Постепенно, вытесняя сладкий чужой аромат и горьковатый привкус кофе, в ноздри все-таки пролез запах мерзлого бетона, старой пыли и льда. И ещемокрой и обтрепанной ковровой дорожки.
Ею пахло особенно отчетливо и противно. Виноваты в этом были охранники, стоявшие, согласно уставу, по обе стороны дверей: поверх термоковриков, призванных не дать им отморозить ноги, они клали под подошвы форменных ботинок вырезанные из старых ковров куски.
Фольклор утверждал, что с таким вот ковриком из настоящей шерсти под ногами шансов простудить простату гораздо меньшепопробуй выстоять на стылом бетоне трехчасовую смену и остаться здоровым! Бред, конечно, но так как коврики никому не мешали, охрану не трогали, и пахло возле дверей отдела «Сегмент» противномокрой мертвой псиной.
За ее спиной зажужжал двигатель электрокара.
Значит, лейтенант Вязин опять едет в приемник. Интересно, сколько народу сегодня соберет Филипп? И что, собственно, нарыли математики?
Кира протянула ладонь в пасть сканера, немедленно вспыхнувшего чистым голубым цветом. Охранники сразу же потеряли к ней интерес. Она шагнула к двери, на этот раз подставляя под сканирующий луч роговицу, замок мигнул зеленым, щелкнули, срабатывая, запоры, и Кира вошла в отдел.
В «Сегменте» уже было тепло по-настоящему. Здесь энергию не экономили.
Кира оставила куртку и брюки в раздевалке, переоделась в джамп-комби, сменила боты с подогревом на обычную обувь. Она снова чувствовала себя в своей тарелке: четкая картинка, правильные запахи, нормальные звуки.
Наверное, сказались усталость, стресс или побочка от эффекта «усыхания» ДНК. На счетчике прыжков, встроенном в наручные часы заботливыми техниками, мерцала цифра 95. Еще пятьи будет сотня. Новый рекорд десятилетия. Говорят, Вол когда-то прыгал больше сотни раз. Искандерто ли сто пятьдесят, то ли сто восемьдесят. Голикова прыгала до сотни. Но это все Остальные за последние 10 лет до таких цифр не дотянули. Ботаник спекся на шестьдесят третьем, при ней и спексяКира прекрасно помнила, как Эрик открыл глаза и она, стоя за стеклянной стеной джамп-бокса, увидела кипящее в них безумие. Он успел разгромить установку и покалечить двух техников, пока не умер от передоза транквила. В него всадили добрый десяток инжекторов с лекарством: таким можно свалить пятисоткилограммового белого медведя, а он не падал и не падал, до тех пор, пока не заблокировало центры дыхания и не остановилось сердце.
После оверджампа Ботаника Кира, у которой тогда было меньше тридцати прыжков, хотела уйти, но не ушла. Если бы кто-то спросил ее почемуне ответила бы. Не потому, что хотела сохранить мотивы в тайне, а потому, что действительно не знала. Не зналаи все.
За штабным дисплеем стоял Кирсанов.
Его лысый шишковатый череп бросался в глаза прямо от дверейбледный шар, покрытый впадинами и буграми. Походило на то, что начальника службы матобеспечения покусал рой диких пчел. Алексей Гаврилович живых пчел не видел лет десять, а то и больше. Он никуда из Сантауна не выезжал, причем не только из соображений безопасности и секретности, но и потому, что искренне считал, что ему вне стен Базы делать нечего. Шишки, превращающие голову хозяина в некое подобие дуриана, расположились на его черепе от рождения. Врачи говорили, что у Алексея Гавриловича случилось редкое генетическое отклонение, и волосы его теперь росли не наружу, как у всех людей, а вовнутрьпод кожу. Выглядело это все не особенно аппетитно, Кирсанова в компаниях не привечали, судачили о его уродстве. Особенно отчаянные или неосведомленные о взрывном характере Алексея Гавриловича пытались похихикать за его спиной. Говорили, что несколько таких вот смельчаков о своей несдержанности пожалели, и сильно, но, возможно, рассказы о мстительности начальника службы матобеспечения оказались обычной выдумкой, легендой, призванной наводить страх на окружающих. В результате, задавать вопросы дураков не нашлось. Интересующиеся умолкли.
Сам Кирсанов свою своеобразную внешность не комментировал никакнужным не считал. Единственное мнение, на которое Алексей полагался абсолютно, было собственное. Мнения остальных он не всегда слушал, и еще режеучитывал.
