Понимаю ухмыльнулся Танкред.
А вот ты, могу поспорить, прогулял все занятия, бросил Энгельберт.
Ах, дорогой братец, ты всегда готов поддержать в нужный момент, верно? Ну, Танкред, расскажи нам, кто ты таков и откуда взялся?
По происхождению я нормандец, служу в регулярных войсках НХИ. Поэтому подчиняюсь непосредственно папским властям, а вовсе не Боэмунду Тарентскому, как кое-кто мог подумать; он командует нормандцами Сицилии и Южной Италии
Ну да, знаю, прервал его Льето, нарочито потирая плечо. Твой дядя не твой отец.
Вот уж незлопамятный парень, подумал Танкред, начинавший понимать, с кем имеет дело, и даже находить в этом солдате нечто привлекательное.
Точно. Мои родители по-прежнему живут в своем нормандском поместье и остаются гражданскими. Именно Боэмунд еще в юности подтолкнул меня к военной карьере. И он же помог мне поступить в Королевскую военную школу Дании.
Льето восхищенно присвистнул:
Королевская школа в Ольборге! Неплохо иметь связи!
Льето! повысил голос Энгельберт.
Он прав, продолжал Танкред. Что верно, то верно, попасть в эту школу без протекции почти невозможно. Но, откровенно говоря, обучение там настолько тяжелое, что не уверен, пошел бы я туда снова сегодня, будь у меня выбор.
Да, датская академия этим славится, в знак согласия кивнул Энгельберт.
Может, и так, бросил Льето, но вот мне пришлось ждать два года, чтобы попасть в настоящее сражение, а после этой школы в действующую отправляют враз. Хоть не приходится мариноваться.
Верно, ответил Танкред, внезапно помрачнев. Как только я получил первые нашивки, меня сразу отправили в зону конфликта в Сурат.
Льето стремительно повернулся к нему:
Ты участвовал в кампании в Сурате? Черт, ну конечно, как же я мог забыть?
Он вдруг смутился и что-то забормотал, но старший брат оборвал его:
Не можешь не вляпаться, а? Прости его, Танкред, вечно он мелет языком, не подумав.
Ничего страшного.
Но скажи-ка, продолжал Энгельберт уже мягче, ведь мятеж в Сурате случился как минимум четырнадцать лет назад. Ты же тогда был совсем мальчишкой.
Говорю же, я только окончил школу. Мне было девятнадцать.
Господи
Льето неодобрительно нахмурился:
Это отвратительнопосылать совсем зеленых солдат на такие задания.
За столом воцарилось неловкое молчание. Уже очень давно Танкред старался стереть из памяти те ужасные события и каждый раз, когда что-то напоминало о них, ощущал, как присущий ему оптимистический взгляд на жизнь мгновенно мрачнеет, как чистая вода от капли чернил.
Однако на сидящего рядом молодого фламандца вполне можно было положиться, чтобы разрядить атмосферу. Тот быстро встряхнулся и высоко поднял свою кружку:
Да ладно, хватит вспоминать тяжелые времена, давайте выпьем! За девятый крестовый поход!
Без особого энтузиазмано и не упуская возможности сменить темуТанкред тоже взялся за пиво и добавил:
За крестоносцев!
Вслед за ними поднял свою кружку Энгельберт и торжественно возгласил:
Во славу Господа!
Льето удрученно возвел очи горе́, но тем не менее залпом осушил свою пинту и грохнул кружкой о стол под насмешливым взглядом развеселившегося Танкреда. Общение с кем-то вроде Льето Турнэотличный способ не пережевывать до бесконечности черные мысли.
Льето снова подозвал трактирщика, чтобы повторить заказ, и недобрым глазом следил за подавальщиком, когда тот ставил кружки на стол. Но дурные привычки прилипчивы, и пена снова брызнула им на ноги. Энгельберт подколол брата:
Думаю, тебе еще следует поработать над грозным взглядом, пока получается не слишком убедительно.
Проигнорировав насмешку, тот внезапно напустил на себя заговорщицкий вид и понизил голос, чтобы спросить:
Кстати, вы слышали, что говорят?
