Роман ТорощинДжим. Рассказ
Мне сняться странные сны. И самое необычное в нихэто люди. Они есть.
Как все началось? Точнее, как все закончилось?
Наша планета имеет прелестные голубые переливы и какую-то нежность в образе перьевой облачности. Так она выглядит из космоса. Но если спуститься с небес на землюкартина меняется. Цвета злые, перья грязные.
Мы жили в эпоху Последнего Декаданса. Это время модерновой еды из полуфабрикатов. Но чтобы получить доступ к этим продуктам, надо было забыть про вкус. Хотя выбор, как всегда, почти что-то был. Как говорили«не нравится жеватьне жуй. Глотай».
Если бы нам сказали тогда, что это путь в бездну, мы бы все равно хоть одним глазком, но заглянули бы за ту ширму. Толи гормоны, толи мамонычто-то уже стало сильнее нас. А жаль
Я долго думал, когда же наступил тот момент бесповоротности? Наверное, когда умер последний апостол. Когда животворящий вирус любви потерял своего последнего носителя. Все остальные болели уже усреднёнными штаммами. И Любовь стала чем-то вроде сезонного гриппа. Скоротечна, порой бессимптомна и никаких осложнений. Но свято место пусто не бывает. И Падший, еще будучи Ангелом, хорошо это запомнил.
Сын Господний хотел спасти людей, но не только от самих себя, сколько от Смотрителей. Он поручился за нас, пожертвовал собой, уверовав в чистоту наших помыслов, но он ошибся.
По законам, что недоступны нашему каменновековому сознанию, человечество не входит в понятие цивилизации. Мы как страна, не имеющая ни корней, ни истории. Сам факт существования недоразума это еще не повод для места на скрижалях.
Нам давали время, нас направляли, нас терпеливо пытались учить. Но мы все это воспринимали как природные напасти. Единственное, чему мы научилисьпережидать эти уроки. Мы вечно ждали переменки, чтобы вдоволь набегаться, сломя голову. Не наперегонки, не на время, а просто бессмысленно и ожесточено бегать, время от времени ставя подножку однокласснику и оскаленно хохотать над его низвержением. Видимо, упавшему доставляет единственное удовольствие вид падения другого.
Решение Смотрителей не носило никакой эмоциональности. Сверка часов, сверка результатов, вынос решения. Их не отвлекла пушистость голубой атмосферы. Они видят все в другом спектре. Если бы мы знали, что интеллект и агрессия тоже светятся, то нас бы не удивил приговор. Спасибо, что все было довольно гуманно. Человечество не стали травить смертоносными вирусами, не стали подталкивать кометы на земную орбиту. Видимо, наша планета сама по себе была потенциально интересна, и поэтому не было смысла загрязнять ее миллиардами смердящих трупов. К тому же дельфины и совы, к примеру, не вызывали у Смотрителей никаких нареканий. Решение было гениально в своей простоте и эффективности.
Они сделали 10 миллиардов копий Земли, и каждого жителя поместили в свой отдельный мир. А потом, через каких-то 50 лет, когда люди тихо скончаются в беспросветном одиночестве, Смотрители соединят все обратно и получат чистую Землю, не перегруженную эхом коллективной агонии.
И вот одним утром люди проснулисьа вокруг никого. Если посмотреть чуть сверху, то ничего не изменилось. Дети открыли глаза в своих кроватках, родители ворочались рядом, булочник с первыми лучами солнца встрепенулся в каморке, пропахшей дрожжами и ванилью, рыбак, дремавший на сетях, потянулся, распутал от верёвок затёкшую ногу и сел, уперевшись взглядом соленых глаз в голубой горизонт Но это вид сверху. Как проекция разных измерений складывается в единую тень на стене, так и жизнь стала причудливой коллекцией непересекающихся форм и плоскостей.
Плечо супруга было пусто, рука матери обнимала воздух, смуглая согнутая ножка уже не лежала милой тяжестью на ноге возлюбленного. Просто на матрасе. Все вначале не поверили в реальность происходящего, греша на недосып, перепой или глупую шутку. Забегая вперёд, скажу, что многие так и не успели трезво осознать произошедшее, скатясь, как на санках с горы, в стремительное сумасшествие. Они бегали голодные и взъерошенные по родным местам, разрывая криками бездушные бетонно-стеклянные стены. И только эхо Только эхо.
