Джонни Ли Ричвайн поймал его, пригнул и поднял на «мельницу». Зрители на мгновение замерли, пока эта махина отрывалась от мата, потом заорали, когда Джонни начал крутить монстра в воздухе. Черный Франкенштейн вопил, как отшлепанный ребенок.
Раздался щелчок, похожий на ружейный выстрел. Джонни Ли Ричвайн вскрикнул и стал валиться на мат. Ноги его подкосились, и человек по прозвищу Черный Франкенштейн уловил момент, чтобы соскочить с плеч молодого соперника. Он слишком хорошо знал звук ломающейся кости. И он был против того, чтобы парень крутил его, как лопасти мельницы, но Джонни хотел потрясти своих болельщиков. Черный Франкенштейн упал на бок, а когда сел, то увидел, что молодой местный борец лежит в нескольких футах от него, сжимая колено, и стонет, на этот раз от неподдельной боли.
Судья стоял, не зная, что делать. Распростертым полагалось лежать Черному Франкенштейну, а Джонни Ли Ричвайну следовало выиграть главную схватку. Именно так значилось в сценарии, и до сих пор все шло прекрасно.
Черный гигант поднялся. Он знал, что парень испытывает сильную боль, но должен был выдерживать образ. Подняв руки над головой, он прошел через ринг под прицельным градом стаканчиков и пакетов из-под попкорна, а когда приблизился к ошеломленному рефери, сказал тихим голосом, совсем не похожим на его злодейское пустозвонство:
Дисквалифицируйте меня и отправьте парня к врачу.
А?
Сделайте это немедленно.
Судья, местный житель, владелец скобяной лавки в соседнем Бельвилле, наконец показал руками крест-накрест, что означало дисквалификацию Черного Франкенштейна.
Громадный борец прыжками показной ярости с минуту демонстрировал свое недовольство, а публика освистывала и поносила его. Потом он быстро вышел с ринга и под эскортом взвода полицейских отправился в раздевалку. На этом длинном пути спортсмену пришлось выдержать летевшие ему в лицо попкорн и мороженое, а также плевки и непристойные жесты от детей и взрослых. Особенно он боялся старых благообразных леди, потому что год назад в Уэйкроссе, штат Джорджия, одна из таких напала на него со шляпной булавкой, к тому же попыталась пнуть его в пах.
В раздевалке, которой служили скамейка и шкафчик в комнате футбольной команды, он постарался, насколько возможно, расслабить мышцы. Некоторые растяжения и ушибы уже стали хроническими, плечи свело, они казались кусками окаменевшего дерева. Он расшнуровал кожаную маску и стал разглядывать свое отражение в маленьком треснувшем зеркальце, висевшем в шкафу.
Едва ли его можно было назвать симпатичным. Голова обрита наголо, чтобы лучше надевалась маска, лицо в шрамахследах множества схваток на ринге. Он точно помнил, откуда у него появился каждый шрам: нерассчитанный удар в Бирмингеме, слишком энергичный бросок стула в Уинстон-Сейлеме, столкновение с углом ринга в Су-Фолсе, встреча с цементным полом в Сан-Антонио. Ошибки в согласованности действий в профессиональной борьбе приводят к реальным травмам. Джонни Ли Ричвайн не смог сохранить равновесие, необходимое, чтобы выдержать большую тяжесть, и расплатился за это ногой. Черному Франкенштейну было жаль парня, но поделать он ничего не мог. Представление должно продолжаться.
Ему было тридцать пять лет. Последние десять из них он провел на борцовском ринге, колеся по шоссе и сельским дорогам между городскими спорткомплексами, университетскими залами и сельскими ярмарками. В Кентукки его знали как Молнию Джонса, в Иллинойсекак Кирпича Перкинса, и в дюжине других штатовпод подобными же устрашающими кличками. По-настоящему его звали Джошуа Хатчинс, и в этот вечер он оказался далеко от своего дома в Мобиле, штат Алабама.
Широкий нос Хатчинсу ломали трижды, и это было заметно. Последний раз Джош даже не стал пытаться исправлять его. Под густыми черными бровями сидели глубоко запрятанные светло-серые глаза. Вокруг ямочки на подбородке, как перевернутый вопросительный знак, загнулся еще один маленький шрам, а резкие черты лица и морщины делали Хатчинса похожим на африканского короля, перенесшего многие сражения. Он был настолько огромен, что казался чудом. Когда он шел по улице, на него глазели любопытные. Бугры мышц округляли его руки, плечи и ноги, но живот был вялым и слегка виселрезультат слишком большого количества глазированных пончиков, съеденных в одиночных номерах мотелей. Однако, даже нагуляв лишний жир, Джошуа Хатчинс, похожий на раздутый резиновый баллон, двигался с силой и изяществом, создавая впечатление туго скрученной пружины, готовой мгновенно распрямиться. Это все, что осталось от той взрывной энергии, которая бурлила в нем, когда он играл полузащитником у «Нью-Орлеан сэйнтс».
