Мы встретимся на горе АрафатПовесть Андрея Столярова
1
Коридор тёмен, только в самом конце его истеричной бабочкой пульсирует люминесцентная лампа. Прерывистое жужжание то сильней, то слабей, блики света прокатываются по дверям дортуаров с обеих сторон. За дверямипродолговатые спальни, каждая на двух человек, и на каждой кроватитело, как кокон, стиснутое твёрдыми слюдяными чешуйками. Такие же телана полу. Хорошо ещё нет запаха тления. Зато обжигает горло и ноздри едкой щёлочью дезинфекции. Правда, Яннер знает, что это никакая не дезинфекция, просто так на последней, летальной стадии пахнет чума.
Всё же ему немного не по себе. Воспоминания до сих пор прошибают его приступами горячего страха. Ему, видимо, уже никогда не забыть, как он очнулся ночью, будто услышав слабый, но явственный зов, как осознал, что не в силах противиться этому таинственному влечению, как, плохо соображая, что делает, тихонечко выскользнул из дортуара, как крался на цыпочках к школьному карцеру по затенённому хозяйственному тупичку, как у него чуть не лопнуло сердце, когда показалось, что с лестницы, ведущей на второй, учебный, этаж донёсся невнятный звук, как он всё же преодолел себя и двинулся дальше, как вытащил шплинт, фиксирующий петли засова, как осторожно, чтобы не дай бог не заскрежетало, миллиметр за миллиметром, отодвигал сам засов, как, обмирая, приоткрыл тяжёлую дверь и как узрел фемину, напряжённо застывшую посередине тесного карцера. И как потом, уже в дортуаре, его встретили тёмные, распахнутые от ужаса глаза Петки.
Ещё две недели назад подобные рассуждения шокировали бы его до глубины души. Ведь действительно ересь. За неё, если кто-нибудь донесёт, Инспекторат сразу же приговаривает к «реабилитации» или даже к полной «переработке». Однако это было две недели назад, с тех пор чума смертным ножом отрезала всю прошлую жизнь.
Таков был его замысел: мир, построенный на любви, говорит отец Либби. Мы этот замысел исказили. Мы взрастили мир из всеобщей ненависти: бедные против богатых, чёрные против белых, подчинённые против начальников, граждане против власти, китайцы против американцев, американцы против арабов, мусульмане против христиан, больные против здоровых, и наконец закономерный итоггендерная война. Думаешь, она вспыхнула из-за мутации вируса джи-эф-тринадцать? Нет, её породила ненависть, дошедшая до предела
Отец Либби перестаёт дышать около семи утра. Яннер впадает в дрёму и пропускает миг, когда это происходит. Просто открывает глаза и внезапно осознает, что не слышит больше болезненного сипения воздуха. Лицо отца Либби спокойно и неподвижно. Уже слегка рассвело, и в куче тряпья, раскинувшейся у школьных ворот, можно разглядеть красную ткань бейсболки. Значит, это Альфон. Красная бейсболкаэто точно Альфон Яннер смотрит на слюдяное лицо отца Либби и думает, что, вероятно, надо что-то сказать. Таков ритуал. Если человек умирает, о нём надо что-то сказать. Но он не может подобрать подходящих слов. К тому же он видит, как из предутренней дымки, из серой мглы, которая становится всё светлей и светлей, словно трилобит из палеозойского океана, неторопливо выползает пузырь санитарной танкетки, останавливается перед телом Альфона, а вслед за ним выступают фигуры в прозрачных шлемах, в жёлтых костюмах биозащиты.
Начинается зачистка инфекционного очага. Надо немедленно уходить!
Яннер хватает мешок, наподобие рюкзака, поспешно запихивает туда куртку, запасную рубашку, горбушку хлеба, пачку пищевых концентратов, кружку, ворох таблеток из аптечки отца Либби, что-то ещё, что сверху, что попадается на глаза, рассовывает по кармашкам нож, две зажигалки, ложку, ещё один нож, плитку гематогена Он в отчаянии: надо было всё это подготовить заранее!..
Тем не менее, минуты через четыре он уже открывает дверь чёрного хода и шагает в сыроватую мглу.
Идёт тем же путем, что ушла фемина.
Вроде успел.
Ступать он старается осторожно и следит, чтобы от санитаров его заслоняло здание школы. Впрочем, освещение здесь отсутствует, вряд ли они сумеют его разглядеть. А поисковые вертолёты поднимутся не раньше, чем через час. За это время он вполне сможет скрыться в лесу.
Яннер протискивается в дыру ограды.
