И нужно было как-то жить, потому что для неё другого города не было.
Свет пока ещё горит. Телевизор, правда, сломался. А радио работает.
Свежих газет бы Почту, наверно, уже привезли, но идти за ней страшно.
Лёша вчера принёс большую пачку сухарей. Он раньше никогда ничего не приносил. И у нее сразу затеплилась надежда, что он всё же понимает её. Понимает, как страшно ей идти за продуктами. Но идти нужно. И Лёша, даже если поймёт, пойти не сможет, его просто не впустят.
И Лариса решилась.
Хорошо бы с Веркой, но Верки опять нет
Лариса шла, прижимаясь к домам, заглядывая в подворотни. Говорят, не ходят они днем. Да мало ли, что говорят.
«Ничего. Я же знаю, чувствую, что со мной не может ничего случиться. Нужно только идти прямо. Сначала цельвот до этого столба. Пока я иду по прямой, всё будет хорошо. Главноене сходить с тротуара. И с прямойни шагу. И смотреть на столб. И по сторонам».
Показалось серое одноэтажное здание. Стеклянные братья этой кирпичной коробки все там, в кучах мусора и битого стекла.
Лариса постучала в зарешеченное окно.
Лена, открой, это я.
Оглянулась по сторонам.
Одни двери, другие. И вот она в магазине. Прилавокбаррикада. За него так просто не попадешь. За прилавком неухоженная, испитая старухаЛеночка Ивлева. Она рада Ларисе до слёз.
Давно привозили?
Со вчера. Хлеб черствый. Да ты всё равно бери, когда привезут еще. У меня печенье осталось. Дать? Ты постой маленько. Как ты? Лёшакак?
«Лёша» продавщица произнесла с таким теплом, что Лариса не смогла не ответить. Она рассказала про сухари, про то, как страшно стало ей по ночам. Слезы сами вливались в голос, но после этих слезмного легче.
Наконец, она, озираясь, вышла. Тяжело нагруженной ей казалось, что обратно идти еще страшнее.
Лариса почти добралась до дома, когда прямо из-под наваленных бетонных труб на неё выскочило что-то, пронеслось было мимо, но остановилось, крикнуло и помахало рукой.
Старушонка. Старушонка в пестрой юбке с узлом в руках.
Лариса выдохнула. Страх вдруг ослаб, и она увереннее зашагала дальше.
* * *
Над бесформенной грудой кирпичей и железобетонных блоков, за которой грелись на солнце подростки, неожиданно показалась голова с гривой волос, похожих на крашенную серебрянкой паклю.
Любопытный Рыжик первым заметил Лохматого и с писком покатился к убежищу. Шестипалый тоже кинулся было бежать, но выскочивший из-за бетонной плиты взрослый киевец загородил ему дорогу. Шестипалый оглушительно завизжал, Ушан рявкнул на него и замер, перебирая в воздухе руками, словно стараясь прикрыть нежный, просвечивающий в прорехах одежды живот. «Чего визжать, думал Ушан. И так ясно, что они попались. А солнце было такое яркое»
Ушан продолжал беспомощно загребать руками, когда Лохматый спустился вниз. С ним было много других. Они вели себя не так, как если бы хотели съесть Ушана и его клан. Они вели себя иначе. Они звали.
В развалинах церкви укрылось сразу три клана. Самые смелые подростки вытащили из чёрного нутра здания тяжёлый квадратный ящик со стеклянной стенкой и бросили его на дорогу. Ящик весело загрохотал, но старшие обозлились вдруг и надавали затрещин. Подростки обиженно затаились, лишь изредка доносилось их повизгивание.
Наконец на дороге показалось что-то большое, чёрное, с белой полосой на боку. Оно пылило, воняло и двигалось. Подростки заволновались. Лохматый поднял бетонный обломок и швырнул навстречу чудовищу. И тогда все начали швырять камни.
Зверь заметался, закружился на месте. И глупые подростки с рёвом бросились на него, сжимая первое попавшееся оружие.
Дим, смотри, очумели они, что ли? Они раньше никогда не вылазили днем!
Жрать хотят. Давай назад!
Смотри, оттуда тоже бегут. Сейчас дам газ, а ты стреляй!
Что-то загрохотало, как перед грозой, а потом затряслось быстро и страшно. Перепуганные подростки бросились врассыпную. Ушан дольше всех противился страху. Он видел, как Шестипалого ударило в спину, кувыркнуло, и тот, даже не успев вскрикнуть, ткнулся лицом в асфальт.
На шум и треск выскочило странное существо: фигуру высокого крепкого парня в ковбойке венчала уродливая голова киевца. Его глаза вспыхнули, он прыгнул вперед, но тут же опрокинулся, и чёрно-белое чудовище пронеслось по его телу, со свистом пожирая воздух.
* * *
Позвонила бабка Вера.
Ты радиво включала? Говорят, выселять нас будут. Чиризвычайный комитет по городу заседает. Дальше, говорят, некуда. А не поеду я! Уже дожила. Веерку-то чтозаберёшь?
И я не поеду. Лёши опять нет. Куда я без него?
Может, и переживём тут. Бабы мы с тобой. Не реви. Кто знает, что будет, а мы переживём.
Лёша не вернулся и на следующий день.
Утром, бессмысленно глядя в окно, Лариса услышала шум. Не враз, но она распахнула створки: в воздухе висело гудение вертолета и чей-то голос неразборчиво вещал в рупор.
Лариса догадалась включить радио и, разобрав текст, бросилась к бабке Вере.
Дверь была отперта. Не успев удивиться, Лариса вбежала на кухню. Там громко орало радио, а бабка, держась одной рукой за подлокотник инвалидного кресла, другойтрепала за волосы Верку-беспутную.
Лариса закричала с порога:
Вера, что ты!
Бабка оттолкнула Верку и тяжело развернулась к соседке.
Уезжать надо, слышишь? Всех вывозят, газом травить будут! она дико глянула на Верку. А эта, пустоголовая, брюхатая от твоего Лёшки! Дитё у нее будет, слышишь? Брюхатая она! Брюхатая! орала бабка. И, склонившись под белой полоской радио, навзрыд плакала Верка.
В окно почему-то постучали.
Лариса, тяжело опершись на подоконник, высунулась и поняла, что стучат не в их, а в самое нижнее окно. Стучит маленькая пестрая старушонка. Стучит и машет. А она, не замечая слез, всё плачет и плачет.