Облачившись в фартук, «г-жа Ян» занялась алхимией.
Вы белоручка, инженер. Притом вы безграмотны. Человек науки должен знать, что помоев нет. Все это поддается очищению, стерилизации огнем и паром. Атомы пищи кристально чисты. Даже если они находятся в корке хлеба, жеванной сифилитиком Не думайте, что мои научные обеды только средство наполнить кишечник
Размахивая большим кухонным ножом, Бигоп делал сумасшедшие глаза и шептал:
О, в этой помойной кухне рождаются иногда и величественные идеи!.. Ах, сколько уходит маргарину Он меня зарежет.
Бигоп нырнул в облако маргаринного чада, неистово зашумел сковородой. Потом из облаков пара опять вынырнул его большой нос, и, наклонившись над Куартом, Бигоп закончил:
Здесь, среди смрада, я вынашиваю труд, который станет библией наших дней Миллионы людей умирают от голода. Им нужно дать откровение, как спасти себя от голодной смерти. Скоро настанет день, когда я смогу выпустить свой труд: «Как быть сытым без денег. Практическое руководство для нуждающихся». В нем я раскрою тайны этой кухни в полуразваленном доме на Кеплер-рут Я не хвастун, но предвижу день, когда имя мое с любовью будет повторяться миллионами Я их научу делать котлеты из сосновой коры и биточки из молотых костей
Куарт спал, а над ним висело тяжелое облако кухонного чада.
Целый год Ян Бигоп провел в одиночестве. Судьба послала ему спутника. У Яна Бигопа прорвалась плотина, копившая год потоки его мыслей. Он хотел говорить. Он не замечал, что Куарт спит.
* * *
Поросенок был слегка поджарен. У него, дымящегося, было взрезано нежное брюшко. И туда положили фарш из мелконарубленного сала, перемешанного с яйцами и сыром. Затем брюшко было зашито. Поросенок медленно был опущен в кипящее масло. Сделавшись румяным, он был возложен на серебряное блюдо. Его окружили спаржей, пикулями, артишоками. Его поливали соусами зелеными, соусами желтыми Его украшали звезды из лилового желе и из желе розового. В таком виде он был отпущен из кухни к столу господина Бординга.
* * *
Перед ней лежала картофельная кожура. Грязные, вытащенные из мусорной ямы очистки. Она отдирала от кожуры ножом куски картофеля. Рубила их. Клала на горячую сковороду. И когда кусочки задымились и стали подгорать, она смешала все вместе в кашицу. Выцарапала каплю маргарина со дна жестянки, смазала им пюре и протянула бледному, нетерпеливо ожидавшему ребенку.
Глава VIII,в которой зловещий кулинар делает открытие, вызывающее недоумение.
Ян Бигоп был полезным жильцом (у него столовались). Он был тихим и аккуратным жильцом (не пил и платил исправно). Правда, его считали тихопомешанным на почве голода, но то, что выкинула на следующий день «г-жа Ян», не поддавалось никакому объяснению. В часы, когда почтенные и трудолюбивые обитатели «Ноева Ковчега» (как, например, г-н Путек с женой) предаются послеобеденному отдыху, в коридоре раздался такой пронзительный лай, что мясник Путек зарычал, соскочил с кровати, высунулся в коридор и гаркнул:
Соседка! Опять ваша сука лишает меня отдыха!
Ничего подобного, моя собака в комнате.
Лай повторился. Высунулись жильцы, больше встревоженные громовым голосам мясника, чем необычным лаем неизвестной собаки.
В коридоре появился Ян Бигоп, лицо его было на редкость серьезно и сосредоточенно. Он подошел к столпившимся жильцам. Постоял минуту и вдруг пронзительно залаял на них: «Гав-гав-гав-гав!» Перепуганный г-н Путек побледнел и, засучив рукава, крикнул:
Что это за шутки?!
Бигоп еще яростнее набросился на него: «Гав-гав-рр! Гав-гав!»
Сошел с ума, тихо и определенно констатировала г-жа Люне.
