«Вставай, подумала она. Шевелись, ты, мешок с костями, или умрешь здесь».
Она поднялась, держа перед собой сумку, словно щит, и пошла, спотыкаясь в темноте. Ноги были как деревянные чурки. Несколько раз она падала, зацепившись за обломки и сорванные провода. Но останавливалась лишь затем, чтобы перевести дух и переждать боль, а потом опять выпрямлялась и шла дальше.
Сестра Жуть натолкнулась на лестницу и стала взбираться по ней, но проход оказался забит кабелями, обломками бетона и кусками труб. Она вернулась в туннель и отправилась искать другой выход. По дороге воздух в некоторых местах был раскален и нечем было дышать, и она делала несколько быстрых неглубоких вдохов, чтобы не потерять сознание.
Она ощупью шла по туннелю, наталкиваясь на завалы. Ей приходилось менять направление, она обнаруживала другие лестницы, которые вели наверх, к заблокированным площадкам или к люкам, крышки которых нельзя было поднять. Мысли ее метались, как звери в клетке.
«Шаг за шагом, говорила она себе. Шаг, а потом еще один, и ты дойдешь туда, куда тебе нужно».
Волдыри на лице, руках и ногах полопались от движения. Она останавливалась и присаживалась передохнуть, в легких свистело от тяжелого воздуха. Не было слышно ни шума подземки или автомобилей, ни криков горящих грешников.
«Там случилось что-то страшное, подумала она. Не Царствие Божие, не второе пришествиено что-то страшное».
Сестра Жуть заставила себя идти дальше. Шаг за шагом. Один шаг, потом другой.
Она нашла еще одну лестницу и поглядела наверх. На высоте около двадцати футов, на лестничной клетке, виднелся полумесяц сумрачного света. Она карабкалась, пока не поднялась настолько, что коснулась крышки люка, на два дюйма сдвинутой той же ударной волной, которая сотрясла туннель. Женщина просунула пальцы между железом и бетоном и сдвинула крышку с места.
Свет был бурый, как засохшая кровь, и такой мутный, словно просачивался сквозь несколько слоев толстой марли. И все же Сестре Жуть пришлось щуриться, прежде чем глаза к нему привыкли.
Она смотрела на небона небо, какого раньше никогда не видела. Над Манхэттеном клубились грязно-коричневые облака, из них вырывались вспышки голубых молний. Горячий горький ветер с силой бил ей в лицо, едва не отрывая от лестницы. В отдалении гремели раскаты грома, но такого грома Сестра Жуть в жизни не слышала: будто кувалдой молотили по железу. Ветер выл на разные голоса и, врываясь в люк, толкал ее вниз. Но она напряглась, одолела последние две ступени и вместе с сумкой выползла наружу.
Ветер швырнул Сестре Жуть в лицо облака пыли, и на несколько секунд она ослепла. Когда перед глазами прояснилось, она увидела, что вылезла из туннеля куда-то вроде свалки.
Вокруг нее высились раздавленные остовы легковых автомобилей, такси и грузовиков, некоторые сплавились воедино, образовав причудливые скульптурные композиции из металла. Покрышки на нескольких машинах еще дымились, а на других расплылись черными лужами. В мостовых зияли разверстые щели до пяти-шести футов шириной, из многих вырывались клубы пара или струи воды, похожие на действующие гейзеры. Сестра Жуть изумленно огляделась, щурясь от пыльного ветра. Кое-где земля провалилась, кое-где вздымались горы из обломков, миниатюрные Эвересты из металла, камней и стекла. Между ними гудели и метались, гуляли среди руин воздушные потоки. Многие здания были разломаны на части, обнажились металлические скелеты, искореженные и разорванные, точно они были соломенными.
Густой дым полз от горящих зданий и куч обломков и колыхался в порывах ветра, а из черных глубин плотных облаков к земле устремлялись молнии. Сестра Жуть не видела солнца, даже не могла сказать, где оно может находиться, за каким из клубившихся в небе облаков. Она поискала Эмпайр-стейт-билдинг, но небоскребов вообще не было. Все верхние этажи, по-видимому, были снесены, хотя из-за дыма и пыли она все равно не могла бы увидеть, стоит ли это здание. Теперь Манхэттен превратился в перекопанную свалку отходов, холм обломков и дымящиеся расщелины.
«Суд Божий, подумала она. Бог поразил город зла, смел всех грешников навечно в адское пламя!»