Когда-то, на заре джампа, Кирсанов пару раз прыгнул, но потом был отстранен от оперативной работы и приказом начальника штаба переведен на матобеспечениеБазе понадобились его способности аналитика и умение ладить с научниками. Джампером он оказался слабеньким, не лишенным сантиментов, что никогда и никем в серьезных конторах не одобрялось.
Глаза у него действительно были добрымитут Кира не возражала, но назвать Алексея Гавриловича человеком сентиментальным мог только тот, кто никогда не сталкивался с ним в реальной жизни.
Именно Кирсанов, получив от математиков вероятностную модель, давал джамперам рекомендации по проведению боевых акций, указывая на возможные точки дестроя и людей, уничтожение которых могло привести к изменению в структуре Параллели-2. Хорошая работка для добряка, не так ли?
Увидев Киру, Кирсанов призывно махнул рукой.
Здравствуй, Кирочка, здравствуй!
Темные глаза под рыжими бровями смотрели холодно, но рот начальника матобеспечения был растянут в улыбке.
Он провел ладонью по макушке, словно приглаживая несуществующие волосы.
Присаживайся! Прости, что испоганил выходные.
Как всякий хороший оперативник, Кира была немножко эмпатомАлексей казался напряжен, не зол, но очень собран, сосредоточен. Значит, времени реально мало. Кирсанов редко бьет в колокола, не имея на то веских причин.
Все в порядке, повторила Кира уже в сотый раз за день. Еще кого-то ждем или я могу одеваться?
Ждем, но попозже, ответил Кирсанов. Минут этак через десять. На кольцевой с запада заносы, разгребают Садись, Кира Олеговна, и выдохни. Точка входа через, он поглядел на часы, сорок четыре минуты. Так что время есть. Одна ты сегодня не пойдешь. Чаю хочешь?
Заботишься? ухмыльнулась Давыдова, устраиваясь в кресле.
Кресло было тертое, мягкое, с чуть продавленным сиденьем. Уютное, но не домашнее. От него пахло казенным. Тут от всего пахло казенным, даже от Кирсанова. Хотя он был ничего мужик. Правильный, жесткий, но и не без желания иногда пофилософствоватьэтакий казарменный мыслитель.
А как же! Алексей Гаврилович пожал плечами. Странно, если бы я не заботился о своем джампере. Тем более, о таком, как ты, Кира.
Он щелкнул кнопкой электрочайника и нагреватель заработал: под белой пластиковой крышкой замерцал красный огонек. Едва слышно забурлила вода.
Неужели? Да у тебя сейчас полсотни действующих джамперов, Кирсаныч. Чем же я особенная?
Девяносто шестой прыжок, Кирсанов не обратил никакого внимания на ее иронию. Сотня без четырех. За двадцать лет с момента открытия прыжков тех, кто перешагнул за сотню, можно посчитать на пальцах. Причем на пальцах одной руки. А вдруг все? Кончилась батарейка? Вот именно сегодня, сейчасраз! И кончилась. Не страшно, а?
Давыдова посмотрела на него и покачала головой:
Не страшно.
А мнестрашно. Я каждый раз, когда подписываю тебе джамп, об этом думаю. И боюсь. За тебя боюсь. За ребят боюсь. С меня за допустимые потери никто не спросит. Но, Кира, я хочу, чтобы тебе было страшно. Чтобы ты вовремя остановилась.
Мне не страшно, повторила Кира упрямо. Что-то ты, Алексей Гаврилович, не то говоришь. Ты же должен меня приободрять, твердить, что у меня впереди вечность. Мне же через три четверти часа прыгать неизвестно куда, душегубством заниматься, наш больной мир спасать. А ты мой боевой дух подрываешь Мне надо о долге размышлять, о выполнении задания, о возвращении, наконец! А о том, что каждый прыжок может меня убить, мне вспоминать не с руки!
Он взял вскипевший чайник, налил в кружки кипяток и щедро сыпанул туда чайного концентрата. Вода мгновенно окрасилась в густой коричневато-золотой цвет, и по комнате потянуло сильным цветочным ароматом. Кира знала, что вкус этого питья куда хуже запаха, но все-таки с удовольствием взяла в ладони горячий сосуд и осторожно отпила, едва касаясь губами чуть выщербленного края.
Кирсанов тоже отхлебнул из кружки, слегка обжегся, чмокнул недовольно губами, и, усевшись в свое кресло, спросил:
Не с руки, значит? И ты об этом совсем не думаешь? Ты уже подошла к сотне, а это на сегодня рекорд! И рекорд не спортивный, от тебя и твоего умения не зависящий. Просто так получилось. Джампер, доживший до сотни, это кунштюк, его бы в Кунсткамере показывать, этого джампера За необычные свойства организма.