Бигоп, рыча, подошел к Путеку и, о ужас!., как собака на столбик, поднял на него ногу
Г-жа Шлюк опустила худые кости рук и вынесла приговор:
Он пьян. Что еще за безобразие?
Бун к шепнул хозяйке:
Тише. Госпожа Шлюк, он пьян следовательно, получил деньги. Не троньте его
Бигоп стал на четвереньки у своих дверей и жалобно заскулил «Ух-ух-ух-ух!» и скрылся в комнате. Чей-то голос в коридоре с завистью повторил:
Пьян получил деньги
Г-н Путек вздохнул:
Я был пьян последний раз в тысяча девятьсот двадцать седьмом году, весной
В комнате Бигоп поднялся на ноги, вытащил блокнот и, прислушиваясь к самому себе, записывал:
«Я могу даже наблюдать в этом состоянии свои реакции!.. Хочется бегать на четвереньках. Замечательно. В гортани спазма. Интересно. Лай, настоящий лай!»
Его собачьи повадки чередовались с научными записями.
Г-жа Шлюк постучала в дверь и для разведки закинула свой нос в щель.
Господин Бигоп, сегодня срок квартирной платы.
Бигоп разразился злым лаем.
Пес, настоящий пес. Слушайте, кобель, вы скоро проспитесь? Вот я надену вам намордник!
Оставшись один, Бигоп взволнованно засуетился, размахивая руками.
«Особачение» подтверждено объективно!..
Какие выводы! Какое открытие!
Какие перспективы! Сейчас же за анализ!
Надо проверить опыт на других людях и на мясе других животных!
Глава IX,в которой рушатся традиции друзей, в которой первый раз сторож общественной уборной на площади Победы был побежден в словесном турнире, не был облит пивом и даже не получил очередного удара пивной кружкой по лысому черепу.
В воскресный день, как всегда, г-н Бунк сидел в гостях у мясника Путека, прихлебывал пиво и любовался богатой растительностью на широкой груди хозяина. Настроение у старика было плохое, он чувствовал, что мясник сегодня в ударе и трудно будет отстаивать первенство сторожей уборных в этландском государстве.
Путек аппетитным жестом вытер пену со своих грозных усов:
Ох, Вуквер, вот старик, вот голова! Какая голова! Понятно, лучшие бойни! Вы, небось, сидите в своей уборной и ничего не знаете Что произошло три дня тому назад? А?
Не знаю. Хм!.. Ограбили банк в Истере.
Банк Ваше заведение ограбили!.. Я участвовал в конкурсе мясников Этландии! Хо! Съели? Пейте пиво и не скрипите зубами от зависти.
Бунк старается изо всех сил делать вид, что он не завидует мяснику (но если тот не врет, это действительно обидно Почему нет конкурса сторожей уборных?).
Я бился. На лучшего мясника Этландии! Вы, старый таракан, понимаете что-нибудь в этом деле? Торжество! Съехались лучшие люди Этландии! Го-го! Черт бы их взял! Парни два метра в плечах. Усы кольцом. Руки как бычья ляжка. Конечно, хмуро посматривали мы друг на друга. Крутили усы. Оглядывали соседа спереди, сзади, как бычка Пришли господа в сюртуках и фраках из синдиката боен. Хозяева. Все лучших фирм. Корпик, Базун, Сильверн Наш старик Вуквер речь держал. Как поэтически умеет сказать старый хрящ! «Мясным делом, делом боен издавна славилась Этландия» «Где мясо душистее нашего?» «Чьи ножи свежуют изящней?» Так и сказал: «Великий национальный праздник, господа мясники, для вас наступил». Потом выдали. С иголочки. Новые белые костюмы. Синие резиновые фартуки. С номером на груди. Мне вышел сорок третий. Черт тебя придуши копытом! Паршивое число. С какого края ни хвати ножам все плохо. Четыре хвост от четырнадцати. Три хвост от тринадцати. Знамена цеха мясников принесли!.. Пейте, Бунк, и не сопите от зависти!.. Оркестр: медью, как громом, по башке бьет. Вышли мы на убойный двор. Трибуны все в национальных флагах. Народу! Цилиндры, котелки Дамы так и глядят! Мы тоже глаза на трибуну вылупили, усы накручиваем, дамочкам подмигиваем Только не сплетничайте жене, старая подошва!.. Идем. Ножи звенят. Впереди знамя цеха по морде лентой бьет. Дамы перчатками машут, подбадривают, чисто борцов в цирке. Эх! Взглянули бы, дорогой Бунк, как восемьдесят парней ножи вынули вроде салюта. Лапами, заросшими волосами, как у богатырей, вдруг вскинули с сотню ножей. Подошли к судейской ложе. С розетками флагов. Министр животноводства, изящно размахивая цилиндром, напомнил правила конкурса. На каждого дали пять быков, десять коров, пятнадцать баранов Кто скорее перережет, тот победитель. Золоченая чаша. Тысяча стейеров!
