Ну и чем это новое завершилось? ухмыльнулся Герман Георгиевич, наливая себе в рюмку водку. Расхваливаемый всеми Союз развалился. Вот и вся история. Кто я сейчас? Доктор наук, подрабатываю преподаванием информатики в институте Петра, зарабатываюедва хватает на жизнь. Теперь представим себе, кем бы я стал, если бы не было революции. У моего деда было две мельницы. Большевики отобрали, раскулачив его. А не отобрали бы, сегодня я бы вёл своё дело, но уж, наверное, не ограниченное одними мельницами. Может, я вошёл бы в число олигархов. А кем будут ваши молодые люди, если не займутся собственным делом? Так же будут прозябать на зарплату, как мы.
Не так уж мы и прозябаем, вступил в разговор Роман, показывая на стол. Однако дело даже не в этом. Я понимаю, что мы живём в относительном достатке, за что должны благодарить не нынешнюю власть, а советскую, при которой моих родителей посылали экспертами за рубеж, что позволило им заработать кое-что на наше сегодня. Вопрос в другом. Вы сожалеете о том, что не можете стать олигархом, а могли бы, не случись революция. Не кажется ли вам, что в данном случае вы думаете лишь о себе самом, а не о народе вообще? Тогда как все революции совершались ради народного блага.
Ирина Владимировна, улыбнувшись, положила руку на плечо Романа, приостанавливая его:
Извини, но я только поправлю тебя. Не все революции были народными. Были, например, и буржуазные, совершавшиеся ради интересов одного классабуржуазии.
Да, конечно, согласился сразу Роман. Но суть в данном случае не в этом. У кулака отняли его мельницы. Вопрос почему?
Он их заработал собственными потом и кровью, заметил Герман Георгиевич.
Но наверняка на этих мельницах кто-то батрачил, получая гроши за работу, иначе у владельца их не было бы дохода. Не работал же кулак сам на двух мельницах. И вот для того чтобы не было батраков, чтобы каждый работал на всех, а не на кого-то одного, совершена была Октябрьская революция. И революционные преобразования потерпели поражение в нашей стране именно благодаря кулаческим настроениям, сохранявшихся, но скрывавшихся тщательно за масками согласия с советской властью. Вы, Герман Георгиевич, хотите, как я понимаю, что бы кто-то, например я, был, образно выражаясь, батраком у вас, но быть батраком у меня вы не согласитесь. Однако и я не хочу на вас батрачить. Так как же нам с вами разрешить это противоречие, чтобы мы не побили друг друга? Только революционным путём, заставив и вас, и меня работать на всех.
Ха-ха-ха, рассмеялся громко Герман Георгиевич. Очень оригинальное объяснение.
Герман, включился в разговор Пётр Сергеевич, широко улыбаясь, нашему Роману палец в рот не кладив раз откусит. Давай лучше выпьем за наших дам. Их у нас сегодня меньше, чем мужиков, но все они прекрасны. Так что попрошу: мужчины, стоя, женщины до дна. И каждый мужчина локоток с рюмкой на уровень плеча, заглядывает каждой женщине по очереди в глаза и улыбается. Такой у нас порядок. Ребятам нашим, хоть они уже и с паспортами предлагаю разбавлять шампанское минералкой. Удовольствие такое же, но зато не опьянеете с непривычки. Да и соки естьпейте, что нравится.
Застолье продолжалось весело, пока опять не завязался спор. В этот раз его начал Николай Иванович. Расслабившись от напитков и сытных блюд (на горячее было подано жаркое в глиняных горшочках) он обратился к сидевшему напротив гостю:
Герман Георгиевич, вы в начале нашего вечера говорили о том, что Сталин вызывал только страх, а не уважение. Не могу не ответить на это, потому возвращаюсь к разговору. Мне кажется, такое мнение вызвано влиянием современных средств массовой информации, которых хлебом не корми сегодня, только дай позлословить о советском прошлом.
Точнее, вмешалась, разливая чай и внимательно слушая мужа, Ирина Владимировна, именно на этом журналисты зарабатывают свой хлеб сегодня.