Внутри у нее зародился безумный хохот, и, когда она подняла лицо к грязным облакам, по щекам хлынула жидкость из полопавшихся волдырей.
Молния ударила в искореженный каркас ближнего здания, и в воздухе в безумном танце заметались искры. Вдалеке, над вершиной огромной горы обломков, Сестра Жуть увидела столб смерча. Еще один закручивался справа. А выше, в облаках, подпрыгивали огненно-красные шаровые молнии, похожие на горящие мячики в руках жонглера.
«Все пропало и разрушено, подумала она. Конец света. Хвала Богу! Хвала благословенному Иисусу! Конец света, и все грешники горят в»
Она хлопнула себя руками по голове и вскрикнула. Что-то в ее мозгу разбилось, как зеркало в комнате смеха, которое служило только для того, чтобы отражать искаженный мир. И когда осколки осыпались, проявились иные образы: она увидела себя молодой, гораздо более симпатичной. Она толкала тележку вдоль торгового ряда. Пригородный кирпичный домик с зеленым двориком и припаркованным грузовичком. Городок с главной улицей и статуей на площади. Лица, некоторые смутно различимые, другие едва знакомые. Затем голубые вспышки молний, и дождь, и демон в желтом плаще наклоняется и говорит: «Дайте ее мне, леди. Дайте ее мне скорее»
«Все пропало и разрушено. Суд Божий! Хвала Иисусу!» «Дайте ее мне скорее» «Нет. Нет!»
«Все пропало, все разрушено! вспомнив, подумала она. Грешники горят в аду! Нет! Нет! Нет!»
Сестра Жуть зарыдала, потому что все вокруг лежало в огне и руинах. И в этот миг до нее дошло, что Создатель не может уничтожить свое творение одной спичкой, как неразумное дитя в порыве гнева. Это не был ни Судный день, ни Царствие Божие, ни второе пришествие. То, что произошло, не могло иметь ничего общего с Богом. Это явно было злобное уничтожение без смысла, без цели, без разума.
Впервые с того момента, как выкарабкалась из люка, Сестра Жуть посмотрела на свои покрытые волдырями ладони, на порванную в клочья одежду. Кожу саднило от ожогов, под набухшими пузырями скопилась желтая жидкость. Сумка едва держалась на ремнях, через прожженные дыры из нее вываливались вещички. Потом среди дыма и пыли женщина увидела то, чего в первый момент не заметила: лежавшие на земле обугленные предметы, которые весьма смутно могли быть опознаны как человеческие останки. Почти перед ней возвышалась целая груда, будто кто-то смел их в одно место, как кучку угольной пыли. Они заполняли улицу, залезали в раздавленные автомобили или наполовину высовывались из них. Один свернулся возле велосипеда, другой жутко скалил белые зубы на обезображенном лице. Землю покрывали сотни обгорелых трупов, их кости были вплавлены в картину сюрреалистического ужаса.
Сверкнула молния. Ветер завывал в ушах Сестры Жуть зловещим голосом смерти.
Она побежала. Ветер хлестал ее по лицу, слепя дымом, пылью и пеплом, она пригибала голову. Вдруг, взбираясь по склону холма из обломков, она поняла, что забыла сумку, но не смогла заставить себя вернуться в эту долину мертвых.
Она перескакивала через завалы, из-под ее ног срывались вниз лавины обломковсмятые телевизоры и стереоаппаратура, спекшиеся куски компьютеров, радиоприемников, обгоревшие мужские костюмы и изысканные женские туалеты, обломки красивой мебели, обуглившиеся книги, антикварное серебро, превратившееся в слитки металла. И повсюду множество развороченных автомобилей и останков, погребенных в катастрофе, сотни тел и обугленных кусков плоти, рук и ног, торчащих из завалов, как будто это был склад манекенов.
Сестра Жуть взобралась на вершину холма, где дул такой свирепый горячий ветер, что ей пришлось опуститься на колени, иначе бы ее унесло. Глядя по сторонам, она увидела весь масштаб катастрофы: от Центрального парка осталось несколько деревьев, на протяжении всего того, что было когда-то Восьмой авеню, бушевали пожары, похожие на кроваво-красные рубины за занавесью дыма. На востоке не осталось даже признака Рокфеллеровского центра или вокзала Гранд-Сентрал, только обвалившиеся конструкции, торчавшие, как гнилые зубы. На юге исчез небоскреб Эмпайр-стейт-билдинг, а на месте Уолл-стрит танцевала воронка смерча. Груды сплошных завалов на западе шли до самого Гудзона.