Но для животного мира сделали послабление и выделили им совместную коллективную реальностьчто там происходило, я не знаю, но думаю, они были по началу приятно удивлены, а потом и вовсе забыли про людей, как не вспоминаешь уехавших шумных соседей.
Я проснулся сразу с чувством чего-то свершившегося. Безвозвратно свершившегося. Утро было пятнистоесерые, но не несущие дождя облака плыли, как на репетиции парадарядами, но чуть безалаберно. Первое, что бросилось в ушиэто тишина. Очень странная тишина. Абсолютная. Даже не звенящая, а оглушающая. Я не стал торопиться подтверждать свои смутные опасения.
Открыл кран с водой. Струя беззаботно потекла, и эта обыденность вдруг показалась невероятной. Как потом я уже понял, все, что не требовало участия человека, все то, что было автоматизировано и имело запас прочности, все продолжало функционировать, постепенно угасая и выходя из строя как-то на полпути, внезапно и нелепо замирая в незавершенности циклического движения.
Спасительную мысль «Это сон» мой разум отмел мгновенно, видимо, не желая тратить силы на инфантильные надежды. Не спеша, потому что некуда было спешить, я сделал немудрёный завтрак, заварил кофе и сел у пустующего окна. Если честно, я боялся туда посмотреть, в эту бездну. Но в омут тоже прыгают как бы невзначай. Я и не заметил, как уже уставился в странный силуэт мусорного бачка, укрытого пыльной кроной низкой рябины. Будто предрассветное затишье, но без рассвета. Так порой выглядит труп. Почти живым. И на миг мне даже показалось, что все это мне показалось.
Но разум был трезв и беспощаден. Он уже заметил какие-то детали, которые безошибочно подтверждали теорию одиночества.
Я почему-то не рискнул спускаться на лифте. Лестничные клетки были тихи и безмятежны. Ни шепота, ни лепета, ни детского крика, ни лая.
Выйдя из двери подъезда, мне показалось, что я нахожусь в замкнутом пространстве, в павильоне, и все это лишь декорации.
Проходя мимо закрытых дверей супермаркета меня одолело нестерпимое желание совершить какой-то незаконопослушный поступок, чтоб меня поймали. Пусть накажут, зато я увижу, что я не один. Схватил крышку от урны и бросился на двери. Но они плавно открылись, не давая повода для агрессии.
Я растерялся и как-то устыдненно взял отточенным жестом тележку и покатил ее меж рядов. В какой-то момент накатила детская эйфорияэто все моё! Можно брать все, что захочешь!.. Но ничего не хотелось.
Первый вечер я провёл перед компьютером, просматривая завалявшиеся на жестком диске старые фильмы. Уснул сидя с бутылкой виски в руке.
Второе утра было тяжелым, и мысли в голову не шли, там пировало похмелье. В полудреме я валялся в кресле, вызывая в памяти все, что было мило сердцу. Я понимал, что памятьэто единственная мышца, которая мне пригодится на всю оставшуюся жизнь, и ее необходимо пестовать и тренировать, не позволяя воспоминаниям затухнуть. Как пламя первого костра в пещере
Когда алкоголь протер мои мозги и испарился, Разум без предварительных ласк задал вопрос«Как ты думаешь, где все?»
Он пронзил меня, будто холодной иглой от пяток до макушки, пронзил и застыл внутри, так что я не мог даже пошевелиться от ужаса.
Нам надо это обсудить, ты же понимаешь!
Да. Надо. Я понимал.
«Может болезнь мгновенная?
Нет, тогда бы все вокруг должно быть усеяно трупами.
Может была спешная эвакуация?
Нет, я бы услышал. А если не услышал, а если впал в шок и все забыл? Да, и вообще были бы следы паникиброшенные коляски, потерянные документы, открытые двери, нет.
Может какая-нибудь нейтронная бомба, уничтожающая все живое?
Тоже вряд ли. Я же жив, к тому же остались бы от уничтоженных живых существ неживые атрибутыодежда, портфели, кепки, очки.
А может все же это сон? Глупый, страшный сон?
Может Но как проверить? Ведь во сне все логично, все по сонному логично, это только после пробуждения начинаешь вспоминать и осознавать нестыковки, но пока ты внутри грезы, ты не удивляешься зеленому небу, облакам из камня и неустойчивому облику в зеркале»
Главное, не паниковать!
Но как тут удержать себя в руках? Со временем я нашёл выходя неистово кричал, выпуская страх, пока волна ужаса не отступала, и появлялась возможность дышать.