Где же ваша чаша и стейеры? Может, в щелку глядели на конкурс?
Полегче! За щелку можно и кружкой стукнуть! Старая крыса! Слушайте и не перебивайте. Нашел свое убойное стойло под номером сорок три. Дали сигнал на точку ножей. На солнце заблестели ножи. А ножи во! как мечи! Зашуршали оселки и подточники. Рядом со мной номер сорок четыре богатырь из провинции. Точит нож и меня глазами меряет. Точно свежевать собирается. А парень, видно, мастер. Грудь. Я точу и думаю: «Чаши не взять. Не те времена. Вот когда холостой был. Но честь участвовать тоже не пустяк!» Тут началась первая часть праздника повели скот. Стада быков, баранов, коров Мычание, хохот из лож, музыка, блеяние. Два раза обвели перед трибунами. А скот надрывается, завывает, чувствует, в чем дело Приготовили скот в порядке в стойлах. Замерли. Все работали лицом к трибунам. И там тоже замерли. Нервные дамы нюхают что-то. Другие наоборот трепещут. Как ударит колокол! И пошло! Как бешеные, бросились мы на скот Быки ревели так, что казалось небо треснет! Кровь по глаза лицо залила. Утирать нет времени. Смотрю, сосед последнего быка под нож ставит. Дамочки воют от восторга. Я своего второго впопыхах не дорезал. Он дергается и ревет. Никогда со мной этого не было. Черт! Я его докалывать, а время идет, судьи торчат на носу, чтоб удар был правильный. Кровь хлюпала, как ливень. Фонтанами вверх била Поглядели бы вы на морды тех, кто сидел на трибунах: у них пена выступила: кровь по нервам ударила Никогда коровы так истошно не мычали. Шутка музыка, народу столько. От крови пар, кровь хлюпает, бараны блеют. С трибун крики. Музыка. Когда старший мясник Вуквера дорезал последнего барана, ударил колокол. У меня еще осталось шесть штук. Чашу вырезал господин Скорн, мое начальство, и то приятно. Ну, так ведь это лучший мясник в мире!
Окончив свой рассказ, Путек жадно хватил кружку пива и тут только заметил, что старик Бунк лежит без чувств. Он был вегетарианцем, и Путек утопил его в крови своего рассказа
Глава X,в которой производство алхимических обедов расширяется.
Сегодня над «Ноевым Ковчегом» разразилась гроза. Мясник Путек вернулся с работы очень рано. И целый день ревел, как бык. Слезы у него били фонтаном. На улице около дома г-жи Шлюк собралась толпа Разнесся слух, что в «Ноевом Ковчеге» кого-то зарезали. Потом жильцы услышали, как обрушилась на пол вернувшаяся с рынка г-жа Путек На минуту в квартире мясника, воцарилась страшная тишина. Затем супруги стали реветь дуэтом. Окружающим казалось, что в комнате одновременно режут корову и овцу. Когда стихал басовый рев мясника, причитания г-жи Путек забирались на самые высокие и душераздирающие ноты
Жильцы долго гадали: «У них был ребенок? У них не было ребенка. У них была собака? У них не было собаки». У мясника и его толстой жены не было ни папы, ни мамы, ни даже бабушки. Была выдвинута последняя гипотеза они плачут по кошке! но и она была опровергнута сейчас же: кошка терлась у дверей и жалобно мяукала Теперь рев мясника перемежался, со стонами, как будто Путек уже околевал. Когда на улице собрались жильцы по крайней мере пятнадцати домов и появился даже угрюмый, заспанный полицейский сержант Цоп, который злобно прогудел:
Ага опять в этом сумасшедшем Ноевом притоне что-то творится госпожа Шлюк вошла в комнату мясника.
