Альба переводила взгляд с одного жующего, смеющегося, сияющего лица на другое. У нее снова возникло ощущение карусельной смазанной зыбкости, нереальности происходящего. В какой-то миг ее захлестнуло ужасом: она вдруг забыла, кто эти люди вокруг нее. О чем они говорят?
И вот я просыпаюсь, лежу в своей кровати и думаю: да нет, не я это! Не может быть, чтобы это был я! А потом в зеркало себя увидел Думаю: кажись, я. И вот тут чуть крышу мне не снесло
Фактически, мы стали старше на год. Биологическина десять-двадцать лет моложе! Представляете, какой парадокс!
Что, ребятки, на свадьбу-то позовете? Вы не поверите, но я сразу все про вас поняла, еще раньше дока!
А Одиссей-то каков! Проснулся и усвисталтолько его и видели! И, скажу я вам, я очень хорошо его понимаю, хе-хе! Сам хочуокунуться в жизнь с разбегу, поскорей уйти в отрыв!
А я все же не понимаю Диса. Неужели ему было настолько наплевать, как изменились остальные, что он и на денек не мог задержаться? И потом, что за свинство по отношению к Закарии? Зак так старался, совершил невозможное, и вот
Да бог с ним, с Дисом! Он среди нас был самым несчастнымпусть теперь ему будет кульно! А я предлагаю устроить вместо ужина отвязную вечеринку, с танцами и шампанским! И никакой жратвы!
Ну нет! Это тебе никакой жратвы, а я бы не отказался от большого сочного стейка средней прожарки, да под бокальчик красного вина ммм!
Альбино внимание металось от реплики к реплике, словно ошалевшая белка в ветвях деревьев. Чтобы немного успокоиться и прийти в себя, Альба решила прибегнуть к старому испытанному приемусосредоточиться на ком-то одном. Разглядеть его во всех подробностях. Представить, как бы она его нарисовала
Вот доктор Голев. Даже сидя во главе стола, он умудряется выглядеть неприметно, как бы предоставляя происходящемупроисходить, а себе отводя скромную роль наблюдателя. Он похож на молодого человека из прошлого столетия. На этакого состоятельного, или даже очень богатого, имеющего влияние в своей сфере мажора-профи, который, впрочем, успешно прячется под образом хорошо воспитанного скромного программиста.
Коротко стриженные темные волосы, серые внимательные глаза (но это вниманиеприглушенное, мягкое, не настаивающее), чуть приподнятые уголки губкак бы намек на готовность приветливо улыбнуться в ответ на любой сторонний взгляд, остановившийся на этом лице намеренно или случайно. Однако и это впечатление обманчиво: расцветать в улыбках доктор как раз таки не спешит. Хватит с вас и приподнятых уголков.
Внешность доктора Голева комфортна. Да, именно так Альба описала бы ее одним словом. Комфортна. А если бы рисовала его портрет, взяла бы сепию, даже всего один оттенок сепиижженую умбру. Кое-где сгущала бы ее чуть сильнее, кое-где растушевывала бы до полупрозрачной дымки, но ничего лишнего, никаких посторонних цветовых вкраплений. Илинии. Плавные, волнообразно скругленные линии, перетекающие одна в другую. Ничего резкого, внезапно обрывающегося, царапающего восприятие. Замкнутая система.
Сидящая по левую руку от него Натэлла Наильевнаэто, конечно, нечто глянцевито-зеленое, чешуйчатое. Неприятное.
Доктор Ларрималиновый. Большая малиновая клякса в фиолетовый горох.
Фадеймедно-красный. Ирвинянтарный. Закариямолочный шоколад.
Что же касается бывших контуров, то ни у одного из них не было определенного цвета. Каждый представлял собой буйство красок, аляпистый цветовой хаос. Масло, акрил, акварель Каждый фонтанировал радугами и взрывался фейерверками в ночном небе, ликовал и вопил о своем триумфе. В какой-то момент Альба подумала, что просто так это все не кончится. Что всем этим людям надо срочно приложить к чему-то свою энергию, пока она, энергия, сама их к чему-нибудь не приложит. Не заставит, например, залюбить друг друга до смерти, или разобрать особняк доктора Голева на кирпичикипамятные сувениры об этом дне, или рвануть через лес в какой-нибудь модный столичный клуб. Бежать, правда, далековато, больше ста километров, так ведь бешеной собаке семь верст не крюк.