Ты совершенно права, Ириша, согласился Николай Иванович, кивая головой, и продолжал:А как вы смотрите на то, что, спустя более пятидесяти лет после смерти Сталина, когда никто уже его не боится, после многих лет пресловутой перестройки Горбачёва, на лобовых стёклах современных КАМАзов, КРАЗов, которых и в помине не было при Сталине, часто красуются его портреты, а не изображения того же Горбачёва или современных президентов и политических лидеров? Народ уважает, заметьте, а не боится именно Сталина. И, кстати, паспорт советский вызывал особое уважение при нём, хотя тогда не очень-то и ездили за границу. Зато сегодня тысячи ежедневно выезжают за рубеж нашей Родины, а уважение к российскому паспорту сменилось ненавистью к новым русским, недовольством их поведением, когда они живут на широкую ногу, тратя бездумно деньги, наворованные в своей стране. Не лучше относятся и к тем, кто едет в поисках более счастливой, чем в России судьбы, надеясь на подачки доброго дяди Сэма. И богатых не уважают, и бедных. Вот вам отношение к современному паспорту, о котором теперь не скажешь, как Маяковский «читайте, завидуйте».
Герман Георгиевич внимательно слушал выступление своего оппонента, говоря языком науки, и, качнув, давно поседевшей головой, пригладив пальцем столь же седые маленькие усики, сказал:
Относительно новых русских я с вами согласен. Ведут они себя не лучшим образом. Но я, наверное, на их месте тоже вёл бы себя так же. После стольких лет нищенской жизни вдруг оказаться при огромных деньгах. Тут от соблазнов отказаться трудно. Но по поводу Сталина не могу вас поддержать. Уважают его многие за страх, который он сумел на всех навести.
Вы полагаете всё же, что главное страх. Опять вмешался Роман. Он вам никак не даёт покоя. А мне думается, главное в том, что он вывел Россию в сильнейшие державы мира. И если уж говорить о страхе мира, то страхе не перед вождём, а перед могущественной страной, которую оставил после себя Сталин.
Вы собираетесь, наверное, стать учёным? проговорил примиряющим тоном Герман Георгиевич в ответ на эмоционально произнесенные слова Романа. А знаете ли вы, молодой, подающий, насколько мне известно, надежды, человек, что знаменитый физик Ландау терпеть не мог вождя всех народов? Вместе с другим московским физиком Корецом он подписал листовку, призывавшую к вступлению в антифашистскую рабочую партию и свержению диктатора.
Ну и что? Сейчас об этом среди физиков не знает только самый ленивый. Пётр Сергеевич показывал мне текст этой листовки. Во-первых, Ландау написал это в тридцать восьмом году, когда ему было тридцать лет. Есенин тоже почти в таком возрасте писал и подписывал манифесты. Прославиться хочется всем. Наш современный поэт Евгений Евтушенко писал:
«Мне скоро тридцать. Я герой пародий,
статей, разоблачительных стихов.
Приписаны мне прочно все пороки
и все из существующих грехов».
Но кто из этих почти тридцатилетних сохраняет свой пыл до старости? Евтушенко сник после развала Советского Союза. Вернее, перестроился вместе с перестройкой и перестал быть заметным, как и вся наша поэзия сегодня. Есенин расстался с жизнью до времени. И Ландау после освобождения из тюрьмы, откуда его вытащил академик Капица, перестал бузотёрить, но начал получать правительственные награды и учёные звания. И Сталин его больше не трогал, а сколько говорят о злопамятстве Сталина. Где же оно в этом случае?
Видя, что парень начинает горячиться, Пётр Сергеевич, как бы разминаясь от обеда, поднял со стула своё несколько грузноватое тело, под стать несколько полнеющей жене, подошёл к Роману и, похлопав его по плечу, сказал:
Всё правильно, Рома, но я добавлю ещё одну важную деталь. История сама доказала, что всё сказанное в листовке было лишь больной фантазией так называемых подписантов. В листовке говорилось, что Сталин ненавидит социализм и готовит страну в качестве лёгкой добычи фашизму, на деле же получилось так, что фашизм был наголову разбит с именем Сталина на устах, а социализм всего за пять-десять послевоенных лет окреп настолько, что охватил своими идеями чуть не половину населения земного шара. Тогда как за такие же пять-десять лет перестройки мы умудрились развалить супер державу, и теперь никак не можем достичь хотя бы доперестроечного уровня в экономике.