Она вернулась И все узнали причину убойного рева.
Оплот, украшение, гордость меблированных комнат «Ноев Ковчег», первоклассный мясник, семьянин и добрый христианин г-н Иоанн Путек уволен с бойни «Вуквер и К°» ввиду сокращения убоя скота.
Сторож уборной на площади Победы жестко и злорадно тут же сказал:
Теперь он не будет хвастаться
Несколько минут он был рад поражению своего врага. «Конкурс». «Лучший мясник» Но потом горестно вздохнул. Все рушится. Не будет воскресного стука в дверь, и некому будет ударить старика Бунка кружкой по лысому черепу
В тот же день к мяснику зашел Бигоп. Они долго шептались в углу; жена сумела подслушать только одну фразу, которую произнес Бигоп: «Я зову вас в свое дело, как компаньона»
* * *
О, эта старая, прогнившая рухлядь, домишко Шлюк! Когда ты провалишься в трясину Брокпура вместе со своими затхлыми каморками, зловонными коридорами, раздавленными жизнью насекомообразными жильцами, со скелетом хозяйки, с клопами и крысами?! Да, кстати о крысах В характере их поведения под полами и на чердаке «Ноева Ковчега» было что-то демоническое. Вряд ли можно было найти на «Кеплер-рут» дом с меньшими запасами продовольствия и помоев, но крысы, очевидно, предполагали, что это внешнее отсутствие съедобного происходит от скупости людей, населяющих дом. Эти скряги хорошо прячут.
По ночам «Ноев Ковчег» был похож на оживленный ресторан. Гремела посуда. Звенели тарелки. Переворачивались ведра, кружки. К крысам здесь так привыкли, что даже давали им имена и клички «Мизи опять ведро перевернула Всю ночь Чучик не давал мне спать» Их не боялась даже г-жа Путек, известная истеричка. И вдруг через месяц крысы почти совершенно затихли словно покинули дом.
Возможно, они были потрясены судьбой мясника Путека
Г-н Путек теперь копошился на кухне Бигопа. Проводил все дни дома. Их дело «Бигоп и Путек. Кухмистерская» процветало. С приходом Путека меню обогатилось обилием дешевых мясных блюд, что можно было приписать только таланту и экономии нового компаньона Бигопа отставного мясника.
* * *
Однажды Бигоп появился в холодной мансарде Куарта и спросил инженера:
А нельзя ли вашего истукана приспособить для ловли крыс?.. Например: в его железную ладонь сыпать корм как только крыса туда заберется, ладонь сжимается
Судя по тому, что через минуту Бигоп почти бегом спускался по ступенькам и отчаянно ругался, очевидно, они не договорились с инженером о механизации ловли этих свирепых животных.
Глава XI,в которой доктор философии Эпигуль размышляет о любви и женщинах.
Доктор философии Эпигуль шагал с тенью инженера Куарта по набережной. Он с опаской посматривал на глаза инженера, прикованные к воронкам воды.