Очередная сальная и пошлая история, на которые ты мастер? процедил брат.
На самом деле я тут в столовке застал разговор двух техников. По их словам, похоже, что на борту уже действует какая-то группа недовольных и они из-под полы раздают листовки.
Ничего неожиданного, раз на борту миллион человек, заметил Танкред. Скорее следовало бы удивляться, если бы таких не нашлось.
Конечно, согласился Льето. Но всего через сорок восемь часовчто-то уж больно быстро.
Некоторые на борту уже несколько недель, возразил Танкред, и у группы было полно времени сформироваться. Ну, если она действительно существует. Судя по тому, что ты говоришь, это всего лишь слухи.
Если я правильно понял, не сдавался Льето, там всем баронам, кто в крестовом походе, досталось: из серии «все лжецы, все продажные».
Старая песня эта твоя «серия», высказался Энгельберт тоном строгого внушения. Не стоило бы тебе обращать внимание на такие вещи. Слухиэто всегда лишь жалкие сплетни, распространяемые в угоду одному из самых неприятных пороков рода человеческого: любопытству.
Льето вздохнул:
Как тебе удается всегда быть таким предсказуемым? И кстати, далеко не все слухи всегда оказываются ложными. Иногда если в них разобраться, то можно извлечь крупицу истины.
Я с тобой не согласен, заявил Танкред. Слухи или анонимные листовкиэто всегда клевета, запущенная теми, кто слишком труслив, чтобы взять на себя ответственность за собственное мнение. Чтобы не рисковать лично, они ставят на старый предрассудок «нет дыма без огня». Если у этих людей есть серьезные основания для обвинения, они просто должны высказать их публичнои будут услышаны.
Отлично сказано, Танкред, поддержал его Энгельберт.
Что ж, шутливо заметил Льето, я и не знал, что выпиваю с двумя святошами. Мало мне было братца, читающего нотации при каждом удобном случае, так еще и командир туда же. Два воплощения добродетели на одну мою голову!
От смеха Танкред чуть не поперхнулся пивом. Даже уже приготовивший строгую отповедь Энгельберт прыснул. В этот момент дверь кабака открылась и вошла молодая женщина.
Не особенно красивая, с длинными, спадающими на плечи волосами и открытым взглядом, она обладала очарованием простой девушки без комплексов. Нос с небольшой горбинкой, а глаза казались то карими, то серыми. Она окинула взглядом залне обращая внимания на рассматривающих ее мужчини направилась прямо к столику Танкреда и братьев Турнэ. При ее приближении все трое подняли голову, а она без всякого стеснения присела на колени Льето и положила ему руку на плечо.
Эй, привет, красотка, весело воскликнул тот, как ты меня отыскала?
Я зашла к вам в каюту и спросила, пояснила она ясным приятным голосом. Некий Дудон мне помог. Милый паренек этот Дудон.
Друзья, обратился Льето к двоим другим, познакомьтесь с Вивианой. Я встретился с ней сегодня днем в прачечной, и мы сразу нашли общий язык!
И он подмигнул брату.
Привет, парни, прощебетала Вивиана. Кто из вас угостит меня выпивкой?
Танкред поднял руку, делая знак хозяину принести еще пива.
Экий важный господин наш Танкред, бросил уязвленный Льето.
Глазам своим не верю! вмешался изумленный Энгельберт. Еще и суток не прошло, как мы на борту, а ты уже погряз в грехе!
Это меня ты называешь грехом? лукаво поинтересовалась Вивиана. Я польщена.
Ладно тебе, Энгельберт, осадил брата Льето. Ты решил вести жизнь аскета, и отлично, но не рассчитывай, что я последую твоему примеру.
Так-то оно так, шепнул Танкред, заметив, что многие взгляды в зале обратились на них, но, может, лучше бы Вивиане присесть на скамью.
Молодой фламандец бросил взгляд на пялившихся на него мужчин. Танкред отметил, что его лицо внезапно окаменело. Зарождающийся гнев, который оно сейчас выражало, не имел ничего общего с напускным, которым он недавно пугал официанта, и действительно производил впечатление. Льето выдержал их взгляды, пока они не отвели глаза. И только тогда согласился отпустить Вивиану, чтобы она села как положено.