Словно в подтверждение Альбиных мыслей, чья-то нога коснулась под столом ее ноги, интимно скользнула вверх по подъему голени. Альба вздрогнула и в замешательстве подняла глаза на сидевшего напротив Модеста. Моди Биг смотрел на нее с самодовольной сальной ухмылочкой. Встретив взгляд, нахально подмигнул:
Подумать только, какая шикарная бэйба пряталась у тебя внутри!
В тебе тоже сидел вон какой мачо! не растерялась Альба, но ногу все-таки отодвинула.
Может, прогуляемся после обеда? продолжал клеиться Модест. Когда ты последний раз гуляла по лесу с мачо?
Моди разве что не облизывался.
Альба поежилась:
Да нет, спасибо. Дай мне для начала прийти в себя. Я я еще не привыкла к этому телу.
К этому телу! передразнил Модест. Прямо как в ужастике про пересадку мозгов. А?! Ха-ха!! Вот сейчаср-раз! как замкнет в этих мозгах что-нибудь, а мы и насладиться не успели Может, не будем время терять, воспользуемся по-быстрому? А-ха-ха-ха! А?!
Поздно вечером Натэлла Наильевна нашла Голева в его привычном местев одной из оконных ниш на веранде Башни. Силуэт доктора четко вырисовывался на полотне джутовой занавески и был похож на силуэт замечтавшегося студента.
Натэлла Наильевна помнила времена, когда он и был им, студентом лечфака, кадыкастым, смешливым, жутко похотливым (особенно в первые месяцы их романа) Сашкой Голевым. Времена ушли, того мальчишки давно уже нет, а силуэтостался. Вот онсидит, залитый лунным светом, прекрасный, тонкий, словно какой-нибудь юноша-анимэ из популярных у школьников сериалов, и медитирует на подсвеченный фонарями ближний лес.
Кх, привлекла к себе внимание Натэлла Наильевна.
Не спится, Наташ? не оборачиваясь, отозвался доктор Голев из своего укрытия.
Не мне одной. Сегодня, кажется, наши контуры решили взять реванш и оторваться за все бесцельно прожитые годы.
Занавеска отъехала в сторону. Доктор Голев спрыгнул с подоконникапружинисто-легко, по-молодому. Он все делал именно так. Так, как делал бы, будь ему двадцать лет. «Недостаточно просто выглядеть молодым. Молодым нужно быть», вспомнила Натэлла Наильевна одну из его любимых фразок.
Пусть себе резвятся, подмигнул доктор Голев бывшей жене. Нам ведь не жалко, правда?
Да ради бога.
Может, и мы последуем их примеру? Коль уж ты здесь
Нет, спасибо! отрубила Натэлла Наильевна несколько более категоричным тоном, чем того требовала ситуация. Вечно ты со своими дурацкими шутками, Голев! Я пришла сюда вовсе не для того, чтобы
Эх, издал доктор Голев печальный вздох. А я уж было обрадовался. Решил на секунду, что мы еще не совсем чужие на этом празднике жизни.
Уж ты-то точно нет, парировала Натэлла.
А ты?
Не получив ответа, Голев разочарованно прицокнул языком:
Я так и думал. Что ж, раз поцелуй красавицы мне не светит, тогда перейдем к делам. Или все-таки для начала предадимся разврату, а, Натусик?
Что интересно, он вовсе не преследовал цели ее соблазнить, а уж тем более уязвить. Не издевался и не насмехался. Просто раньше, когда-то давно, они именно так и общались. Доктор ГолевАлекслюбовно подтрунивал над ней, играючи «покусывал за холку», а Натэлла «показывала зубки» и порыкивала в ответ. Могла и «цапнуть», весьма ощутимо и болезненно. А могла и без всяких кавычек цапнуть, да так, что расцветал синяк в форме двух аккуратных подковоккрасноречивый знак любви, на который потом с понимающими ухмылочками косились коллеги и пациенты.
Все это очень заводило их обоих. Когда-то. Лет сорок назад. Но сейчас даже сами воспоминания об этом казались Натэлле Наильевны чем-то совершенно неуместным.
Как-нибудь в другой раз, отклонила Натэлла Наильевна его предложение тем особенным тоном, сказанное которым может означать только одно: даже думать забудь об этом!
«Тоже мне, Гарольд и Мод!» мысленно фыркнула она, глядя с усталым вызовом в глаза своего бывшего муженька. И поймала себя на том, что уже не впервые при сходных обстоятельствах вспоминает какую-нибудь пьесу, или книгу, или фильм, где говорится про это самое. Про великую любовь между юношей и старухой.