Да, инженер, ваша песня о любви к ушедшей женщине лет десять тому назад могла растрогать меня до слез, но я успел нажить атараксию Вас бросила жена. Меня бросила стенографистка, мадемуазель Ц. Ваш желудок не зависел от ушедшей. Меня уход стенографистки обрек на пост. О, женщины. Ваша жена променяла вас на торгаша. Мадмуазель Ц. сменила меня на кривоногого факельщика из погребального бюро «Братья Фишпе» это одинаково оскорбительно. Вы стали мечтать о самоубийстве. Самоубийство это такое же сластолюбие, как страсть к шоколадным конфетам. Эпикур сказал: «Человек, убивающий себя, ведь смотрит на смерть как на благо». Микроб! Нас никогда не полюбят женщины. Мы больны большими идеями. Мы похожи на суровые вершины, холодные утесы которых обволакивают сумрачные облака. Большой человек неуютен, как вершина. Уютные женщины предпочитают долины
Эпигуль повертел в руках книжку, которую всегда носил с собой
Женщина подобна книге. Ее можно запоем прочесть в одну ночь или гурмански смаковать по строчке годы. Разве можно скучную и шаблонную книгу через силу читать долгие годы брака? Правда, есть одинокие титаны-книги, к которым мы возвращаемся ежедневно Разве такой титанической книгой была женщина, сменившая вас на торгаша? Вне сомнения, она была небольшой брошюрой в хорошей обложке: быстро прочтешь и завтра уже не помнишь. Женщины стереотипно «сгорают от страсти», шепчут нежные словечки, удивляются и умничают. Среди этого моря стереотипов попадается, может, одна неповторимая, непереизданная строка. Ею и только ею надо упиваться Вы страдаете об этой потерянной строке, которой не найдете в других женщинах? Женщины приходят в нашу жизнь, как наводнения, как тайфун, они ломают и уносят крыши, под которыми складывалась наша жизнь. Они близки к мрачным силам природы. Не потому ли они и прекрасны, что ближе к скрытой сущности природы? Перед женщинами разламываются все личины. Монархисты становятся либералами. Католики впадают в неверие. Когда у меня еще были сюртук и презренная популярность, я менял общество политиков на общество женщин. Среди них я чувствовал касания мудрости природы. «Все человеческие поступки движутся голодом или любовью» но ведь любовь это тоже голод! Значит, голод единственный импульс. И разве не он заставляет действовать, жить любое насекомое, любое животное, включая и такое вредное и мрачное, как человек!.. О, проклятая стенографистка! Мой желудок содрогается от мук! Дорогой микроб, на том углу я вижу очередь у благотворительной столовой «Солдат неба». Мой желудок способен сделать меня из атеиста верующим. Я чувствую, что через пять минут буду способен экстатически распевать псалмы под дверями этой харчевни бога
Куарт злобно бросил Эпигулю:
Вы тоже становитесь тупым голодным животным. Скоро вы забудете все цитаты и будете сосать подобранные на улице корки.
Эпигуль остановился, горестно осмотрел людей, ожидающих псалмов и кружки кофе, и сказал:
Человек, стоящий в этой очереди, обезьяна, подвергающаяся жестокой дрессировке, после которой ей дадут что-то положить за щеку. Я предпочитаю быть «обезьяной на воле». Микроб! Мой желудок воет, завидя кружку смрадного кофе но мы пройдем мимо. Идем. Мы дикие обезьяны! Мы свободные обезьяны!
Глава XII,в которой описан день на бульваре Епископов.
На бульваре Епископов цвели каштаны, усыпая дорожки вялыми лепестками. Листья, просвечиваемые солнцем, казались салатом, их хотелось есть.
По бульвару текла суетливая толпа. Проносясь аллеей, толпа чуть замедляла бег, чтобы хоть на минуту окунуться в тень каштанов.
Площадь бульвара Епископов сверкала золотом. В полдень она слепила глаза.
Там возвышался фонтан с жирной позолоченной бабой, олицетворяющей Плодородие. Тучность статуи была угрожающей, казалось, баба вот-вот лопнет. Огромный, как воздушный шар, живот, вздутые груди и щеки, громадные, как бочки, ляжки и зад; дыни и яблоки, завитый рог изобилия, диск фонтана все превращалось в какую-то оргию взбухших форм. Вихри плодов, сыпавшиеся из рога изобилия, казалось, падали с грохотом на дно фонтана.