Итта ЭлиманТень и прах
Они встретились в первый жаркий день мая. Два худосочных подростка, располагающие таким невиданным богатством, как летние каникулы. Солнце пекло. Озеро усердно парило, казалосьвот-вот закипит. Даже земля дымилась останками умершего снега.
Как думаешь? чтобы порешить с неловким молчанием, спросил темноволосый мальчишка. Солнце может спалить Землю?
Солнцевряд ли! охотно отозвался белобрысый. Вот метеориты и астероиды куда опаснее! А есть еще ураганы и торнадо, есть инопланетяне, которым нравится наша планета, и вовсе не нравимся мы. Есть цунами, черные дыры и Бермудский треугольник
Ну, Бермуды тут не причем! Я читалтам воронка времени
Во-во! И такие тоже бывают! ЯМакс!
Это здорово Спартак!
Неплохое прозвище
С того дня Спартак и Макс подолгу сидели на поваленном дереве, под самой раскидистой ивой и, окунув ноги в озеро, тренькали на гитаре «Звезду» и говорили. Говорили обо всем на свете: о девчонках и странствиях, о поездах и ракетах, о тайне смерти и тайне жизни. О, об этом, пожалуй, они говорили больше всего! Они отыскали немало загадок на изысканном рисунке мира. Смелость открытий царапала им горла, стучала в виски и замирала в груди предвкушением нового
Одуванчики перезрели, остались только белые голые палочки, точно нарисованные над лужайками. Пух унес ветер да прибил дождь, а лето только началось. Еще не прошла пора майских гроз, переменчивого солнца и цветущей сирени, пора, когда дети неустанно летают по дворам, обгоняя собственные велосипеды, а юношам не спится, они пьют из открытых окон ночной непокой, словно целительный пьянящий настой, они мечтают, многона всю жизнь вперед. В этом мальчишеском беспокойстве, этом беге, сапогами взрывающем лужи и босыми пятками мнущем траву, таится безвременье, обещающее надежду на то, что мир никогда не кончится.
Велосипед поскрипывал, набирая скорость, новенький хромированный руль пускал великолепных зайчиков, заставляя вечернее солнце брызгать в глаза прохожим. Ветер хватал в охапки молодую зелень и бесцеремонно швырял в синее небо. Мир двигался, пританцовывал и посвистывал так задиристо, что дух останавливался, и ноги сами собой все пуще жали на педали, желая поспеть за ветром. Яркие автомобильчики весело сновали по улицам, сверкая открытыми салонами и солнечными очками владельцев. Городок встречал лето, как и сотни других провинциальных городишек, но Спартак был уверен, что все, происходящее здесь, никогда и нигде не происходило и, уж конечно, не произойдет.
«Тыюность и свет» кричали ему золотые облака. «Ялишь тень и прах» дразнил он их. «Тысвежий сок, жилы твои крепче наших ветвей» шуршали ему тополя. «Ялишь тень и прах, отвечал он им и летел вперед, хватая на ходу цветочные гроздья. Вот вам»!
«Ятень и прах, повторял себе Спартак. Да или нетя хочу в этом убедиться».
Утром Спартак прислонился к зеркалу в прихожей так близко, что отчетливо стали видны черные прожилки его ореховых глаз. «Должно быть, думал он, это дыры! Черные дыры, в которых исчезает все, что я вижу. А эти кровеносные сосуды на векахни что иное, как ручьи, бегущие по весне в реку. Они истекути жизнь следом Эти темные непослушные волосымиллиарды шерстинокосенняя трава на полях, да! И она превратится в снег, как у дедушки Эти плечичерт, это папины плечи Где же я?»
«Ятолько тень и прах! решил Спартак. Только тень и прах»
Быстрее, быстрее, быстрее! Велосипедные спицы превратились в катящееся солнце, и тут вдруг солнце замерло и подавилось в облаке поднятой пыли. Перед Спартаком пролегал мост. За мостом собирались тучи. Вправо и вниз по извилистой натоптанной тропинке бежали ручьи пролитого молока. Треснувшая трехлитровая банка валялась рядом. «Млечный путь!» подумал Спартак, нажал на педали, и железная птица сама полетела вниз по склону, разбрызгивая шинами молоко.
