли, что он боялся не удержаться и запачкать ее одежды.
Ты любишь меня, шептал он, задыхаясь. Ты любишь
Ее накрашенные глаза затуманились. Плоская грудь вздымалась под тонкой тканью. Он проникал взглядом сквозь путаницу морщинок, маской покрывавших лицо императрицы, в самую змеиную суть ее красоты. Он видел женщину, которую отец ревновал до безумия, пока она показывала сыну восторги постельных тайн.
Сыночек, выдохнула она, мой милый
Его пальцы прижались к теплой коже. Сердце колотилось раскатами грома. Он провел рукой по ее голени, выбритой по айнонской моде, потом по гладкому бедру. Как такое может быть? Он добрался до ее паха, ощутил ее возбуждение
В легких не хватило воздуха, чтобы закричать. Ксерий покатился по полу, задыхаясь и беззвучно разевая рот. Она стояла и поправляла платье, пока он пытался подняться и позвать стражу.
Первый из караульных был настолько ошеломлен, что ничего не сумел сделать только умереть. Лицо его провалилось внутрь, из разорванной глотки хлынула кровь. Все происходящее казалось бредом. Огромный евнух Писатул пытался удержать императрицу, кричал что-то на непонятном языке. Она сломала ему шею легко, словно сорвала арбуз с плети.
Затем схватила меч.
Она походила на паука: две изящные руки мелькали, словно их было восемь. Она танцевала и кружилась. Мужчины падали с криками. Сапоги скользили в крови. Трещали и ломались кости.
Ксерий отвернулся и пополз к дверям. Страха в нем не было страх приходит вместе с пониманием. Им двигало одно инстинктивное желание: сбежать отсюда, не видеть этого места.
Он пробрался мимо двух гвардейцев. Потом с воплем помчался по золоченому коридору. Ноги его скользили. Шлепанцы! Как можно бегать в этих проклятых шлепанцах?
Он пронесся мимо дымящихся курильниц, но чувствовал лишь смрад выделений собственного кишечника. Как же матушка будет смеяться! Ее мальчик обделался и прямо на императорские регалии.
Бежать! Бежать!
Откуда-то он услышал команды Скалы. Он бросился по лестнице вниз, споткнулся, забился, как попавшая в сеть собака. Плача и бормоча, он поднялся на ноги и снова бросился бежать. Что случилось? Где стража? Гобелены и золоченые панели мелькали мимо. Его руки были в дерьме. И тут что-то заставило его рухнуть вниз лицом на мраморные плиты. На спину его упала тень, сотни гиен захохотали рядом с его глоткой.
Железные руки легли на его лицо. Ногти впились в щеки. В шее что-то смачно хрустнуло. Невероятное видение: его мать, окровавленная, растрепанная. Это не она
Ранняя весна, 4112 год Бивня, Сумна
Сол поднял глаза, заморгал, нахмурился. Который сейчас час?
Давай-давай! В начале переулка стоял Хертата. Майтанет идет! Говорят, Майтанет идет к каменной набережной!
В глазах Хертаты светилась надежда или огромное желание. Солу было одиннадцать, но он видел такое и понимал без слов.
Но работорговцы
Работорговцы всегда были угрозой, особенно на каменных набережных, где они держали свой товар. Для них живой уличный мальчишка как монета, подобранная на улице.
Да они не посмеют, не посмеют! Майтанет идет! Они будут прокляты-прокляты!
Хертата всегда повторял слова дважды, хотя его жестоко за это дразнили. Называли Хертата-тата или Повторяла.
Хертата был чужак.
Это же сам Майтанет, Сол! В глазах его стояли слезы. Говорят, он уезжает-уезжает, за море-море!
Но ветер
Нынче утром как раз подул! Он пришел, и он плывет за море-море!
Да на что ему этот Майтанет? Люди в золотых перстнях и монетки не подадут, если не захотят обмануть. И Майтанет тоже обманет. Проклятые жрецы.
Но слезы на глазах Хертаты Сол видел, что тот боится идти один.