Герман Георгиевич развёл руками, говоря:
Ну, с вами подкованными спорить трудно. Интересно тогда узнать, как вы, Роман, собираетесь прославитьсягениальными изобретениями или борьбой с правительством?
Он будет изобретатель, быстро ввернула Катя, но тут же замолчала, видя нахмуренный взгляд, брошенный на неё братом.
Катька, не встревай в разговор старших. Сколько тебя учить? И обратившись к собеседнику, ответил так, словно воспринял слова о гениальности как абсолютно естественное в отношении него определение:Прежде всего, важно понять, что я ничего не собираюсь делать ради славы. Если я что-то изобрету, надеюсь, что это случится скоро, то лишь с одной целью помочь человечеству решить ту или иную проблему. Человек на земле, по моему мнению, живёт с единственной цельюсовершенствовать природу. И что бы каждый из нас ни делал, всё должно отвечать процессу улучшения нашего бытия. Когда каждый это поймёт, жизнь на земле станет прекрасной.
Да вы не изобретатель, а философ, рассмеялся Герман Георгиевич. Хотя эти два понятия весьма взаимосвязаны. Однако мне пора идти. Хоть и не хочется покидать столь серьёзных противников нашего кулацкого сословия, но мне ещё надо перекинуться парой слов с Петром по нашему профессиональному вопросу и бежать с чудесного, но незапланированного мероприятия. Ещё раз от души поздравляю юную леди с получением паспорта и благодарю хозяйку за восхитительное угощение.
Крах
Трах-бах-тарарахтак приходит в жизни крах. Его никто не ждёт, но он приходит. И дело вовсе не в том, что Роману пришлось по окончании института сразу уйти служить в армию. По закону каждый здоровый молодой человек, даже получив высшее образование, должен был отдать долг Родине, обретая какую-то воинскую специальность. Роман попал в десантные войска, где учился пиротехнике, искусству взрывов и их предотвращению и попутно приёмам ведения рукопашного боя. Всё это для нашего повествования важно, однако не имеет никакого отношения к теме краха. Хотя
В жизни всё взаимосвязано. Говорят, у истории нет сослагательного наклонения: что случилось, то случилось, но не уйди Роман в армию Ах, не уйди он Мог не уйти? Конечно, мог. Диплом защитил с отличием. Приглашали сразу в аспирантуру. Но рука судьбы направляла по своему пути. Роману хотелось узнать, что такое армия. В последний раз, когда Роман встретил Алину и Катю у школы, что делал давно уже почти регулярно в свободное от своих занятий время, он стал объяснять сестрёнке и её подружке о своём решении:
Понимаете, в чём дело? С самого рождения человечества, как общества, так повелось, что мужчина должен знать военное дело, чтобы всегда быть готовым защищать свою семью, землю, Родину. Это не высокие слова, а необходимость. Даже в первобытном обществе женщина занималась очагом, домашним хозяйством, а мужчина охотился и воевал, если возникала необходимость. Так устроена жизнь.
Ну что ты такое говоришь, Ром? возмутилась Катя, хлопая брата сумкой с книгами по спине, будто мы этого не знаем. Только сегодня уже не первобытное общество. И в армию никто не хочет идти. Сейчас техника воюет, а не люди.
Не городи чепуху, Катька, спокойно ответил Роман. Техника без человеканичто. Но суть не в том. Армияэто часть жизни любого народа. Я не могу не знать этой части, не познакомиться с нею поближе. Год отдохну от учебников и попробую солдатскую кашу. Что бы вы знали о школе, если бы не ходили в неё каждый день? По картинкам да по рассказам? Это не жизнь.
Но ты хочешь быть изобретателем, а не офицером, упрямилась Катя.
Да, но, не зная жизни, не понимая её проблем, невозможно быть изобретателем. Что бы изобретали знаменитые оружейники Калашников и Мосин или авиаконструктор Яковлев, если бы не знали дела? А ведь их изобретения спасали наш народ.
Катя не соглашалась, буркнув:
Не всем же изобретать оружие? Будто уж нечего больше.
Есть, Катька, есть, успокаивающе ответил Роман. Я и не собираюсь заниматься армейскими проблемами, но не знать эту важную часть нашей жизни мне никак нельзя.
