На следующей остановке настал мой черед.
Меня отвязали, рывком привели в горизонтальное положение.
Мисс, шевелите ногами, вы же не инвалид. Мозг посылает сигналлевая нога, правая нога. Поднимите голову.
Я сумела пройти несколько ярдов и рухнула как подкошенная.
Наутро проснулась на жесткой койке, укрытая тонюсеньким одеялом. Повязка с головы исчезла, ремни, стягивавшие запястья и лодыжки, пропали. Мысли прояснились.
Мне рассказали: я студентка первого курса государственного университета Вайнскотии, расположенного в Вайнскотия-Фолз, штат Висконсин. Приехала поздно вечером и свалилась с лихорадкой, поэтому вместо общежития очутилась в лазарете. За ночь болезнь благополучно миновала, и скоро меня выпишут.
Мисс Энрайт, вещи мы доставили в общежитие.
Спасибо.
Вас поселили в Экради-Коттедж, Саут-Юниверсити-авеню.
Благодарю.
Экради-Коттедж. Саут-Юниверсити-авеню. Предстояло отыскать пункт назначения, чем я и занялась.
Меня обуревали надежды! Предвкушение накатывало волнами, разбавляя парализующие приливы страха.
Самое главноемои родители живы, и спустя четыре года мы непременно воссоединимся. Семья даже не «испарилась» из памяти.
Да к тому же Мэри-Эллен Энрайт отличалась завидным здоровьем и ухитрилась не погибнуть при телетранспортации.
Если ей и повредили мозг, то несущественно.
А несущественные травмы быстро заживают.
Однако стоило мне подняться, как ноги подкосились, и я чудом не упала, к счастью, крепкая девушка в белоснежной форме медсестры успела поймать меня за талию.
Держись, Мэри-Эллен! Дальше сама, сама.
Она засмеялась. На долю секунды наши взгляды встретились.
У медсестры были светлые, почти белые волосы, забранные в пучок.
Слева на груди висел бейджик «Ирма Кразински».
Медсестра знает, кто я, но она мне не враг.
Позже у меня промелькнуло: вероятно, мы обе очутились здесь не по своей воле и сумеем найти общий язык.
* * *
В вестибюле общежития М.-Э. Энрайт дожидалась здоровенная картонная коробка.
Мэри-Эллен, верно? Это для тебя, только принесли.
Коробка размером три на четыре фута была набита до отказа и буквально трещала по швам.
Картон сильно помялся, словно багаж везли издалека под проливным дождем. Скотч перетягивал бока замысловатым узором, переплетаясь крест-накрест, точно паутина. Разрезать ее долго не удавалось даже ножницами, любезно одолженными комендантшей.
Бог ты мой! Кто-то очень постарался, чтобы ты получила все в целости и сохранности.
Внутри оказалась одежда: несколько юбок, блузки, свитера, брюки, темно-синий шерстяной джемпер, куртка на овчине, фланелевая пижама, белое хлопковое белье, носки, пара кроссовок и коричневые туфли, которые комендантша окрестила «мокасинами». Еще там лежали невиданные мною прежде бермуды, блейзер и длинные, прозрачные чулки. Явно поношенные, мятые вещи ощутимо пахли затхлостью.
Ошеломленная, растерянная, я разглядывала содержимое коробки, гадая, у какого безымянного трупа мои каратели позаимствовали гардеробчик.
Помочь тебе отнести все наверх? Коробку лучше пока оставить здесь, а вещи донести в руках
Нет, спасибо. Я справлюсь.
Комендантша, мисс Стедман, была на редкость любезна, однако я настойчиво избегала смотреть на нее. Мне не хотелось разговаривать с ней дольше положенного, как и проводить с ней даже минуту в отведенной мне комнате. Не хотелось, чтобы она видела это барахло вблизи или заподозрила, что я понятия не имею о предназначении некоторых вещей. Не хотелось, чтобы она и дальше вдыхала отвратительный, застарелый запах, исходивший от коробки.
А еще мне не хотелось становиться объектом сочувствия. Бедняжка! Она и впрямь еле сводит концы с концами.
Кроме того, манера речи мисс Стедман непривычно резала слух. Говорила она определенно по-английски, но очень медленно, а гласные произносила исключительно в нос.
На дне коробки оказался конверт с отпечатанным «М.-Э. Энрайт». Я решила вскрыть его позже, оставшись одна в комнате.