Хорошенькое нас ждет путешествие, если даже в кабаке нельзя расслабиться
Молодая женщина устроилась напротив него; похоже, ей ситуация тоже пришлась не по вкусу.
Я здесь всего три дня, желчно заметила она, а уже видела на борту больше консерваторов и ультра, чем во всем Ватикане.
При этом заявлении Энгельберт резко повернул к ней голову, но воздержался от нотации, не желая обострять ситуацию.
Остаток вечера прошел спокойно, и благодаря постоянным усилиям Льето разрядить обстановку веселое настроение постепенно вернулось к ним. Природная жизнерадостность Вивианы делала ее общество весьма приятным. Танкред нимало не удивлялся, что эти двое так быстро спелись, столько у них было общего.
Поздно ночью, возвращаясь по месту расквартирования, они свернули в коридор, идущий вдоль внешней оболочки корабля. Проходя мимо еще не закрытых створками обзорных иллюминаторов, они на мгновение остановились, чтобы насладиться зрелищем: перед их глазами, за надстройками «Святого Михаила», висело величественное освещенное полушарие Земли, являя им множество деталей и тонкостей, недоступных даже лучшим экранам, на которых они обычно разглядывали виды своей планеты.
С такого расстояния вид континентов и океанов почти вызывал головокружениекак у парашютиста, прыгнувшего со слишком большой высоты и не знающего, пора ли уже дергать за кольцо. В этот момент над Азией занимался день, одновременно заливая светом такие разные регионы, как Таиланд, Бирма, Китай, Суматра и даже Россия.
Сколько когда-то живых и населенных областей, а сегодня мертвых и навсегда зараженных радиацией. Глядя на эту картину в натуральную величину, Танкред почувствовал отвращение к чудовищной глупости людей, которые сами навлекли на себя тяжелейшую кару. Потребуются еще десятки лет, чтобы снова подняться на ноги и восстановить общество, достойное этого названия и на более здоровой основеблагодаря Новой христианской империи.
Другая мысль, еще более душераздирающая, внезапно пронзила его, когда он смотрел на медленно проплывающие у него перед глазами континенты и постепенно озаряющиеся светом горы: Людей не видно. С такого расстояния невозможно было заметить ни единого признака присутствия или деятельности человека. Не угадывались ни граница, ни город, ни дороги, эта планета могла бы быть девственна и, возможно, однажды такой и станет. Мы ничто, пустое место, к чему все это? На мгновение его разумом овладел великий ужас. Все, что мы делаем, тщетно, всему суждено исчезнуть! Все абсурдно и бесцельно!
Он уже не впервые испытывал подобные ощущения, не впервые нечестивые мысли смущали его разум. Всякий раз он яростно старался побороть их, однако рано или поздно они всегда возвращались, еще более сильные и коварные. И, как всякий раз, он ощутил на своих плечах тяжкий груз, пригибающий его к земле. Чтобы сохранить равновесие, ему пришлось ухватиться за поручень под иллюминатором.
Энгельберт заметил это и положил руку ему на плечо:
Все в порядке, друг? Тебе вдруг вроде как поплохело.
Огромным усилием воли Танкред отогнал охватившее его губительное оцепенение:
Да Да, Энгельберт, благодарю Наверняка просто усталость
Но в глубине души он знал, что это не так. Как он уже замечал с некоторого времени, его старые демоны вернулись.
* * *
10 мая 2204 ПВ
Ч6:02
На следующий день только одно занимало все умы: проповедь Петра Пустынника в соборе.
Она должна была прозвучать ближе к полудню, и этому важнейшему событию, знаменующему начало крестового похода, предстояло стать символом нерушимой клятвы верности армии крестоносцев, а также ключевым моментом, когда официально прозвучит воззвание к Господу, дабы имя Его вело людей в этой небесной миссии и помогло им сдержать данный обет.
Большинство впервые увидит собственными глазами Петра Пустынника во плоти, причем именно тогда, когда он официально станет истинным главой крестового похода, а также его духовным вождем. Завершение проповеди послужит сигналом к окончательному обратному отсчету времени, оставшегося до старта «Святого Михаила».