Тройка молодых людей подошла к высотному зданию, в котором они жили, и молчавшая до сих пор Алина, протянула подруге свою сумку с книгами, сопровождая это словами, за которыми стояло значительно больше, чем говорилось:
Катюша, захвати, пожалуйста, мои причиндалы. Я потом заберу.
Она не сказала, что хочет погулять с Романом, не спросила его, хочет ли он этого. Всё всем было понятно.
С того самого дня, когда Алина получила паспорт и укоротила волосы, отношения парня и девушки сложились именно так, как хотелось Алине, то есть почти по взрослому. Они стали часто гулять после школы неразлучной троицей, шли на набережную и по ней к парку, где река уже не отделялась решётчатым парапетом, а текла совсем рядом так близко, что хотелось коснуться воды руками. Алина, если была в джинсовых брюках, дурачась, просила Романа подержать её за ноги, ложилась на гранитный берег, почти всем телом опускаясь вниз, и тогда лишь доставала воду, погружая в неё ладони. Роману приходилось прилагать усилия, чтобы удержать на весу девушку и потом вытягивать её на берег. Катя на такой подвиг не отваживалась: она была несколько крупнее и тяжелее Алины.
То, что подруга попросила Катю отнести её сумку домой, означало, что в этот раз присутствие её на прогулке нежелательно. Это случилось впервые, но воспринято так, словно всё само собой разумелось. Катя схватила сумку, повесила на плечо рядом со своей и взбежала на крыльцо подъезда. Роман и Алина уже не смотрели на неё. Они шли к реке в некотором смущении, оказавшись один на один друг с другом, но отстранённые друг от друга расстоянием пусть и очень небольшим, однако кажущимся им огромной дистанцией, преодолеть которую в этом возрасте чрезвычайно трудно.
Другое дело, когда они ходили втроём. Катя брала брата под руку и то же самое предлагала Алине. Они весело болтали, не ища повода для разговора. А тут вдруг оба шли рядом, не зная, о чём говорить, и дистанция в несколько сантиметров казалась непреодолимой преградой, пропастью. Алина думала о Романе. Роман думал об Алине. Они чувствовали это, но как же рассказать об этих чувствах? Как перепрыгнуть эту пропасть нерешительности?
Молча, вошли в парковую зону. Тут Алина подбежала к высокой сосне и обняла её, прижимаясь щекой к стволу, говоря со смехом в голосе:
Ах, ты моя хорошая, ласковая, ну подскажи, что делать.
И вдруг отшатнулась от дерева, протягивая руки к Роману:
Смотри, Рома, смола на дереве. Я совсем не ожидала. Теперь руки липкие. Что делать? А я, дурёха, сумку Катюше отдала.
У меня платок есть, растерянно ответил Роман.
Ай нет, он не поможет. Прилипнет к руке. Надо водой. О! воскликнула Алина и глаза её засветились восторженной радостью. Вода. Она, конечно, поможет. Вот что нам поможет, повторила девушка. Пойдём, подержишь меня. и побежала к берегу.
Постой! закричал Роман и бросился вдогонку. Ты же не в брюках.
И в самом деле, сегодня Алина была не в джинсах, а в лёгком весеннем платьице, голубоватого цвета с большими розами, прекрасно облегавшим чудную талию и в то же время весьма коротким, открывавшим всю красоту стройных ног.
Юная красавица в это время добежала до края бетонной стены и, остановившись, задумалась, но всего на несколько секунд, после чего вскинула на парня огромные глаза, слегка наклонила на бок голову и произнесла:
Ну и что же, что без брюк? Не могу же я ходить с ладонями в смоле. А ты не смотри на меня. Закрой глаза и держи. Только не вырони, а то придётся нырять за мной. И она улеглась на землю, сползая к воде.
Роман едва успел подхватить её за лодыжки и тут же услыхал:
Глаза закрой, только честно.
Дорогой читатель, тебе приходилось когда-нибудь стоять на берегу с закрытыми глазами? Даже ничего не держа в руках? Помню я однажды шёл по берегу океана. Глаза у меня не были закрыты, но нас окружала кромешная тьма ночи, волн, набегающих постоянно на берег почти не было видно, и мощь океана настолько ощущалась, что казалось будто я иду не вдоль волн, а прямо на них, то есть какая-то сила влекла в океан. Так и думалось, что сейчас затянет и не выберешься из волн. Вот что такое темнота у водной стихии.