Жалеет он лишь об одномчто так и не нашёл нужных слов для отца Либби.
Родителей своих я почти не помнил. Отец Либби позже сказал, что они были донорами из группы «Возрождения человека». Донорство означало, что в своём теле они не допускали никаких генных модификаций. А ещё оно означало необходимость скрываться, поскольку мы жили в голубом ареале. Жёсткого гендерного разграничения тогда ещё не было, и всё же нам приходилось часто переезжать из-за неприязни соседей. Но когда вспыхнула эпидемия вируса джи-эф-тринадцать, когда эскадроны смерти, созданные «розовыми пантерами», начали выжигать пограничные области, стремясь образовать на их месте непреодолимый санитарный кордон, когда «голубые львы» нанесли ответный удар, вся группа растворилась в кровавом хаосе, прокатившемся по множеству поселений. Натуралов безжалостно уничтожали и те, и другие. Меня спас отец Либби: моя мать во время сумасшедшего бегства исчезла неизвестно куда. Помню, как меня потрясло это известие. Причём вовсе не то, что моя мать бесследно и безнадёжно исчезла, а то, что у меня вообще была мать. И значит янатурал. Я ведь до шестнадцати лет был убежден, что являюсь таким же клоном, как все, кто меня окружает. Даже кодификация моей линии «НЕР», трехбуквенная, то есть свидетельствующая о маргинальности, не порождала во мне никаких сомнений.
Школа, куда меня отец Либби пристроил, и где он как человек, облечённый саном, в конце концов стал директором, мне, в общем, нравилась. Это была одна из десяти или двенадцати школ-питомников, созданных вокруг Города для воспитания маскулинных клонов второго-третьего поколения. Мне нравилась стабильность, которую она внесла в мою жизнь. Мне нравилась дисциплина, благодаря которой весь день был четко расписан: утромзарядка и завтрак, потомзанятия в классах, надо сказать, не слишком обременительные, далееобед, короткий отдых и ещё три урока, а перед сномполтора часа свободного времени для игр или личных дел. Здесь у меня впервые появились друзья. Петка, генетическая линия «КА», с длинными, будто на шарнирах, руками ниже колен, похожий на обезьяну, в младших классах его так и дразнилигиббон. Альфон, линия «ОН», с бледной, почти истаявшей кожей, такой тонкой, что сквозь неё просвечивала сетка артерий и вен, по нему можно было изучать анатомию. Чугр из редкой генетической линии «ГР», с головой раздутой, круглой, как мяч, жутко сообразительный, ему прочили большое будущее в стохастической биохимии.
Мне нравились уроки, где я постоянно узнавал что-то новое. Основные занятия вёл у нас учитель Морчок из первого поколения клонов. Мы, конечно, тут же прозвали его Сморчком, и действительно он был весь малоподвижный, морщинистый, в складках серой и влажной кожи, походивший на вялый от недостатка влаги, выстарившийся, унылый гриб. Всегда ходил в странной пятнистой панамке, натянутой до ушей, не снимал её даже в классе. Петка, веривший в самые невероятные слухи, утверждал, что под панамкой у Сморчкакруглая лысина, а посередине еёнезаживающая язва размером с пятак, такая глубокая, что сквозь неё виден мозг. Правда это или нет, никто толком не знал. А как бы случайно сдёрнуть с него панамку и посмотретьстрашно было помыслить. Глаза у Сморчка были тухлые, подёрнутые блеклой болотной тиной, и если уж он упирал в кого-нибудь взгляд, то дрожь пронизывала виновного до самых костей.
Правда, данные изменения по-настоящему осуществились лишь у мужчин. У женщин через те же тазовые кости проходит родовой канал, и понятно, что совершенно схлопнуться он не могв результате бедра у женщин так и остались достаточно широко расставленными. Поэтому женщины в целом бегают хуже мужчин, а при ходьбе значительно быстрей устают. Более того, поскольку родовой канал всё-таки сузился, то роды стали трудными и мучительными, дети по стандартам животного мира появлялись на свет недоношенными, они требовали многолетнего «детства»долгого периода заботы со стороны матери.
Во-первых, древние женщины обрели способность спариваться в течение всего года, а не только в краткий сезон размножения, как самки животных. Это стало эксклюзивным качеством именно человека. Во-вторых, произошла фиксация эротической маркировки фемин. У самок высших обезьян, например, в период репродукции резко увеличиваются размеры груди. Она становится хорошо заметной. Тем самым самка показывает, что она готова к спариванию. Это, в свою очередь, активирует сексуальный репертуар самца. Затем период размножения заканчиваетсяакцентированная грудь исчезает. У женщин же грудь редуцироваться перестала, это значит, что они, вероятно сами этого не осознавая, непрерывно транслируют сексуальный призыв, как бы давая понять, что к спариванию готовы.