Панорама казалась апофеозом ужаса и погрузила Сестру Жуть в оцепенение. Ее сознание достигло порога осмысления, и все стало плоским. Все стало восприниматься как детские мультфильмы и комедии: «Джетсоны», «Пес Гекльберри», «Майти Маус» и «Три балбеса». Она съежилась на вершине холма под порывами воющего ветра и невидящим взором смотрела на руины. На ее губах застыла слабая улыбка. Единственная здравая мысль билась в ее мозгу: «Боже, что же случилось с этим волшебным уголком?» И ответом было: «Все пропало, все уничтожено».
Вставай, сказала она себе, и ветер сдул эти слова с ее губ. Вставай. Ты что, собираешься остаться здесь? Здесь нельзя оставаться! Вставай! Иди по одному шажку. Шаг, потом еще одини ты придешь куда нужно.
Но прошло много времени, прежде чем она опять смогла идти. Спотыкаясь, она побрела, как старуха, вниз по другому склону холма из обломков, бормоча что-то себе под нос.
Она не знала, куда идет, да ее это и не особенно заботило. Молнии сверкали все чаще, землю потряс удар грома. Черный противный моросящий дождь посыпался из облаков, сильный ветер иголками колол ей лицо.
Сестра Жуть, спотыкаясь, брела от холма к холму. Вдали ей почудился женский вскрик, и она отозвалась, но ответа не получила. Дождь полил сильнее, ветер хлестал по щекам.
И тутона не знала, сколько времени прошло, она приблизилась к краю завала и остановилась около смятого каркаса желтого такси. Рядом находился указатель, согнутый почти в узел, на нем значилось: «Сорок вторая улица». На всей улице осталось стоять только одно здание.
Касса кинотеатра «Эмпайр-стейт» все еще мигала огнями, рекламируя «Лики смерти, часть четвертая» и «Мондо бизарро».
Все здания вокруг превратились в выгоревшие каркасы, но сам кинотеатр нисколько не пострадал. Она вспомнила, как накануне вечером проходила мимо и как ее зверски столкнули на мостовую. Между ней и кинотеатром плавала дымка, и Сестре Жуть показалось, что через секунду здание исчезнет, как мираж. Но дымку сдуло, а кинотеатр остался на месте, и на будке продолжала вспыхивать реклама.
«Отвернись, сказала себе Сестра Жуть. Убирайся отсюда!»
Но она все же сделала шаг в ту сторону, потом еще, да так и дошла, хотя вовсе не хотела туда идти. Она встала перед кинотеатром. Из дверей тянуло попкорном с маслом.
«Нет! подумала она. Это невозможно».
Но это оказалось возможноменее чем в считаные часы превратить Нью-Йорк в свалку на пустыре. Глядя на двери кинотеатра, Сестра Жуть осознала, что правила в этом мире неожиданно и круто изменились под действием силы, которую она еще не в состоянии понять.
«Я схожу с ума», сказала она себе.
Но кинотеатр был реальностью, и запах попкорна с маслом тоже. Она сунулась в кассу, но там оказалось пусто. Тогда Сестра Жуть собралась с силами, подержалась за распятие, висевшее на цепочке у нее на шее, и вошла.
За стойкой контролера никого не было, но Сестра Жуть поняла, что в зале за выцветшей красной портьерой идет фильм: послышался лязг, визг и грохот автомобильной аварии, и выразительный голос диктора произнес: «Вы видите результат столкновения на скорости шестьдесят миль в час».
Сестра Жуть прошла за стойку, стащила пару плиток шоколада и уже собралась съесть одну из них, как вдруг услышала звериное рычание.
Звук усиливался, переходя в человеческий хохот. Но ей почудился в нем визг тормозов на скользком от дождя шоссе и пронзительный, душераздирающий сердце детский крик: «Мамочка!»
Она зажала ладонями уши, чтобы заглушить этот крик, и стояла так до тех пор, пока он не исчез из памяти.
Смех тоже затих, но тот, кто смеялся, кем бы он ни был, сидел в зале посреди уничтоженного города и смотрел кино.
Женщина откусила полплитки шоколада, прожевала и проглотила. За занавесом диктор с холодной медицинской дотошностью рассказывал об изнасилованиях и убийствах. Экран был ей не виден. Она доела шоколадку и облизала пальцы.
«Если этот ужасный смех раздастся опять, подумала она, я сойду с ума, но мне нужно видеть того, кто так смеется».