Так что же могло случиться? Давай вспомним, каким был последний вечер?
Обычным. В новостях истерия по поводу ковида, ЛГБТ и хакерских атака. Люди на улице были обыкновенно угрюмыми, не было всплесков агрессии или зачатков истерии. Из окон лился шансон, алюминиевый запах пивных пробок и разговорный мат. Дождя не было. Была серая городская духота, без надежды на прохладу. Все было как обычно.
Я вернулся с работы часов в 9 вечера, позвонил любимой, поболтали минут 15 о милых деталях предстоящих выходных. Она как раз заехала к родителям в загородный дом и там собиралась заночевать. Мы пожелали друг другу спокойной ночи и попрощались. Всё. Я вышел на балкон, пытаясь разглядеть сквозь смог зачатки вечерних звезд, но безуспешно. Мне не спалось как обычно, я ворочался с боку на бок, откидывал одеяло, зарывался руками под подушку, лежал на спине, следя за лучами проезжающих фар на потолке и в какой-то миг вырубился. Никаких магических вспышек, схлопываний или зловещего зеленого тумана. Просто пустая ночь в голове.
Хорошо, предположим, что все это сон. Значит, я когда-нибудь проснусь и все встанет на свои места. Ну, а пока во сне можно подумать над этой загадкой. А если это не сон, то тем более.
Но как на зло, все мысли вертелись вокруг голливудских штампов и наивных сюжетов братьев Стругацких.
А если я так и не смогу? Не смогу разгадать случившееся? То просто умру в одиночестве и человечество умрет вместе со мной?
И вот тогда и родилась мысль, что это индивидуальный приговор всей цивилизации. Что рядом со мной по своим пустынным улицам ходят испуганные и растерянные люди, порой проходят сквозь меня и не в силах обуздать отчаянье тихо растворяются в смерти. Где-то лежит старик на больничной койке, где-то плачет младенец, лишенный материнского молока, где-то прыщавый подросток удивленно смотрит на опустевший холодильник и не понимает, что же ему съесть.
Лишь монахи-отшельники с благодарностью посмотрят в небеса и побредут по тропе одиночества, но вскоре горько осознав, что теперь им не от чего отрекаться, лишатся всякой и без того иллюзорной сути.
А служитель островного маяка в голодном обмороке будет посылать в морскую пустоту сигналы, теряя нить повествования. Круизный лайнер, не увидя спасительного света, тихо сядет на риф, накренится на бок, и одинокий пассажир на время привыкнет спать под углом, пока не возьмёт обезвоженной и трясущейся рукой кухонный нож
Вся эта глобализация сделала из человечества толпу, а у толпы свои законы, своя физиология. Это единый организм, причём простейший. В его арсенале нет интеллекта, только саморазрушительные инстинкты. До тех пор, пока все население Земли было суммой индивидуальностей, наша планета светилась слабым зеленоватым отблеском разума в телескопах Смотрителей. Но интернет уравнял нас по самому низшему пользователю. Мысли больше не рождались в умах, мысли стали копироваться и терять при передаче байты смысла. В итоге Сеть заменила людям разум, и хомосапиенс стал копипастозавром. А говорят у Эволюции не бывает заднего хода. У нее есть даже задний проход.
Так вот, эта пустая серая масса, что облепила испуганную планету, перестала представлять интерес для Смотрителей. Но единый десятимиллиардный предсмертный ужас отравил бы Землю, как радиационное дождливое облако над Припятью, он еще долго бы блуждал гигантским злобным призраком, не давая прижиться новым росткам разума. Вот и разделили нас, вот и поломали прутики веника без усилий и без треска, по одному.
На мой взгляд, эта теория была вполне рабочей, по крайней мере очень логичной. И главноевполне заслуженной.
Я вышел на улицу за продуктами. Магазинных запасов мне хватит на пару лет, так что вопрос пропитания не стоял. Стоял другой вопроса зачем мне эти пара лет? Всё! Это конец всей цивилизации, конец человечества, для чего его затягивать своим номинальным существованием?
Но стОит ли собственноручно заканчивать жизнь только из-за того, что она не имеет перспектив?
«Разве буквально несколько дней назад, одиноко сидя на вечерней лавочке с фляжкой в опущенной руке, ты имел понимание смысла своего существования?»
«Пожалуй, имел. Любовь».
«Это не смысл, это способ».
«Но Любовь давала повод просыпаться каждое утро».