И есть ещё одно интересное обстоятельство. В животном мире самка «хочет» только тогда, когда она «может». То есть оба этих статуса изначально объединены. Так вот, демонстрируя грудь, женщина, пусть опять-таки неосознанно, но тоже даёт мужчинам понять, что она не только «готова», но одновременно и «хочет», воспринимается это именно так, что бы там женщина ни ощущала на самом деле. А это обостряет конкурентную агрессию среди мужчин, переводя их биологическое поведение в социальное.
И в-третьих, что не менее важно, на основе предыдущих физиологических изменений возник такой мощный феномен, как «поощрительное спаривание». Суть его предельна проста: принёс связку банановполучи соответствующее вознаграждение, притащил окорок мамонтаполучи то же вознаграждение в двойном размере.
То есть из безнадёжного, на первый взгляд, эволюционного тупика был найден неожиданный и, следует признать, остроумный выход. Женщины внезапно «изобрели» секс как особую эротическую опцию, не связанную с размножением. Это позволило им создать семьютакой тип отношений, где мужчина обеспечивает жену и детей. Говоря иными словами, возник институт «социального паразитизма», принуждение через секс, под тяжестью которого человечество существовало многие тысячи лет.
Кто строил дом и выращивал хлеб? Мужчины!.. вещал Сморчок голосом негромким, но гипнотически впечатывающимся в память. Кто сражался, защищая свою землю и нацию от врагов? Мужчины!.. Кто жертвовал жизнью во всякого рода рискованных предприятиях? Тоже мужчины!.. Кто обогнул земной шар? Кто полетел в космос? Кто автор всех инноваций, поддерживавших прогресс?.. Исравните! кто стоял за кулисами всемирной истории, дёргая ниточки, чтобы она двигалась в нужном им направлении?.. Мир всегда находился под невидимой властью женщин, и лишь недавно, во второй половине двадцатого века, мужчины начали постепенно освобождаться от пут этого позорного рабства!
Вырастала из его слов ясная и логичная картина прошлого. Всё становилось на свои места, всё обретало причинно-следственные характеристики. А дополняли их уроки-собеседования, которые проводил уже отец Либби.
Обратите внимание на такой очевидный факт, неторопливо, словно призывая подумать с ним вместе, говорил он. Бог сотворил человека, мужчину, без всякого участия женщины. Разве это не есть прямое и явное указание, каким образом должен быть продолжен человеческий род? Я вовсе не утверждаю, что Бог гомосексуален, но ведь сказано же, цитирую: «по образу и подобию своему». И обратите внимание на другой очевидный факт: во всех монотеистических верованиях сам Богтоже мужчинаЯхве, Христос, Будда, Аллах И вот ещё один факт, как мне кажется, не менее убедительный: боговдохновенные книги в один голос свидетельствуют, что женщинаэто сосуд греха, способствовавшая низвержению человека из рая. Ведь не случайно в течение Средних Веков брезжила в христианском сознании мысль о связи женщин с дьяволом, олицетворением зла. Причём это врождённые диспозиции. Известно, что дети, ещё почти не тронутые воспитанием, всегда рисуют отца крупнее матери. В том числедевочки. А кто вкладывает первичное сознание в человека, если не Бог?.. Теперь сопоставьте биологию репродукции, продолжал он, мучения, грязь, генетические дефекты, которые сопровождают «естественное живорождение», и чистоту, безопасность, разумность, даруемую нам клонированием. Наш долгий и трудный путь от естественности к сознательности, от инстинктов к разумуэто ничто иное как предначертанное уподобление Богу. Богедин, он не разделен на маскулинные и феминные элементы, и человек как венец творения тоже должен обрести в итоге и биологическое, и психологическое единство
Нам очень нравились уроки отца Либби. Прежде всего потому, что в отличие от Сморчка или, скажем, Беташа, преподававшего биохимию, он позволял задавать любые вопросы. И ответы его, как я впоследствии осознал, иногда были очень рискованными.