Джош принял душ и смыл пот. Завтра вечером ему предстояло бороться в Гарден-Сити, на другом конце штата Канзас, куда придется добираться пыльной дорогой. И жаркой, потому что несколько дней назад в машине сломался кондиционер, а он не мог себе позволить его отремонтировать. Деньги он получит лишь в конце недели в Канзас-Сити, где должен участвовать в борьбе против семи произвольных соперников.
Хатчинс вышел из душа, вытерся и оделся. Когда он уже собирался уходить, в раздевалку заглянул организатор матча и сказал, что Джонни Ли Ричвайна увезли в больницу и с ним все будет в порядке, но Джошу нужно быть поосторожнее на выходе из гимнастического заламестные могут устроить потасовку. Джош спокойно поблагодарил его, затянул молнию на сумке и попрощался.
Его побитый серый «понтиак», купленный шесть лет назад, был припаркован на стоянке круглосуточного супермаркета «Продуктовый гигант». По опыту, стоившему ему множества проколотых шин, Хатчинс знал, что нельзя оставлять автомобиль близко к спортивному клубу. Он вошел в торговый зал и через несколько минут вернулся с упаковкой глазированных пончиков, несколькими пирожными и пакетом молока. Сев в машину, он взял курс на юг по восемьдесят первой дороге к мотелю «Отдохни».
Арендованная комната выходила окнами на шоссе, и грохот проезжающих грузовиков напоминал в темноте рычание зверей. Джош включил телешоу «Сегодня вечером» и намазал плечи разогревающим кремом «Бенгей».
Он давно уже не тренировался в спортзале, хотя не переставал твердить себе, что снова собирается начать ежеутренний бег трусцой. Пресс у Джоша был слабоват. Борец знал, что его можно здорово отделать, если бить по животу и не затягивать удары. Но он решил, что займется этим завтравсегда есть в запасе завтра, надел ярко-красную пижаму и лег на кровать, чтобы поужинать и поглядеть телик.
Великан уже расправился с половиной пончиков, когда праздную болтовню прервал выпуск новостей Эн-би-си. На фоне Белого дома появился мрачный диктор и начал говорить о «встрече первостепенной важности», которую президент провел с министром обороны, председателем Комитета начальников штабов, вице-президентом и рядом советников, и о том, что встреча касалась САК и НОРАД, и близкие к правительственным кругам источники подтвердили эти сведения.
«Американские базы ВВС, серьезно сказал диктор, могут перейти в состояние повышенной боевой готовности. По мере поступления новостей будут сделаны дополнительные сообщения».
Не взрывайте мир хотя бы до воскресенья, пробурчал Джош, прожевывая пончик. Сначала дайте мне получить чек.
Каждый вечер информационные выпуски полнились фактами или слухами о войне. Джош регулярно смотрел новости и читал газеты, где бы они ему ни попадались, и понимал, что государства стали страшно самолюбивы, до паранойи, но не мог вникнуть, почему трезвомыслящие лидеры не поднимут телефонные трубки и не поговорят друг с другом. Что в этом трудного?
Джош верил, что политика подобна профессиональной борьбе: сверхдержавы натянули маски и грузно ступают, извергая угрозы и неистово замахиваясь друг на друга, но все это лишь игра, надувательство с серьезным видом. Он не мог вообразить, во что превратится мир после того, как упадут ядерные бомбы, но достаточно хорошо знал, что в пепле ему не найти пончиков с глазурью. Тогда ему точно их не видать, и он станет скучать по любимому лакомству.
Он принялся за пирожные. Взгляд его упал на телефон возле кровати, и он подумал о Рози и мальчиках. Жена развелась с ним, когда он покинул профессиональный футбол и стал борцом, под ее опекой находились двое их сыновей. Они все еще жили в Мобиле, Джош навещал их всегда, когда бег по кругу приводил его туда. У Рози имелась хорошая работа секретаря юриста, а в последнюю их встречу она сказала, что помолвлена с чернокожим адвокатом и свадьба в конце августа. Джош редко видел сыновей и очень скучал по ним. Иногда в толпе вокруг арены он мельком замечал похожие лица, но эти парни всегда орали и глумились над ним. Не стоит слишком много думать о тех, кого любишь, нет смысла лелеять обиды. Он желал Рози добра и иногда испытывал желание позвонить ей, но боялся, что ответит мужчина.