Не то чтобы Натэлла Наильевна считала себя старухой. Стройная, подтянутаянатянутая струной, с бесстрастно-непроницаемым и потому почти лишенным мимических морщин лицом, она выглядела скорее женщиной без возраста. Стильной голливудской актрисой в роли научной дамы. И, надо сказать, ей нравилась эта роль. А вот постоянные попытки шефа ее смутитьсовсем не нравились.
То есть, нет?
Нет.
А сейчас?
Послушай, Голев. Я действительно здесь по делу. Повремени пока с секшуал-харрасментом, взгляни сюда!
Только тут доктор Голев обратил внимание на пластиковый файл с застежкой, который Натэлла Наильевна принесла с собой.
Что это? спросил он.
А это, милый мой, искусство. Как всегда, когда доктор Голев переключался с дурашливых заигрываний на деловой тон, Натэлла Наильевна словно бы подхватывала эстафету и сама начинала говорить насмешливо и чуть снисходительно. Концептуальная живопись сновидца. Вернее, сновидицы. Не догадываешься, о ком я?
Ты имеешь в виду Альбу? Тот случай с Глебом?
Да, я имею в виду Альбу. Те случаи с Глебом. Их, если ты помнишь, было несколько.
Я думал, с этим мы разобрались еще тогда. Изъяли, изучили, ничего интересного не нашли
Не нашли, да. Потому что самое интересное он, оказывается, от нас припрятал! А нам подсунул ерунду какую-то, каки-маляки. Возможно, сам их и намалевал для отвода глаз.
Откуда это у тебя? доктор Алекс слушал Натэллу Наильевну и одновременно доставал из папки рисунки, подносил к глазам, рассматривал, откладывал в сторону. Где именно ты их обнаружила?
Ни за что не догадаешься, усмехнулась Натэлла Наильевна, довольная произведенным эффектом. Он спрятал их в комнате Альбы. У нее в шкафу. Прицепил файлик к вешалке, под платье, приготовленное ко дню пробуждения. Умно́, ничего не скажешь! Раньше, чем сегодня утром, мы бы ни за что на них не наткнулись.
Ну Глеб! Ну жук!.. Ты только подумай, а!
Взгляд Голева перескакивал с одного рисунка на другой.
Какие-то спиралевидные скопления кружков и точек Человеческое лицо за стеблями тростника. Процессия каких-то неопознаваемых существне то гномов, не то зверей, шагающих друг за другом и нарисованных словно бы в одно касание, без отрыва карандаша от бумаги. Замысловатые композиции из арок, лестничных маршей и фрагментов стен, выступающих из белизны листа как из плотного густого тумана Женская фигурка с головой ящерицыи длинный тонкий язык, летящий из раззявленной пасти этой головы как бы в попытке что-то схватить.
Она видела сны, пробормотал доктор Голев.
Я тоже так подумала, кивнула Натэлла Наильевна. Решила, что это обрывки снов и прочий ментальный мусор, дрейфующий в подсознании. Но потом я увидела это.
Натэлла Наильевна придвинула к нему один из рисунков и указала на изображение цветка с широкими, как-то бестолково торчащими в разные стороны лепестками, похожими на разведенные крылья сразу нескольких крупных бабочек. Доктор Голев вгляделся, нахмурив брови. Тут же он узнал этот цветок и вспомнил, где и когда он его видел. Это было сегодня Он не только видел его самон даже показывал его другим, этот необычный цветок с лимонно-желтыми в лиловых крапинах лепестками, отдаленно похожий на орхидею, но больше все-таки на скопление ширококрылых неуклюжих бабочек-парусников, решивших полакомиться нектаром из одной чашечки.
Он, этот цветок, попадался ему на глаза множество раз, но ни сам доктор Голев, ни его подчиненные не обращали на него никакого внимания. Точнее, на нихна цветы. На целую грядку таких цветов, высаженных вдоль увитой плющом террасы, на фоне которой Одиссей обнимал свою жену, прижавшись к ней сзади и положив подбородок на ее плечо. Один цветоквидимо, сорванный специально ради этого кадракрасовался в ее распущенных волосах. Дочь-тинейджер в коротких джинсовых шортах стояла чуть поодаль, облокотившись на перила крыльца, и салютовала в кадр баночкой лимонада
Мой дом там, где вы.
Цветок на рисунке Альбы был изображен простым графитным карандашом, но только этим и отличался от цветов с фотографии Одиссея. Соотношение желтого и лиловогосветлого и темного, темных крапин на светлом фонеАльба умудрилась передать способом растушевки.