Нагруженная вещами, я поднялась в комнату 3С. Где-то на полпути перехватило дыханиесказывалась долгая дорога. Мисс Стедман с тревогой наблюдала за мной, но не предпринимала попыток помочь.
Внутри конверта обнаружилось пять новеньких, хрустящих двадцатидолларовых купюр и плотный лист бумаги, озаглавленный «ИНСТРУКЦИИ».
Больше ничего. Помню легкое, мимолетное разочарование: я мечталаточнее, надеялась, что С. Плац прониклась ко мне искренней симпатией.
Приезд первокурсников ожидался только на следующий деньмомент для Изгнания лучше не придумаешь. Подозреваю, С. Плац приложила руку к составлению графика.
Комната 3С располагалась под самой крышей. Просторное помещение с двумя слуховыми окошками и скошенным потолком. Голые половицы, голые стены, испещренные дырками под картины и крючки.
Четыре кровати, четыре столау меня будет три соседки!
По правде сказать, не думала, что окажусь в компании трех девушек.
К счастью, комната не таила сюрпризов. Ничего примечательного, если не считать скошенного потолкастоит чуть зазеваться, и шишка на лбу обеспечена.
Я быстро осмотреласьнепроизвольный рефлекс в Зоне 9: убедиться, что тебя не подстерегает опасность. На первый взгляд ничего пугающего или сверхъестественного. Обычная комната без признаков индивидуальности.
Я выбрала кровать в дальнем углу под самым скатом крыши, оставив лучшие места, рядом с окнами и просторными шкафами, соседкам, а то еще обидятся.
Мэри-Эллен! Ты точно решила спать в углу? восклицали они с подкупающим участием.
С соседками мне повезлоприятные. Наверное. Таращились на меня с любопытством, но не задирали, по крайней мере нарочно.
Совершенно чужие друг другу, внешне они походили на сестер. Все белыеЦК-1. Все из глубинки Висконсина, окончили среднюю школу. У всех абсолютно одинаковый тягучий среднезападный акцент. Их имена моментально перепутались в голове, словно настойчивый гул насекомых.
Возможно, одной из них предстоит стать моим палачом.
Мэри-Эллен, когда ты приехала? Вчера?
А из какого штата?
Родители привезли? Они еще здесь?
Мэри-Эллен, прости! Мы тебя совсем стеснили.
До самого позднего вечера в комнате толпились родители, родственники, младшие ребятишкиобщими усилиями они помогали сокурсницам устроиться на новом месте.
Я поспешила спрятаться. Меня угнетали чужие голосагромкие, самоуверенные, довольные, выводящие протяжные гласные. Но я смогла сдержать слезы.
Вечером вернулась в комнатку под крышей, ведь больше идти было некуда. Отныне Экради-Коттедж стал моим домом.
* * *
Мало-помалу выяснилось: новый гардероб совершенно не подходил по размеру. Вещи из коробки оказались либо слишком маленькими и узкими, либо слишком короткими, но в основном большими. В подмышках свитеров желтые полумесяцы пота. Оборванные или болтающиеся на нитках пуговицы. Сломанные молнии. Темные пятнанадеюсь, не крови, а еды, на юбках.
В своих нарядах, точно позаимствованных из Армии спасения, я напоминала нищенку. Обитательницы Экради-Коттедж шушукались за моей спиной, однако я не роптала и благодарила судьбу даже за столь скромный дар.
Особенно мне нравилась клетчатая юбка (именуемая шотландкой), чьи плы скреплялись огромной, изящного рисунка медной булавкой; темно-бордовый джемпер с горлышкомпохожий, только нужного размера, был у меня дома; белая блузка с длинным рукавом и кружевным воротом, который придавал мне серьезный, степенный вид, словно говоря: смотрите, какая хорошая, милая, скромная девочка. Не смутьянка, не скандалистка. Пожалуйста, проявите к ней милосердие!
В прежней, утраченной жизни я не носила ни блузки, ни кружеване припомню, чтобы мне в принципе встречалось подобное сочетание.
Юбкам и платьям я предпочитала джинсы. Две-три пары не из самых дорогих. Просто, удобно, и не нужно ломать голову, в чем пойти.
В Зоне 9 девочки надевали на занятия юбки или платья. Сверху так называемый комплекткардиган под цвет свитера с коротким рукавом. На ноги сокурсницы периодически натягивали нейлоновые чулки, которые у меня почему-то рвались по шву, несмотря на все уловки.