«Ну что ж, подумал он, надкусывая еще одно пирожное и стараясь поскорее добраться до крема, мне не судьба быть семейным человеком, как ни крути. Нет, сэр! Я слишком люблю свободу и, клянусь Богом, имею то, чего хочу!»
Он устал. Тело его болело, а завтра будет долгий день. Может, стоит перед отъездом зайти в больницу и узнать насчет Джонни Ли Ричвайна? Сегодняшний бой добавит парню ума.
Джош оставил телевизор включеннымему нравились звуки человеческих голосови расслабился. Пакет пирожных мерно вздымался на его животе.
«Завтра большой день, думал борец сквозь полудрему. Нужно быть снова здоровым и сильным».
Потом он уснул, и в его сне продолжала бушевать враждебно настроенная толпа.
Затем пришло умиротворение. Министр выступал за то, чтобы перековать мечи на орала. Звездно-полосатый флаг трепетал над величественными, покрытыми снегом горами, необъятными просторами волнующихся полей пшеницы и кукурузы, текущими реками, зелеными лесами и огромными городами. В завершение было дано изображение американского флага, развернутого и неподвижного, на штоке, погруженном в поверхность Луны.
Картинка замерла, продержалась несколько секунд, а потом на экране замелькал серый «снег»: местная телестанция закончила передачу.
Глава 4Дитя-привидение
23:48 (центральное летнее время)
Близ Уичито, штат Канзас
Они опять скандалили.
Маленькая девочка зажмурилась и накрыла голову подушкой, но голоса все равно проникали в уши, приглушенные и искаженные, почти нечеловеческие.
Меня все это достало, женщина! Отвяжись от меня!
А что прикажешь? Улыбаться, когда ты напиваешься и проигрываешь деньги, которые заработала я? Нужно оплатить прокат этого паршивого трейлера и купить еды, а тыклянусь Богом, ты идешь и выбрасываешь деньги, просто выбрасываешь
Отстань от меня, я сказал! Посмотри на себя! Выглядишь хуже старой потаскушки! Мне до смерти надоело, что ты вечно торчишь тут и кормишь меня все время каким-то дерьмом!
А что мне делать? Может, сложить вещички и свалить отсюда подальше?
Давай! Убирайся и прихвати с собой девчонку, это привидение!
И уберусь! Думаешь, нет?!
Ругань продолжалась, голоса становились все громче и пакостнее. Девочке следовало бы выйти на воздух, но она, не открывая плотно зажмуренных глаз, погрузилась в мысли о своем садикеон располагался снаружи, прямо перед ее крошечной спальней. Люди отовсюду приходили к стоянке трейлера, чтобы посмотреть на ее палисадник и похвалить, как хорошо растут цветы. Миссис Игер, соседка, говорила, что фиалки прекрасны и она никогда не думала, что они могут цвести так поздно и в такую жару. Нарциссы, львиный зев, колокольчики тоже выросли крепкими, но в какой-то момент девочке показалось, что они гибнут. Она поливала их и рыхлила землю пальцами, сидела посреди садика на утреннем солнце и голубыми, как яйца малиновки, глазами любовалась растениями. Наконец всякие признаки увядания исчезли. Сейчас цветник представлял собой яркую картину, и даже трава вокруг трейлера стала роскошная, темно-зеленая. У миссис Игер газон уже побурел, хотя она почти ежедневно поливала его из шланга. Девочка давным-давно слышала, что трава со временем жухнет, но не хотела говорить об этом соседке, чтобы не огорчать ее. Может быть, зелень еще поднимется, когда пойдет дождь.
Горшки с растениями в изобилии заполняли спальню, размещались на полках и вокруг кровати. В комнате держался здоровый, пьянящий аромат жизни, и даже маленький кактус в красном керамическом горшочке выпустил белый цветок. Девочка привыкла думать о садике, когда Томми и ее мать ругались. Она мысленно видела каждый бутон и лепесток, представляла их запах, ощущала мягкость земли между пальцами, и это помогало ей отключиться от голосов.
Убери руки! кричала ее мать. Скотина, попробуй только еще раз ударить меня!
Да я выдерну тебе ноги, если захочу!
Последовали звуки борьбы, ругань и, наконец, шлепок пощечины. Девочка вздрогнула, слезы потекли по ее сомкнутым белесым ресницам.