Сол со вздохом встал и пнул лохмотья, на которых спал. Он хмыкнул прямо в радостное лицо Хертаты. Сол уже видел таких людей. Вечно хнычут среди ночи и мамочку зовут. Вечно ноют. Вечно их бьют из-за жратвы, потому как украсть они боятся. Такие не выживают. Никто из них не выживает. Как младший брат Сола
Но только не он сам. Он быстрый, как заяц.
За углом переулка располагалась большая сукновальня. Мальчишки остановились, чтобы помочиться в большие чаны, выставленные перед входом. Тут всегда толпилось много народу, особенно по утрам. Они старались не смотреть на бродяг с «суконной болезнью» когда ноги начинают гнить после многолетней работы в сукновальне, хотя слышали их ругань и улюлюканье. Даже калеки презирали этих бедняг. Закончив, ребята поскорее покинули зловонный двор, насмехаясь над людьми, топтавшимися в цементных чанах, которые рядами стояли здесь. Отовсюду доносились звуки, с какими мокрая ткань шлепает по сухим камням. Мальчики пронеслись мимо возчиков, забивших дальний конец переулка своими повозками.
А еда будет? спросил Сол.
Будут лепестки, ответил Хертата. Они всегда бросают цветы, когда шрайя выходит-выходит.
Я спросил про жратву! рявкнул Сол, хотя подумал, что в случае чего можно съесть и цветы.
Хертата по-прежнему смотрел карими глазами себе под ноги. Он ничего не знал про еду.
Это же он, Сол Майтанет
Сол с отвращением покачал головой. Чертов Хертата-тата. Чертов Повторяла.
Они миновали богатые улицы, примыкающие к Хагерне. Хозяева открывали лавочки и болтали со своими рабами, пока те вынимали тяжелые деревянные ставни из пазов на кирпичных карнизах. Порой мальчики замечали огромный монумент Святого предела между роскошными домами, обрамляющими небо. Каждый раз, когда на глаза им попадались башенки Юнриюмы, они присвистывали от изумления и тыкали в них пальцем.
Даже сироты на что-то надеются.
Они не осмелились войти в Хагерну из-за страха перед шрайскими рыцарями и пошли вдоль стены к гавани. Некоторое время они шагали по самой стене, изумляясь ее огромным размерам. Стену оплетали зеленые лозы, и мальчики придумывали, на что похожи очертания свободных от растительности пятачков древнего камня на кролика, сову или собаку. На рынке Промапас они услышали разговор двух женщин: те говорили, что корабль Майтанета стоит на якоре в Ксатантиевой Чаше шестиугольной гавани, обустроенной каким-то древним императором в заливе Сумна много лет назад.
Мальчишки добрались до складов, с удивлением отметив, что на Мельничной улице уже полным-полно народу и идут все туда же, куда и они. Постояли, наслаждаясь ароматом свежего хлеба, и поглазели на мулов, в полумраке вращавших по кругу жернова. Казалось, что в городе начался праздник: повсюду звучали взрывы смеха и оживленные разговоры, сопровождавшиеся криками младенцев и воплями детей постарше. Сол невольно развеселился, его все меньше раздражали нелепые замечания приятеля. Он уже смеялся над шутками Хертаты.
Сол никогда бы не признался, но он был счастлив оттого, что послушался Хертату. Шагая в толпе веселых горожан, он ощущал себя причастным к чему-то, словно посреди грязи, холода и презрения случилось некое невыразимое чудо.
Много ли времени прошло с тех пор, как убили его отца?
К импровизированной процессии присоединилась группа музыкантов, и мальчишки заплясали мимо складов с наклонными дверьми и узкими окнами. Потом они сделали остановку в тени Большого склада. Хертата никогда его не видел, и Сол рассказал, что его большой друг, император Икурей Ксерий III, хранит тут зерно на случай голода. Хертата взвыл от смеха.
Когда толпа стала слишком плотной, мальчишки решили пробежаться и обогнать ее. Сол был быстрее, он устремился вперед, а Хертата, смеясь, за ним. Они двигались в промежутках между группами людей, ныряли в узкие проходы, возникавшие и разветвлявшиеся в толпе. Пару раз Сол замедлял бег, и Хертата почти нагонял его, вопя от радости. Наконец Сол дал ему возможность себя осалить.