Друзья умерли бы со смеху, увидев меня в кружевной блузке, в нейлоновых чулках, в клетчатой шотландке с булавкой, скреплявшей плы. О боги, какая беда приключилась с нашей Адди?! Это вообще она?
* * *
Не самое приятное зрелищеэлектроды в головах соседок.
Впрочем, конечно, не электроды, уж я-то точно знаю. Бигуди.
Мэри-Эллен, завязывай! Неужели ты никогда не завивалась на ночь?
Громкий смех. Совсем не злорадный. Хочется в это верить.
Однако я упорно не понимала, зачем наматывать волосы на пластиковые «бигуди» перед сном.
Сначала нужно сбрызнуть шевелюру специальным пахучим раствором. Тщательно расчесать, разделить на пряди, каждую накрутить на бигуди (трех видов: крупные розового цвета, средние синего и маленькиесветло-зеленого), а бигуди заколоть шпильками.
Естественно, стоило лечь на подушку, как бигуди вонзались в кожу, а шпильки норовили проткнуть ее насквозь.
Наутро у модниц нередко случалась легкая мигрень! Но блестящая прическа под пажа оправдывала мучения.
Однажды я решилась попробовать. Полночи не сомкнула глаз. Постоянно просыпалась в холодном потумне снились кошмары о вживленных в черепную коробку электродах. К утру большая часть бигуди вывалилась, и моя прическа выглядела немногим лучше обычноготе же безжизненные, растрепанные пряди.
Мэри-Эллен, в следующий раз я сама тебя накручу, заявила Хильда. Даже не пытайся увиливать.
Студентка
До чего одиноко! Меня словно выпотрошили.
Вместо сердцазияющая пустота, которую ничем не заполнить.
Все первокурсницы отчаянно скучали по дому, девочки из общежития нередко плакали вдали от родных. Однако их тоска была сродни утонченному страданию, возможностью в полной мере осознать глубину своей любви к семье. Они звонили родственникам (преимущественно в воскресенье вечером, по сниженному тарифу) и сами с нетерпением ждали звонков. Отправляли и получали письма. Мамы присылали дочерям выпечку, которой с лихвой хватало угостить соседей и друзей. Да и от дома их отделяло не так уж многовсего пара часов езды на машине.
Постепенно мною овладевали уныние и стыдя единственная не получала никаких весточек: ни звонков, ни посылок. Хуже всего, что обитательницы Экради-Коттедж неприкрыто мне сочувствовали и в недоумении перешептывались за спиной.
Впрочем, в мире множество настоящих сиротбез родственников, без семьи. Нишу, куда определили Мэри-Эллен Энрайт, вряд ли назовешь пустой.
Интересно, доведется ли мне отыскать себе подобных? А может, наоборот, они отыщут меня?
Отныне я студентка государственного университета Вайнскотии, штат Висконсин, набор 1959 года. Планирую специализироваться на гуманитарных науках.
Если это и есть Изгнание, то далеко не самое страшное.
Самое страшноесмерть.
Сколько бы я отдала, чтобы мои родители зналиих дочь (пока) жива. Жива ли? Временами меня терзали сомнения.
Сколько бы я отдала, чтобы узнать, живы ли (еще) мои родители в САШ-23 и удастся ли нам встретиться спустя четыре года?
* * *
Государственный университет Вайнскотии занимал солидную территорию провинциального городка Вайнскотия-Фолз, расположенного на северо-востоке Висконсина, в часе езды от административного центра Милуоки. Из девяти тысяч студентов основная масса приехала с окрестных ферм и деревень. Не случайно самыми популярными были факультеты сельского хозяйства и животноводства.
К числу других фаворитов относились кафедра педагогики, школа бизнеса, медучилище и инженерный факультет.
Тысячи человек связаны воедино раскидистым кампусом! Впрочем, большую часть времени здесь царили тишина и покой. Утром, под аккомпанемент колокольного звона часовни, студенты спешили крутыми тропами на занятия, кто стайками, кто по двое, кто в одиночестве. Не отставай! Займи место. У тебя есть имя, личность. Выбора нет.
Какое блаженство слиться с безликой толпой!
Мэри-Эллен записалась на пять курсов, три пропедевтическихвведение в английскую литературу, в психологию и философию. Это были лекционные курсы для широкого круга слушателей с обязательной срезовой проверкой знаний раз в неделю. В больших аудиториях так легко стать невидимой и думать, будто тебя не замечают.