«Перестаньте драться! с бешено колотящимся сердцем думала она. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, прекратите драться!»
Уйди от меня!
Что-то ударилось о стену и разбилось. Девочка зажала уши ладонями и, съежившись, замерла в кровати, готовая закричать.
Показался свет. Мягкий свет, мерцающий через веки. Она открыла глаза и села.
На оконной шторке напротив бился пульсирующий поток, слабое желтое мерцание, похожее на тысячу маленьких свечек на именинном пироге. Свет двигался, как вихрь по раскаленной пустыне, и ребенок зачарованно уставился на него. Звуки ссоры стали затихать и совсем пропали. Свет отражался в широко раскрытых глазах девочки, скользил по ее лицу, очертаниями напоминавшему сердечко, танцевал на белокурых волосах до плеч. Вся комната наполнилась праздничной иллюминацией поблескивающих существ.
«Светлячки», догадалась девочка.
Сотни светлячков, осевших на занавеске. Она и раньше видела их на окне, но их никогда не было так много и никогда они не сияли одновременно. Они мерцали, как звездочки, стараясь прожечь себе путь через тонкую ткань. И пока девочка смотрела на них, она не слышала ужасных голосов матери и «дяди» Томми. Жучки-фонарики завладели всем ее вниманием без остатка, их вспышки заворожили ее.
Светящийся контур изменился, мерцание приняло другой, ускоренный ритм. Девочка вспомнила зеркальный зал на ярмарке, ослепительные отражения огней в амальгаме. Сейчас она чувствовала себя словно стоящей в свете тысячи ламп, а когда ритм еще ускорился, огни, казалось, помчались вокруг нее с головокружительной быстротой.
«Они разговаривают, подумала она. Разговаривают на своем языке. Разговаривают о чем-то очень, очень важном»
Сван! Ласточка! Проснись!
«разговаривают о чем-то, что должно случиться»
Ты слышишь меня?
«что-то плохое должно случиться очень скоро»
Сван!
Кто-то тряс ее. Несколько секунд девочка еще пребывала в зеркальном зале, в слепящих вспышках огоньков. Потом вспомнила, где она, и увидела, как светлячки покидают занавеску, поднимаясь в ночь.
Проклятые мошки облепили все окно, услышала она голос Томми.
Сван с усилием отвела от них взгляд, так что заломило шею. Над ней стояла мать. В свете, падавшем из открытой двери, Сван увидела багровый синяк, вздувшийся на правом глазу матери. Женщина была худа и всклокочена, среди ее спутанных белокурых волос проступали темные корни. Она бросала взгляды то на дочь, то на улетавших с занавески мошек.
Что с тобой?
Не видишь, балдеет, сказал Томми, заслоняя дверной проем широкими плечами.
Он был грузен и неухожен, с толстыми щеками и мясистым лицом. На нем были красная кепка, футболка и комбинезон. Редкая темная бородка закрывала угловатый подбородок.
Совсем шизанутая девчонка. Он грубо выругался и отхлебнул из бутылки.
Мама?
Ребенок все еще грезил, перед глазами мерцали огоньки.
Ласточка, я хочу, чтобы ты встала и оделась. Мы уезжаем из этого чертова хламовника. Сейчас же. Ты слышишь?
Да, мама.
Никуда вы не поедете, ухмыльнулся Томми. Куда вам податься?
Чем дальше, тем лучше! Дура я была, что переехала сюда, к тебе! Ну, вставай же, ласточка. Одевайся. Мы должны уйти отсюда как можно скорее.
Обратно к Рику Доусону намылилась? Давай-давай! Это же он вышвырнул тебя, когда я вас подобрал? Ну валяй, сходи к нему, чтобы он пнул тебя еще раз!
Мать обернулась к нему и холодно произнесла:
Уйди с моего пути, не тоБоже, помоги мне! я тебя убью!
Глаза Томми опасно сузились. Он еще раз глотнул пива, облизнул губы и вдруг расхохотался:
Ну как же! Он отступил и резко взмахнул рукой. Проваливай! Корчишь из себя чертову королеву? Катись!
Женщина посмотрела на девочку взглядом, призывающим поспешить, и вышла из спальни.
Сван вскочила с кровати. Путаясь в чересчур длинной и просторной ночной рубашке, она поспешила к окну и высунулась наружу. В окнах трейлера миссис Игер горел свет, и девочка решила, что они, наверное, разбудили ее. Сван взглянула вверх и замерла с открытым от восхищения ртом.