«А сейчас какой смысл?»
«Но Любовьэто ведь не реакция, это состояние. Ведомый Её, Христос шёл на крест И обрёл! Получается, что Любовьэто некий ключ, который мы сами себе выковываем для последней двери. Ведь иного смысла во всепрощении и вселюбови нет, нет практического применения при жизнилишь пинки, насмешки и гонения. И облегчения нет от НеёЛюбовь потяжелее иного бревенчатого перекрестия ложится на плечи. Свет Её ярок, но весОм.
Не смог Христос объяснить словами суть Любвилюди не любят проповеди, люди любят чудеса, вот он и показал нам Чудокульбит через Смерть.
И тогда всё обрело смысл, и тогда всё встало на свои места, на свои настоящие места».
После этой беседы на душе стало как-то уютно и покойно. И захотелось пройтись.
Москва начала постепенно дряхлеть. Стали появляться первые морщинки. Легкое и неопрятное покрывало пыли укутало деревья, машины, лавочки. И дождь уже не умоет, лишь поможет грязи въесться в трещины и навсегда загасить цвета, выравнивая зеленый, синий, красный до серого.
Я часами бродил по городу. Было что-то в этих прогулках эксгибиционическое. Я ходил в неприкрытом одиночестве, впервые не пряча его и не стесняясь.
В прошлой жизни так было непринято, нужны были улыбки там, где хотелось грустить, нужны были слова, так где хотелось молчать, нужно было внимание, там, где кроме безразличия на полках души ничего не было.
От возможности жить по естеству легче не стало, стало так, как будто снял бывалую рубаху, и ушел из жизни запах усталого дня.
Кстати, запахи тоже поменялись. Москва всегда сплетала свой венок ароматовчуть горький, чуть сладкий и по голубому свежий.
Сейчас же город пах, как любое покинутое жилье, легкими нотками гниения и безграничной тоски.
Небо наконец-то стала сама собой. Без какой-либо оглядки она висела, непричесанная и бледно-серая. Солнце тоже перестал выходить на работу, перебегая за облаками по своим делам, оставив табличку о 15 минутном перерыве.
Вдруг где за домами показалась тонкая струйка дыма. Кто-то подавал знак? Быть не может!?
Я рванулся в переулок, пробежав полдома и запыхавшись, чуть сбавил темп и сосредоточился на вычислении источника. Углубляясь в чрево дворов, я прыгал, как по кочкам с радости на отчаянье. В итоге я нашел тот дом. Дым сочился из окна старой пятиэтажке. Но за тлеющими шторами не было ни паники, ни криков. Горела ветхая проводка. И даже стОящего пожара не получилось у внезапного огня. Он будто, потеряв зрителей, лишился своей хохочущей страсти. Покружился тлением по комнате и уснул, оставив после себя разочарование и смердящие нотки в шлейфе ветерка.
Дни стали тянуться, как черная резинка, с налётом талька и прилипшими седыми волосками.
Будто на забытом Богом полустанке где-то в пыльной степи. Шумное купе умчалось в надвигающиеся сумерки, часы на перроне разбиты, стрелки висят, не в силах самостоятельно сражаться с силой притяжения. Уголок газеты «Правда», намертво приклеенный к фанерному щиту, повествует о былой битве за урожай, обрываясь на самом интересном месте, и не понятно, кто и с каким счетом победил в том трудовом сражении.
От названия остановки осталось только надпись " километр". Какой? Куда? Небо серая, без светил и без звезд. Так что можно выбирать стороны света на своё усмотрение.
Тем временем, хотя время тоже исчезло вместе с людьми Ну тогда, тем безвременьем ночи стали приносить в своих зыбких ладонях пригоршни холода. Видимо, что-то осталось незыблемым. И осень всё же наступит.
А за ней и зима
Одеваться по сезону не хотелось, просто накидывал новый слой одежды на уже имеющийся, а если становилось тепле, скидывалпрям человек-капуста. Но было в этом что-то уютное. Как будто, чем больше слоев тебя отделяет от мира, тем сохраннее то, что внутри.
Электричество стало непостоянным явлением, непрогнозируемым, как погода в Питере. Да и не к чему оно уже было. Готовить можно и на огне. Хотя разогревание консервированных голубцов прямо в банке вряд ли можно назвать готовкой. Но холода с ними не договоришься. И не будет той доброй руки, которая откроет вентиль горячего отопления. Надо было что-то придумать.