Если в кампусе или на занятиях я встречала соседку по Экради-Коттедж, зрение моментально расплывалось, взгляд заволакивало пеленой. Если девушка махала мне или улыбалась, я притворялась, что не вижу. И вообще старалась как можно меньше бросаться в глаза.
Со временем меня оставили в покое. На «Введении в психологию» нам рассказывали о феномене оперантного угасания: когда сокращается подкрепление, реакция постепенно затухает.
Мною двигало единственное желание: выжить. Преодолеть тяготы первых недель, первого семестра, первого года; пережить четыре года, добросовестно отбыть срок Изгнания и телетранспортироваться обратно к семье.
Я старалась не думать, что безропотное следование Инструкциям не гарантирует свободы. Не задумывалась и о будущем, кроме как в контексте хорошего поведения и награды.
В глубине души теплилась надежда, что С. Плац не обманула и рано или поздно мое Изгнание закончится.
Впрочем, от меня при любом раскладе требовалось неукоснительно соблюдать Инструкции. Я зазубрила их наизусть, хотя и не совсем понимала пункт, запрещающий делиться «знаниями о будущем».
Вживленный микрочип блокировал большинство воспоминаний о прошлом (или представлений о будущем по меркам 1959 года). В таком состоянии сложно «предвидеть», а уж тем более прогнозировать. Попытки вспомнить главные достижения минувших десятилетий: открытие ДНК, развитие молекулярной генетики, картирование мозга, исторические события, за исключением патриотической истории, так и не увенчались успехом. Как будто всматриваешься в запотевшее стекло.
Видны лишь контуры, но в деталях разглядеть невозможно.
В первые мучительные дни было особенно горько осознавать, что когда-то я считалась лучшей ученицей и гордостью школы.
* * *
Относительно запрета на поиск «родственников» понятия не имела, с чего начать.
В рамках переселенческой кампании, захватившей страну, когда я еще училась в средней школе, сотни тысячмиллионы? людей сгоняли с насиженных мест и распределяли по малонаселенным районам, которые правительство не чаяло освоить. Под программу попали родители мамы и папынаши с Родди бабушки с дедушками; первых переправили на запад Небраски, вторыхв северный Мэн. Однако я понятия не имела, где они жили до этого. А уж тем более в 1959 году.
Кроме того, мне категорически запрещалось покидать десятимильный радиус «эпицентра».
Сразу после приговора я решила стать идеальной студенткойидеальной первокурсницей. Буду сидеть тише воды ниже травы. Ни словом, ни делом не проявлю ни малейшего любопытства. Не заведу задушевных подругни при каком раскладе! Я наметила программу и не собиралась от нее отклоняться.
В первую неделю учебы преподаватели устраивали перекличку. Помню, с каким трепетом вслушивалась в поток чужих имен, среди которых, как кукушкино яйцо в гнезде ничего не подозревающей птицы, притаилось навязанное мне Энрайт, Мэри-Эллен. Оно звучало настолько фальшиво и нелепо, что я с трудом заставляла себя поднимать руку и лепетать «здесь». Впрочем, никого это не настораживало. Заурядные фамилии вроде Энрайт мгновенно выветриваются из памяти. Правда, как позже выяснилось, за банальными именами и фамилиями скрывались потомки переселенцев из Швеции, Норвегии и Германии.
Преподаватели не задерживались на Мэри-Эллен Энрайт. Внешне все студенты и профессора относились к категории ЦК-1. Исключение составлял обслуживающий персонал (работники столовой, уборщики, сторожа), принадлежавший к ЦК-5 и выше.
Интересно, есть ли еще СИнд на потоке? Узнаем ли мы друг друга? Осмелимся ли узнать? И как? Какой ценой?
Разумеется, все мы соблюдали строжайшую конспирацию. В поношенной одежде, под чужим именем, одержимые лишь одним желаниемвыжить.
С мрачной гордостью я созерцала собственную маскировку: выуженные из мятой коробки свитера и юбки, куртка на холодную погоду, кроссовки, даже мокасины с белыми хлопковыми носками, заштопанными (но не перештопанными) на пальцах. Судя по потрепанным корешкам, учебники и хрестоматии сменили не одного владельца. В книжном магазине при кампусе я купила тетрадь на спирали с обложкой в черно-белую крапинку и лихорадочно заполняла девственно-чистые страницы мелким убористым почеркомдля пущей экономии. В аудиториях мышкой сидела на первом ряду, скрючившись над тетрадью, и исступленно конспектировала, не поднимая головы.