И вот теперь произошло нечто похожее. Только намного проще и быстрей.
Улька подняла голову от игры, нашла глазами лицо Одиссея и вдругпросияла, позвала изумленно: «Па-ап?»
Одиссей в это время даже не смотрел на Поток: он был занят изучением необычных наростов на стволе дерева. Эти наросты напоминали крошечные вулканчики, целую колонию вулканчиков, лепящуюся к коре. В «жерлах» вулканчиков что-то алмазно поблескивало. Внутрь одного из них Одиссей изловчился заглянуть так, чтобы не закрывать его собственной тенью. Ему удалось кое-что разглядеть: тонкий, как волос, торчащий иглой проводок с голубовато-белым свечением на срезе. Одиссей попытался было подцепить вулканчик ногтем, чтобы сковырнуть его с коры и добраться до светящегося проводка, и у него это почти получилось, но тут-то и раздался обрадованный Улькин возглас.
Одиссей обернулся на голос дочерии охнул от неожиданности. Оказалось, что он стоит в каком-нибудь метре от Потока! Поток подкрался к нему незаметно, а может, просто соткался из воздуха у него за спиной, словно голограмма из какого-нибудь фэнтезийного квеста. Еще минуту назад его здесь не было, а теперьоп! и вот он здесь.
«Папа, ты только помни: мы с тобой», сказала Улька, глядя ему в лицо и стараясь выделить голосом каждое слово.
Теперь она была так близко! Только руку протяни
Полина гладила его по волосам. Еготого, который лежал в капсуле. Онтот, который стоял в джунглях перед стеной Потока, видел слезы в ее глазах, и это были слезы радости.
«Дорогой мой Ты поправишься. Ты будешь жить», говорила она.
Одиссей все еще не понимал, что происходит, но понял одно: сейчас он каким-то образом может говорить с ними. С ними обеими. И нужно срочно воспользоваться моментом, срочно поговорить, потому что другого такого случая может и не представиться.
«Что произошло, Поленька? спросил он. Я не могу вспомнить. Что с нами случилось?»
Он так и спросилс нами. Не спросилчто случилось со мной? Хотя логично было бы поставить вопрос именно так. Ведь это он, он один лежал сейчас в коме, в больнице, а с ними все было вроде бы хорошо. Вроде бы И все же он спросил так, как спросил. И почти сразу же вспомнил: прогулка по вечернему Риму, все эти частные магазинчики и кафешки, «А давай сюда зайдем? А давай!», какие-то маечки на бретельках, легкомысленные веревочные сандалии, улыбки продавщиц, их экспрессивная, гортанная с хрипотцой трескотня: «Беллисимо, сеньорита!.. Граци, сеньора, граци!», Улькино изнемогающее «Роди-и-тели! Я устала» Ресторанный дворик на какой-то очередной живописной пьяцце, Улькина макушка над планшетом и оттопыренный в сторону загорелый локоток, напоминающий лапку кузнечика. Что-то твердое, ударившее в бок. Безумные глаза незнакомца А потомчто-то черное. Что-то черное, смердящее паленой плотью и едкой химией. И вой, жуткий многоголосый вой, и звуки полицейской сирены, не способной его заглушить Чтобы его не слышать, Одиссей умер. Но все равно слышал его, сквозь черноту и смерть.
«Вы вы с Улькой не пострадали?» спросил он и вдруг почувствовал свое сердце: оно пульсировало, передавая ритм сокращений биогелю, наполнявшему капсулу.
Полина провела рукой по его щеке. Ответила ласковым кротким голосом: «Мы не страдали». Как-то не совсем по-русски. Как-то не так.
«Поленька, подался к ней Одиссей всем телом, оставшимся неподвижным в зеленом геле. Что ты такое говоришь, Поля?!» А потом он просто закричал. Без слов, как животное.
Улька взяла его за руку.
«Папа, сказала она. Но мы же Мы никуда не денемся! Мы будем всегда с тобой! Вот как сейчас: мы с тобой. И так будет всегда. Обещаю!»
Черный вой нарастал. Распадался на отдельные мужские и женские, надорванные, хриплые голоса. Они вопили что-то на неведомом итальянском, на английском, на тарабарском Одиссей, топтавшийся у Потока, запрокинул голову и влил свой крик в хор этих натруженных, в бесконечность воющих голосов.
«Папа!» позвала Улька. Ее фигурка с поднятой до уровня плеча раскрытой ладонью казалась манекеном внутри витрины. Словно решившись, Улька вытянула руку вперед.
Одновременно с ней и Полина прижала ладонь к Потоку.
«Нет! Стойте!» закричал Одиссей. Он понял, что вовсе не хочет этого! Его рука с растопыренной пятерней тоже выкинулась впередв упреждающем, тормозящем жесте. Он хотел их остановить, но лишь сократил расстояние между собой и Потокоми уже в следующий миг миллионы микроскопических молний пронзили его разрядами.
Неведомая сила выдернула его из джунглей и швырнула куда-тов направлении, обратном тому, куда унесло подхваченных за руки Полину и Ульку. Жену и дочку, которые когда-то у него были.
В кино это происходит так. Герой выходит из комы и почти тут же встречается взглядом с кем-нибудь из родных и близких. Он смотрит в чьи-то глаза, и глаза эти медленно расширяются. И вот в них уже можно прочесть целую гамму чувств: потрясение, радость, недоумение, недоверие к происходящему. Слезы текут по щекам. У героя тоже наворачивается слезапервая за много месяцев или лети течет по небритой скуле.
Он молчит. Не может пока говорить. Обладатель расширенных глаз тоже молчитне находит слов от захлестнувших его эмоций.
У Одиссея все было иначе.
Он открыл глаза и какое-то времясекунд пятнадцатьсмотрел на противоположную стену. Она была похожа на затвердевший Поток. Где-то в нем остались Полина с Улей, и Одиссей ничего не мог с этим поделать. Просто лежал, оживший, но опустошенный, и смотрел на белую стену. Будь у него перед глазами потолок, Одиссей смотрел бы на потолок, но перед глазами была стена: Одиссей находился сейчас в своей капсуле в полусогнутом, близком к сидячему, положении.
Через несколько секунд явились дежурный врач с сестрой. Они уже знали, что пациент пришел в себяим сообщили об этом дистанционные показатели множества микродатчиков, мерцающими россыпями которых было напичкано вещество биогеля.
С возвращением! сказал врач. Медсестра улыбнулась с отработанной профессиональной душевностью, присоединяясь к приветствию. На этом торжественная часть Встречи Вышедшего из Комы была закончена.
Врач склонился над Одиссеем, помял его руку, затем другую, оттянул веко и уколол острым слепящим лучиком правый глаз. То же проделал с левым. Чувствовалось, что все эти манипуляциине больше чем дань традиции. Благодаря сверхточным датчикам врач еще до своего появления в палате знал о нем все, что нужно.
«Что с моими женой и дочерью?» спросил Одиссей. Вместо ответа сноровистая медсестра поднесла к его губам невесть откуда взявшийся ватный тампон, пропитанный влагой:
Попейте. Попробуйте попить. Не пытайтесь говорить, вам еще рано.
«Что с моими женой и дочерью?!» повторил Одиссей.
Врач в это время делал какие-то назначения в электронном журнале пациента, на Одиссея он даже не взглянул. А медсестра сказала:
Все будет хорошо.
И коснулась его щекитем же движением, каким только что это сделала Полина.