Это было дивное лесное озеро, круглое, тихое, покрытое золотистой дымкой водорослей. Посреди озераостровок, на немвысоченная липа. До островка здорово плавать наперегонки, но сейчас вода поднялась, и дерево стоит по колено в озерекак в книжке про Южную Америку. Отсюда, с поляны, весь берег, словно на ладони. Хорошее местечко: и до города рукой подать, и никто тебя не обнаружит, хоть во всю глотку песни ори, хоть нагишом пляши, хоть с самим небом целуйся.
Макс уже был здесь. Сидел у самой воды, подобрав к подбородку колени, глядя, как дрожит кромка воды и осторожно трогает его босые ноги.
Спартак спрыгнул с велосипеда и бросил его в траву.
Ятень и прах! сообщил он другу. Тень и прах!
Возможно хотя вряд ли отозвался Макс, но головы не повернул, только выпрямил спину и добавил:Будет гроза!
Спартак скинул штиблеты и направился прямиком в озеро. Окунул ногу по самую лодыжку и тут же отскочил:
Холодная!
Ага! Так не выйдет! Макс легко поднялся, отбросил свои мысли, и улыбка, тонкая и хитрая, лучиком легла на его серьезное лицо.
Тарзанку соорудили вчера, на раскидистой ветке ивы, той, что как ни тянулась, не могла достать до воды. Макс подпрыгнул, зацепился за ветку и, стащив с нее веревку, приземлился на корточки:
Чур, я первый!
Из-за неопытной тучи вдруг полыхнуло солнце, за миг сделав мир нестерпимо сине-зеленым. И тут Спартак отчетливо и ясно увидел, что тень Макса зацепилась за сук и не может спрыгнуть. Она болталась, как белье на ветру и отчаянно жестикулировала: падала в воздухе на колени, молила, прыгала, размахивая руками и, наконец, отцепившись, упала к ногам Макса в позе сдающегося солдата.
Макс! Твоя тень помотал головой Спартак. Как ты это делаешь?
Что? не понял Макс. Он уже влез на дерево. Тарзанка выпрыгивала из его рук, словно строптивый жеребец, и норовила унестись в пропасть. Я пошел! Макс оторвался от ветки и, смешно дрыгая ногами, полетел над водой, над ряской, над грозовой тенью. Раз! Руки разжались, и тощее мальчишеское тело взвилось и юркнуло в воду, разбив озерную гладь на сверкающие осколки.
Пустая палка вернулась, досадно и глупо подпрыгивая на толстой веревке. А Макс, отфыркиваясь и визжа, как сорок индейцев, выскочил на поверхность:
Эй!
Спартак все еще медлил. «Я тень и прах» по-прежнему стучало в висках. И пока он рассуждал над тем, отчего ему пришло в голову такое потрясающее открытие, что-то само посадило Спартака на ветку и вручило в руки палку.
Давай!
Тучи сходились над озером, брали его в кольцо. Холодный свет бежал по воде, и тени всех деревьев испуганно прижались к стволам. Спартак зажмурился и оттолкнулся
Он летел вечность, но когда пятки обожгла ледяная вода, вечность превратилась в секунду, и он врезался в холодное колючее чрево озера.
В этот миг небо озарила первая вспышка, и яростно грянул сухой гром. Он отозвался в деревьях и гулом пошел по воде. Молния ударила прямиком в липу, растущую посреди озера
Спартак очнулся и долго кашлял, отплевывая воду и тину. Тошнило. Макс держал друга за плечи и стучал по спине. Первое, о чем подумал Спартак: о незнакомом ощущении чужих губ, приникнувшим к его губам, о холоде, и о том, как хорошо лежать на берегу. Затем Спартак почуял силу, навалившуюся на грудьто были сила страха и сила жизни, взявшие над погибелью верх. Спартак вскочил. Меж черных стволов деревьев осколками горела водная гладь. Прижатая тяжелыми тучами роща падала, переворачиваясь, в озеро. Гроза уходила на север, отфыркиваясь и рыча. Макс в мокрых трусах подскакивал на одной ноге, потирал плечи и постукивал зубами от холода.