Так последним мог быть любой из прыжков, сказала Кира. И пятый, и десятый, и 66-й! Ты же знаешьзаранее никто и ничего не чувствует. Нельзя предугадать, когда кончится батарейка, и может быть, это неплохопросто в какой-то момент погасят свет И на этом все
Кирсанов помолчал немного, сморщил нос и, странно отставив мизинец, почесал им бровь.
Как это манерно, Давыдова. Чтобы не сказать, как глупо. Впрочем, помешать тебе я не могу. Джамперыони расходный материал. Ты уж прости, что мне захотелось, чтобы ты жила дальше. Не прав я. Мне надо твой боевой дух поднимать, так?
Чего ты злишься, Леша? спросила Кира негромко. Ты спросиля ответила. Ты меня из постели вытащил. Из тепла, от бутылки вина, от мужчины. Я приехала не потому, что хотела. А потому, чтонадо! Я знаю, что это надо. Ты знаешь, что это надо. Возможно, именно сегодня нам удастся вернуть себе наш старый мир. Мы же для этого работаем, а, Кирсанов? В это верим?
Ты смелее меня, Давыдова.
Глупости, сказала Кира. Я не знаю, что страшнее: идти в джамп или ждать, когда вернутся те, кого ты туда отправляешь. Я бы с тобой не поменялась.
Никто бы со мной не поменялся, Кирсанов поднял на нее взгляд (взгляд, еще минуту назад растерянный, ищущий, изменился, стал привычнымрасчетливым, жестким, словно последние несколько фраз выморозили из него все эмоции) и ухмыльнулся. Оставь надежду, всякий здесь сидящий Тыкругом права. Моя лямкамне и тянуть. Знаешь, Кира, была такая легенда у греков о перевозчике Хароне. Работа у него была с виду простаявозил народ с одного берега реки на другой. В один конец. Только вот два берегаэто берег живых и берег царства мертвых. А текущая между ними рекаСтикс, река забвения. И он плавает вечно туда-сюда, туда-сюда. И ему не пристатьни к живым, ни к мертвецам. В безвременьи
Алексей Гаврилович повел плечами, словно ежась от холода, и продолжил:
Такую работенку можно схлопотать только за грехи, причем за грехи тяжкиеи не иначе.
Я знаю, кто такой Харон
Кто б сомневался!
Это не ты.
Ну конечно! Какой из меня перевозчик? Яначальник группы матобеспечения. Я даже не оперативник. Ты прости меня, больше я тебя доставать не буду. Ты девочка взрослая, знаешь, что делаешь. Значит, так Приступим к делу. Сегодня поведешь группу
Свою? перебила Кира.
Свою, успокоил ее Кирсанов. Андрон, Рич, Сипуха. Только без Котлетки пойдете. Она вторые сутки в изоляторе: вирус. Температура под сорок. Рвется в бой, но слаба, как медведь весной. С тобой пойдут только четверо
Кто-то из твоих людей?
Кирсанов вздохнул, предвидя реакцию.
Попрыгун с тобой пойдет.
Давыдова поморщилась, как от зубной боли.
Это ты зря! Он знаешь как стреляет? Просто зверь!
У него четыре джампа! Всего четыре! недовольно возразила Кира. Ты даешь мне в пятерку необстрелянного курсанта. Спасибо тебе, Гаврилович!
Пожалуйста, отрезал Кирсанов и нахмурился, отчего кожа на его голове забугрилась еще больше. Вот ты его и обстреляешь. Или мне его надо с другими новичками в мясорубку посылать? Он не слабое звено. Хороший парень, голова вариттолько опыта нет. Пойдет с тобой.
Проехали. Прости, Кирсаныч, я не права.
Я знаю, кивнул Алексей Гаврилович, сбавляя тон. Он встал, и Кира в очередной раз удивилась его росту и внешней нескладности. Смотри.
Он развернул на оперативном экране карту.
Знакомый город, сказала Давыдова, прищурившись. Будапешт?
Она протянула руку и превратила изображение в трехмерное.