В одиннадцать часов по всем помещениям разнесся призыв к общему сбору:
Всем: мужчинам и женщинам, членам экипажа и военным, техникам и гражданским лицампредлагается явиться, отложив текущие дела, в собор в квадранте один; неаккредитованным, а также тем из аккредитованных, кто находится слишком далеко от квадранта один, предлагается направиться к ближайшим общественным панелям, чтобы прослушать проповедь Петра Пустынника и перед отправлением получить благословение епископа Адемара Монтейльского.
Эхо этих слов еще разносилось по просторным помещениям корабля, когда каждый мужчина и каждая женщина оставляли свои занятиянаконец-то пришел долгожданный моменти все как один двигались в первый квадрант. Почти повсюду перед общественными панелями собирались все более плотные группы.
Танкред находился на борту уже почти два дня, а единственными, с кем у него установился неплохой контакт, были братья Турнэ. Хотя Энгельберт производил впечатление немного сварливого сурового монаха, в нем угадывались человеческая теплота и ум, которые нравились Танкреду. Что до его брата Льето, пусть импульсивного и иногда поступающего как незрелый юнец, он обладал несокрушимым оптимизмом и общительным характером. Поэтому Танкред, разумеется, предложил вместе пойти слушать проповедь Петра Пустынника.
Опасаясь сутолоки, они явились больше чем за час до общего сбора и умудрились найти места в самом соборе, у подножия колонны недалеко от балдахина. Они ждали стоясидячие места, естественно, предназначались для более важных персон. По правде говоря, Танкред мог бы без труда заполучить такое местечко, но подумал, что это будет некрасиво по отношению к Льето и Энгельберту, вдобавок ему было нетрудно и постоять.
Когда, несколькими часами раньше, они вошли под купол квадранта один, их прежде всего поразили его размеры. Пространство, отведенное под строительство священного храма, было, наверно, одним из самых больших на судне, за исключением, возможно, некоторых тренировочных куполов.
Такова была воля Урбана IX: выстроить внутри самого «Святого Михаила» точное подобие римского собора Святого Петра, самого большого культового здания христианского мира. Такому кораблю, авангарду христианских армий в других мирах, было бы недостойно не вместить в себе также и наиболее грандиозный дом Бога, который когда-либо создавался человеком.
С этой целью все мельчайшие детали сооружения, начатого Браманте в 1450 году и законченного Микеланджело полтора века спустя, были описаны и тщательно воспроизведены в мраморе из Массы, а затем переправлены на борт и собраны уже здесь. Площадь шириной более трехсот метров, на которую выходит благородный фасад оригинала, здесь заменили оставшимся пространством купола, где установили несколько гигантских экранов.
Наличие такого грандиозного сооружения в самом сердце военного межзвездного корабля являло собой поразительное зрелище для тех, кто видел его впервые. Это было так красиво, так величественно, так значимо, что присутствие здесь Бога казалось почти осязаемым. Танкред и Льето онемели от удивления, а Энгельберт, шепча молитву, осенил себя крестным знамением.
Лишь одна деталь немного портила эту почти совершенную картину: верхняя часть собора, возвышавшаяся на Земле на высоту ста тридцати метров, на двадцать пять метров превосходила высоту купола квадранта один. Поэтому пришлось урезать знаменитый свод, созданный Микеланджело, убрав изначально венчавшую его башенку с крестом. На некоторых это производило неприятное впечатление, которым пришлось пренебречь, чтобы втиснуть весь ансамбль под корабельный купол, но ватиканские власти сочли, что символическая мощь этого памятника на борту перевешивает эстетические соображения.
Восхищение Танкреда и братьев не уменьшилось, когда они оказались внутри собора. Подавляющие размеры нефаболее ста восьмидесяти метров в длинуничуть не умаляли гармонии единого целого, а создатели копии проявили особое внимание к деталям, воспроизведя все окружавшие на протяжении веков центральную часть оригинала скульптуры, вплоть до бронзового изображения святого Петра работы Арнольфо ди Камбио или же знаменитой Пьеты самого Микеланджело.