Сестра Жуть подошла к портьере и медленно, очень медленно отодвинула ее.
На экране было окровавленное мертвое лицо молодой женщины, но это больше не могло испугать Сестру Жуть. Она видела чей-то профиль: кто-то сидел в переднем ряду и смотрел фильм.
Остальные места пустовали. Сестра Жуть впилась взглядом в эту голову. Лица она не видела и не хотела видеть, потому что, кто бы или что бы это ни было, это не мог быть человек.
Голова неожиданно повернулась к ней.
Сестра Жуть отпрянула. Ноги ее были готовы бежать, но она не тронулась с места. Сидевшая в первом ряду фигура рассматривала ее, а на экране продолжали крупным планом показывать вскрытые трупы. Тут фигура встала со своего места, и Сестра Жуть услышала, как под подошвами хрустнул попкорн.
«Бежать! мысленно закричала она. Сматываться отсюда!»
Но не двинулась с места. Фигура остановилась там, куда из-за стойки билетера не проникал свет, который мог бы упасть на лицо.
Вы вся обгорели. Голос был мягким и приятным и принадлежал молодому человеку.
Он был худ и высок, ростом около шести футов четырех дюймов, одет в темно-зеленые брюки и желтую рубашку с короткими рукавами. На ногах были начищенные военные ботинки.
Я полагаю, там, снаружи, все уже закончилось.
Все пропало, пробормотала она. Все уничтожено.
Она ощутила сырой холодок, такой же, как тогда, прошлой ночью перед кинотеатром, но потом озноб исчез. На лице этого человека она не смогла уловить ни малейшего выражения. Потом ей показалось, что он улыбнулся, но это была страшная улыбка: рот у него оказался не на том месте, где должен был находиться.
Я думаю, все мертвы, сказала она.
Не все, поправил он. Вы ведь живы? И думаю, что там, снаружи, есть и другие уцелевшие. Вероятно, прячутся где-нибудь. В ожидании смерти. Хотя долго им ждать не придется. Вам тоже.
Я пока не мертвая, сказала она.
Все еще впереди. Грудь незнакомца поднялась, он сделал глубокий вдох. Понюхайте воздух. Он ведь сладковат?
Сестра Жуть шагнула было назад. Человек сказал почти ласково: «Нет», и она остановилась, как будто важнее всего, единственной важной вещью в мире было подчиниться.
Сейчас начнутся мои самые любимые кадры. Он кивком указал на экран, где из здания вырывались языки пламени и на носилках лежали изувеченные тела. Вот я! Стою у автомобиля! Ну, я бы не сказал, что это был продолжительный кадр!
Его внимание вернулось к ней.
О, мягко заметил он, мне нравится ваше ожерелье.
Бледная рука с длинными тонкими пальцами скользнула к шее Сестры Жуть.
Женщина хотела отпрянуть, потому что не могла вынести, чтобы эта рука прикоснулась к ней, но голос гипнотизировал ее, эхом звучал в сознании. Она содрогнулась, когда холодные пальцы коснулись распятия. Незнакомец потянул цепочку, но и распятие, и цепочка припечатались к ее коже.
Приварилось, сказал человек. Мы это поправим.
Быстрым движением руки он сорвал распятиес кожей. Ужасная боль пронзила Сестру Жуть, как электрический разряд, но зато освободила ее сознание от покорности, и мысли прояснились. По щекам покатились жгучие слезы.
Человек держал ладонь вверх, распятие и цепочка подрагивали перед лицом бедной женщины.
Он стал напевать голосом маленького мальчика:
Мы пляшем вокруг кактуса, кактуса, кактуса
От его пальцев поднялись языки пламени. Когда ладонь покрылась огнем, как перчаткой, распятие и цепочка стали плавиться, закапали на пол.
Мы пляшем вокруг кактуса в пять часов утра!
Сестра Жуть глядела в его лицо. При свете охваченной пламенем руки она видела, как меняются его кости, оплывают щеки и губы, на поверхности без глазниц появляются глаза различных оттенков.
Последняя капля расплавленного металла упала на пол. На подбородке человека прорезался рот, похожий на рану с кровоточащими краями. Рот ухмыльнулся.
«Свет изгнан», прошептал он.
Фильм прекратился, пламя лизнуло экран. Красную портьеру, за которую все еще держалась Сестра Жуть, охватил огонь. Женщина вскрикнула и отдернула руки. Волна удушающего жара заполнила кинотеатр, стены занялись.