Точно, Будапешт. Мир Ноль. Там сейчас тепло. Октябрь. Листья падают. Я тебе даже немного завидую. Кирсанов двинул кистью, и часть карты запульсировала, выдвигаясь на передний план. Это зона вероятности. Запаса времени не будет. Полчасаэто полчаса, не сорок и даже не тридцать семь. Мои расчетчики говорят, что даже 25 минутбольшой риск, но у тебя ровно столько на все про все. Последняя пятиминуткатвой резерв. Потом обратного пути не будет. И наш с тобой сегодняшний разговор потеряет всякий смысл.
Что надо делать на этот раз?
Кирсанов посмотрел на часы. Было похоже, что обычно хладнокровный Алексей Гаврилович слегка занервничал.
То, что ты умеешь делать лучше всего.
Смотреть на то, как падают листья?
Кирсанов улыбнулся одной половиной рта. Если он хотел показаться милашкой, то из этого ничего не получилось.
Ну что ты, Кира! Спасать наш сраный мир. Если сможешь его спасти, конечно.
Глава 5
Мир Зеро. Будапешт, Венгрия. Октябрь.
Есть вещи, к которым привыкнуть нельзя. Даже если ты джампер со стажем: переходэто всегда переход.
Кирилл ударился грудью о рулевое колесо. Удар был не так силен, чтобы треснули ребра, но вполне достаточен, чтобы забить дыхание. Давыдов покраснел лицом, постарался вдохнуть, но лишь издал сипение и захлопал губами, как боксер, которому попали в солнечное сплетение.
Ему повезлоон не потерял сознание и успел выровнять машину до того, как пробил ограждение моста. Еще пара секунд, и она бы улетела вниз, в серые воды здешней реки. Продолжая хватать ртом воздух, Давыдов несколько раз энергично крутанул руль. Инстинкт самосохранения подсказывал ему тормозить, но он, вопреки рефлексу, придавил педаль газа вместо педали тормоза и таки умудрился увести автомобиль из-под огромного туристического автобуса, едущего навстречу.
До смерти оставались сантиметры, а возможно, и меньше, у него не было времени над этим размышлять. Действовать. Действовать! Для начала понять, кто он и где.
Он даже не сразу сообразил, что в уши ему бьет не визг покрышек, а пронзительный вопль двух пассажирок на заднем сиденье. Перекошенные от страха лица девушек отражались в зеркале заднего вида, вернее, даже не лица, а распахнутые до предела рты. Работу дантиста и состояние миндалин можно было оценить, не вставая с водительского места.
Нужно было входить в роль и в здешнее теловремени мало, до получаса, считая резерв. Разум Кирилла работал быстро, на пределе возможностей.
Руки у его нынешнего носителя нестарые, ощущения, что он попал в изношенный организм, тоже нет. Можно считать, что повезло. Это первый плюс.
Город Если джамп расчетный, то это
Да. Знакомый пейзажтысячи открыток когда-то растиражировали по миру эти крыши, реку, мосты и замок, обнесенный стеной.
Рыбацкий бастион. Будапешт. Отлично. На месте. Плюс номер два.
Резким движением он повернул к себе зеркало заднего вида.
От сорока до пятидесяти. Белый. Европеец. Смугловат. Волосы темные, редкие, зачесаны назад. Седины практически нет, значит, носитель красится. Это не плюс, но приятная деталь.
Руки На среднем и указательном пальце руки, лежащей на баранке, кожа желтоватая. Курит.
Одет в легкий свитер-водолазку, джинсы и пиджак. Слегка не по сезону, но день теплый, солнечныйзамерзнуть трудно. Для конца октября просто превосходный день.
Машинатакси. Рация, электронный таксометр, на экране 3 евро. Лицензия с фотографиейФеренц Месар, 47 лет, адрес здешний. Марка автомобиля «фольксваген», если судить по эмблеме в центре баранки. Не первой свежести, не лучшей комплектации: сиденья даже не тканевые: винилдешевый развозной вариант. Такой же дешевый, как и часы с потертым ремешком на левой руке таксиста. То есть, поправил себя Давыдов, на его собственной левой руке.
Не замедляя хода, Кирилл распахнул бардачок и вывернул его содержимое на свободное переднее сиденье. Ничего полезного. Он на всякий случай пошарил в глубине перчаточного ящика. Ни ножа, ни пистолетаа откуда, собственно, им там взяться? Только куча старых чеков, несколько леденцов, липких от старости, смятая пачка дешевых сигарет, монетки. Черт! Зато сзади восседают две крикливые дамы: одной хорошо за тридцать, второй чуть до тридцати. Обе белобрысые. Обе испуганные. Обе истеричные. У младшей от шока дрожат губы. Старшая зла как мегера! Того гляди вцепится в загривок. Только этого еще и не хватало.