Одиссей мог показывать эти фото другим участникам? спросил доктор Голев, уже заранее понимая, что ответ будет отрицательным.
Мог. Но не показывал, покачала головой Натэлла. И ты знаешь это не хуже меня. Одиссей никому ничего не показывал, ни своих записей, ни тем более фотографий. Уснули мы сами все посмотрели Но, конечно, если у тебя есть какие-то сомнения, мы можем изучить записи с камер
Удивительное дело! признал, наконец, доктор Голев. А почему ты принесла мне эти рисунки только сейчас?
Я собиралась отдать их тебе еще утром, как только они упали мне под ноги! Но вся эта история с Одиссем Я ведь не знала, что в рисунках будет что-то, имеющее отношение именно к нему! Отложила до конца дня, вот только сейчас села просматривать, и
В это время какое-то движение за окном привлекло их внимание. Внизу, на освещенной площадке перед входом, топтались троеЗакария, Ирвин и рослый здоровяк с чемоданом на колесиках. В здоровяке, стоявшем спиной к зданию и яростно жестикулировавшем, доктор Голев не сразу узнал Модеста. Доктор открыл окно, и в комнату ворвался его громкий возмущенный голос.
Еще неделю?! Еще неделю?! изводился Модест. Да какой мне смысл торчать тут еще неделю?!
Зачем сбегать среди ночи? Это как минимум невежливо! взывал к его совести Закария. Завтра поговоришь с Голевым, поблагодаришь его за всеи уйдешь!
Да яужеблагодарил!!!
Моди, мы должны еще немного понаблюдать за всеми вами в стационарных условиях. Особенно за некоторыми из вас. Твое сердце мы только-только привели его в норму мы должны посмотреть, как оно будет работать в непривычном пока для него режиме, пытался вразумить буяна Ирвин.
Да оно ж целый год работало! И ничего с ним не случилось!
Да, но этот год ты провел в гипнотонии. Во сне. А теперь ты бодрствуешь, это совсем другое состояниеи для психики, и для всего организма. Для сердца в том числе.
Да ну тебя, Ирв! Модест подхватил чемодан и попер грудью на своего недавнего оператора. Если все так шатко и нестабильно и в любой момент может накрыться медным тазом, то тем более надо отсюда линять! Успеть насладиться жизнью! Взять от жизни все!
У тебя еще будет на это время, сказал Закария. Целое море времени. Океан!
В ответ на этот вполне резонный довод Моди только фыркнул:
Море-океан, говоришь? Впаривай эту хрень кому-нибудь другому! Одиссею своему, например! Если поймаешь его когда-нибудь. А я спешу, меня вон уже такси ждет!
Ночь на 19-е мая выдалась звездная, теплая почти по-летнему. Правда, мало кому пришло в голову любоваться красотами ночного неба, все спешили жить, торопились наверстывать упущенное.
Модест со своим чемоданом отбыл в Москвудоктор Голев не стал ему в этом препятствовать, при условии, что его оператор поедет с ним. И не в такси, а в личном автомобиле Ирвина.
Фадей с Лиссой уединились было в своей «квартирке-студии», чтобы посвятить эту ночь друг другу, но не провели там и пары часовуже в половину двенадцатого их видели идущими в сторону Гномьего городка. Они шли, держась за руки и на каждом шагу целуясь. Их счастье оказалось слишком объемным, чтобы уместиться в четырех стенах, пусть даже с видом на Эйфелеву башню.
Альба и Андреа совершили вылазку на крышу, прихватив пару пледов и кувшин ледяного чая, и устроились в обнаруженных там шезлонгах. Пили чай из коньячных бокалов и понемногу хмелели, изливая друг другу душу и смакуя одинаковое у обеих, но ни одной не озвученное вслух ощущение невероятности происходящего. «Вот сидят две красивые женщины, разговаривают о жизни и пьют дорогой виски. И одна из нихэто я!» думала каждая. В итоге Андреа очень сильно наклюкалась, и Альбе стоило больших усилий отговорить ее от авантюрной идеи прямо сейчас найти Ирвина, к которому бывшая «Пс-Пс» вдруг воспылала страстью.
Ирвин в это время дремал за рулем своего «Ситроена», бесшумно скользящего по наземному дублеру Дмитровской трассы. Рядом на пассажирском сиденье вольготно развалился Модест, перебирая в поисковике на слимбуке ночные клубы Москвы.