Спасибо, что вытащил меня произнес Спартак.
Да ладно Как шандорахнуло! А?! Хорошо, что ты нырнуть успел, не то хуже было бы Ты как? Идти можешь?
Не знаю
Тогда сиди пока, я людей позову Куртку мою накинь
Макс исчез, кусты за ним выпрямились, и Спартак остался один на один с запоздало обрушившимся ливнем.
Это была последняя гроза. Затем наступило лето, жаркое и долгое, как жизнь. Спартак уехал в лагерь, где дни насыщались впечатлениями, как яблоки соком, и когда по осени Спартак опомнился и бросился искать у озера Макса, купальный сезон уже прошел, заветное место пустовало. Не было больше милого лесного озера, заросшего травами и тиной, на берегу которого так интересно было придумывать с Максом развлечения и разбирать мир на крошечные кусочки догадок. Теперь озеро превратилось в черное и зловещее чудище, едва не утянувшее Спартака в свою бездонную утробу. Больше он сюда не ходил и Макса не видел.
Не видел никогда. Следующим летом семья Спартака уехала в большой город, чтобы Спартак смог поступить в медицинский колледж, а затемв институт
Тридцать лет многое переделали по-своему, но только не детство. Все самое прекрасное и веселое, происходящее в чудесные годы открытий, казалось золотым и круглым, как апельсин, а все иноенеприятное и постыдноесерым и плоским, как рыбацкое грузило.
И ничего не забылось, ничего не ушло, напротивмир настоящий с годами казался все призрачнее, а мир детствавсе ярче и счастливее.
Спартаку довелось вернуться в родной город уже Евгением Николаевичем, очень известным хирургом, который сам для себя по-прежнему оставался Спартаком. Был разгар лета, и жара сманила врачей затеять пикник после конференцииостудить тела, опьянить душу.
Женя боялся, что мост давно превратился в широкую автостраду, а рощив ухоженный парк с деревянными столами и покосившимися мусорными ящиками, но все здесь осталось, как раньше, и даже извилистую дорожку, по которой в тот день растеклось молоко, так и не заасфальтировали. Звонкой толпой разбежались врачи вокруг поляны, принялись колдовать над самобранкой, превращая закуску из пакетовв аппетитнейшие блюда, сверкая ножами и вилками, позвякивая стопочками, шурша салфетками Летели анекдоты, хлопушками взрывался смех, но Женя не слышал и не участвовал.
В нескольких шагах лежало озеро. Следовало только нырнуть по тропинке в кусты, и тамудобный спуск, тайное место, калина и шиповник, поваленное дерево
Он ускользнул незаметно, и хотя все его существо мечтало броситься вприпрыжкукинуть велосипед в траву и нырнуть молодым стройным телом в воду, Спартак шел медленно, растягивая удовольствие, пробуя на вкус каждую секунду ожидания.
Поляна заросла и совсем спряталась от глаз. Обрывок тарзанки, плавающие бревнане один он облюбовал это место для празднования детского лета. Краешек озера лежал в траве. Перед ним сидел Макс. Опустив большие пальцы ног в воду и положив подбородок на загорелые колени, Макс рисовал вицей на песке. Женю повело, ноги подкосились Максу было по-прежнему тринадцать. Тот же выгоревшей соломой чуб и веснушки по всей физиономии.
Привет, Спартак! улыбнулся Макс. Рад, что ты приехал Как жизнь?
Женя помычал что-то, разглядывая старого друга
Садись прищурился Макс. Ну, что? Помнишь, на чем мы остановились?
На чем?
Эх ты! Забыл Ну, давай-давай! Ятень и прах Припоминаешь?
Спартак кивнул и вдруг почувствовал себя невероятно счастливым, хотя немного громоздким и неуклюжим. Макс почесал искусанные комарами икры, отчего по худющим ногам пробежали белые шершавые полоски.
Ну, что теперь скажешь? Тытень и прах, Спартак? А? улыбка Макса опять показалась Спартаку лучиком, упавшим на серьезное лицо. Женя присел рядом и рассмеялся звонко и задиристо, почти как в детстве.