Они некоторое время боролись, осыпая друг друга насмешливой руганью. Сол легко положил Хертату на лопатки, а потом помог ему встать на ноги. Теперь они были близко от гавани. Над ними с криком чертили небо чайки. В воздухе пахло водой и разбухшим от влаги деревом. Они побродили вокруг, внезапно ощутив тревогу. Бродячие торговцы по большей части бывшие портовые рабочие продавали разрезанные апельсины, чтобы отбить вонь. Мальчики подобрали брошенные корки и с удовольствием съели их, наслаждаясь терпким вкусом.
Я же говорил, с набитым ртом сказал Хертата, что еда-еда будет!
Сол закрыл глаза и улыбнулся. Да, Хертата не врал.
Без предупреждения над городом послышался звучный рев Рогов Призыва, знакомый и страшный, словно осаждающая армия трубила сигнал к атаке.
Пошли-пошли! воскликнул Хертата.
Он схватил Сола за руку и потащил в толпу. Сол нахмурился только дети да влюбленные держатся за руки, но позволил приятелю затянуть себя в толчею людских тел. Он смотрел на Хертату, а тот с безумной ободряющей улыбкой ежеминутно оборачивался к нему. Откуда эта внезапная отвага? Все знали, что Хертата трус, но сейчас он бесстрашно пробивался вперед, готовый драться с любым, кто стоял на пути. Ради чего он так рискует? Ради Майтанета? По мнению Сола, дело того совершенно не стоило, особенно учитывая опасность попасть к работорговцам.
Но в воздухе витало что-то такое, от чего Сол потерял всю свою уверенность. Что-то заставляло его чувствовать себя маленьким не так, как беспризорники, нищие или дети, а по-хорошему. В душе.
Он помнил, как его мать молилась в ночь смерти отца. Плакала и молилась. Может, именно это двигало Хертатой? Помнит ли он молитву своей матери?
Они протискивались сквозь ругань и толкотню и, получив несколько крепких пинков, вдруг уткнулись прямо в строй шрайских рыцарей, закованных в броню. Сол никогда так близко не видел рыцарей Бивня, и его затрясло от страха. Сюрко ближайшего из них было ослепительно белым с блистающим золотым шитьем. В шлеме-хауберке из серебристых колец воин казался крепким и стойким, словно дерево. Как все мальчишки, Сол и побаивался солдат, и завидовал им. Но Хертата ничуть не испугался рыцаря и просунул голову под его рукой, будто выглядывал из-за каменной колонны.
Заразившись этой отвагой, Сол последовал примеру Хертаты и высунул голову, чтобы посмотреть на улицу. Сотни шрайских рыцарей сдерживали напор собравшегося народа. Другие ехали верхом вдоль строя и внимательно осматривали толпу, словно выискивали нежеланных гостей. Сол чуть не спросил Хертату, не видит ли тот шрайю, когда рыцари вдруг без единого слова оттеснили мальчишек в толпу прочих зевак.
Хертата беспрерывно болтал, выкладывая все, что мать рассказывала ему о Майтанете. Как он очистил Тысячу Храмов, как он поразил язычников в Священной войне, как он спал на циновке под Бивнем-Бивнем. Как сам Бог благословил каждое его слово-слово, каждый взгляд-взгляд и каждый шаг-шаг.
Стоит ему посмотреть на меня, Сол! Стоит только глянуть-глянуть!
И что?
Но Хертата не ответил.
Раздались приветственные крики. Мальчики обернулись в ту сторону, откуда шел отдаленный гул и звучали возгласы: «Майтанет!» Сол не заметил, как они и сами закричали. Хертата прыгал на месте, пока толпа не выдавила их к шеренге шрайских рыцарей, сцепивших руки. Разноголосый шум усиливался, и Сол на мгновение испугался, что сердце у него лопнет от восторга. Шрайя! Шрайя идет! Он никогда еще не стоял так близко к сильным мира сего.