Так, отвечая на вопрос Альфона, что же всё-таки представляет собой эпидемия вируса джи-эф-тринадцать, отец Либби, изложив сперва официальную версию о варварском оружии, созданном воинственными феминами и вышедшем из-под контроля, как бы невзначай пояснил, что подлинная этиология вируса джи-эф пока остаётся загадкой. Он, например, мог вырваться из какой-нибудь секретной лаборатории, которых в ту эпоху было достаточно, или он мог возникнуть спонтанно как следствие всех наших безумных генетических экспериментов. Наконец, пандемия могла быть просто компенсаторным ответом природы на чрезмерную численность вида хомо сапиенс, который заполонил собою все: равнины, леса, пустыни, тундру, массивы арктических и антарктических льдов Биосфераэто сложная динамическая система, она способна к спонтанной саморегуляции
Мне тогда впервые пришла в голову мысль, что Инспекторат, надзирающий за учебным процессом, вряд ли одобрил бы такую вольную интерпретацию. Хотя, постепенно знакомясь с тем, что творилось на Диких землях, я невольно приходил к заключению, что, возможно, в рассуждениях отца Либби была определённая правота.
А год назад, прямо в середине урока, вдруг жутко завопила сирена, так что мы все панически повскакали с мест, и с внешней части периметра донеслась отчаянная стрельба. Оказалось, что, проломив ограду, ползёт на территорию школы биомеханический монстр, толстая четырехметровая ящерица, покрытая бронированной чешуей. К счастью, это порождение киборгизированных городов уже изрядно протухло: снаряд из пасти её не выстрелил, а просто шлёпнулся на землю и не взорвался, обе плечевые пушки тоже заклинило, мы особого ущерба не понесли, но сам полуразумный механозавр ещё долго хрипел и дёргался, взбивая почву ударами режущего хвоста, пока не прибыла из Города бригада техников и не разобрала его на части. Краем уха я слышал потом, что по состоянию этого ящера эксперты сделали вывод: города Механо, созданные киборгами, уже выдыхаются и вряд ли представляют для нас какую-нибудь опасность.
Двум другим школам досталось гораздо сильнее. Одна из них, неподалёку от нас, была в позапрошлом году практически полностью уничтожена при внезапном нападении пчёл-убийц, выведенныхтут уже ни тени сомнений не былофеминными биоконструкторами. Пчелы прорвались даже в Город: ближний к школе район пришлось протравливать облаком дисперсных инсектицидов. И всё равно потом, в течение нескольких месяцев, то здесь, то там обнаруживались скрытые гнёзда. А что произошло с другой школой, на северо-западе, непонятно до сего дня. Просто однажды утром она не вышла на связь, и срочно высланные туда роботы-наблюдатели диагностировали у контингента тотальное кататоническое возбуждение: и преподаватели, и ученики беспорядочно бродили по территории, при этом дёргались, словно поражённые судорогами, произносили страстные, но совершенно бессмысленные монологи, визжали, истерически хохотали, плакали, хрюкали, до крови расцарапывали себя ногтями, а через суткидвое впадали в ступор, и у них останавливалось дыхание. Определить возбудитель болезни не удалось. Теперь на месте обеих школкарантинные зоны, выжженные напалмом.
В общем, настоящие бедствия обходили нас стороной. Нашей школе в самом деле везло.
Так мы считали, пока, будто тень ада, не накрыла нас «слюдяная чума».
2
Сложности у меня начались в последнем классе. Нет, конечно, ещё два года назад я тоже ни с того ни с сего попал в неприятную ситуацию. В школе у нас особое внимание уделялось физическому воспитанию. Тренировки, и достаточно интенсивные, происходили ежедневно, после уроков и длились не менее часа. Взмокали мы на нихой-ёй-ёй! Так вот, неожиданно выяснилось, что я бегаю быстрее всех в группе, что я прыгаю, оказывается, тоже выше всех, что я отжимаю восьмикилограммовую гирю такое количество раз, которое не снилось даже Мармоту, он у нас по этому делу был чемпион. Причём я и не очень-то напрягался. А когда кряжистый недоумок Мармот, разъярённый потерей неофициального титула, полез в драку, я, легко уклонившись от его кулака, в ответ вмазал так, что Мармот прямо-таки впечатался в стенку.
Болел я также реже других: два насморка с легкой температурой за два годаэто не цифра. С одной стороны, хорошо, поскольку тех, кто часто болел, или, заболев, никак не мог выздороветь, забирали в Медцентр, и они оттуда уже не возвращались. С другой стороны, Жердина, наш физкультурник, стал на меня как-то странно поглядывать. Я не понимал, в чём тут дело. Но однажды, отец Либби, задержав меня после уроков, якобы у него были вопросы по моему историческому эссе, разобрав текст, негромко сказал: