Ты как-то скептически настроен. Завидуешь тем, кто увидел?
Наверное, завидую, сказал я.
Мне хотелось говорить, слова распирали меня изнутри, но я сдержался. Еще полчаса Борис Андреевич с удовольствием зачитывал мне выдержки сообщений из социальных сетей, потом новости на эту тему. Все это его почему-то крайне веселило. И я не мог понять, почему.
На станции нас ждал лагерь паломников и машина. До оцепления Разлома оставался еще час езды, но мы решили не торопиться и поехать туда утром, а пока перекусить. Писателя мы не стали спрашивать, но он, похоже, тоже был не против. Самый дорогой ресторан в городе находился на холме и назывался «Хвост Хиттина».
Еще в купе Борис Андреевич облачился в национальный костюм своих месопотамских предков. Среди паломников, странное дело, он не бросался в глаза, а в ресторане из-за восточного интерьера Бориса Андреевича вообще можно было принять за человека в костюме аниматора или менеджера заведения. Сам шеф, судя по всему, чувствовал себя в нем очень комфортно, важно улыбался, довольно щурился или недовольно хмурился и требовал к себе особого отношения.
Несмотря на поздний вечер, в ресторане почти не было свободных столов. Состоятельные горожане составляли, похоже, только половину клиентов. По виду остальных можно было определенно предположить гостей из столицы. Несколько лиц мне показалось знакомыми, а одного я знал заочно. Это был сотрудник протокола, по всей видимости, посетивший районный центр не с праздным любопытством. Знакомый аромат региональной конференции с участием первых лиц поселился в этом захолустье. Были тут и журналисты, и всякие разновидности политической синекуры.
Борис Андреевич, в отличие от меня, по сторонам не смотрел и, судя по всему, испытывал теперь только одно чувство. Точнее, предчувствие. Удобно расположившись за столом, он жадно потер ладони, мысленно говоря «ну-с». В меню он заглядывать даже не стал, а просто властным жестом подозвал официанта и заказал блюда на всех троих. Писатель попытался принять участие, но Борис Андреевич не дал ему такой возможности.
Довольно скоро на нашем столе появились все составляющие региональной гастрономической роскоши, и Борис Андреевич быстро захмелел и еще больше повеселел. Я пытался предостеречь его от необдуманного поведения, но мои предостережения мгновенно таяли в бурлящем котле его набирающего обороты пира духа. Наконец шеф впал в обычное для него состояние алкогольного экстаза и начал бросать косые воровские взгляды на окружающих. Он уже был готов встать и пойти к соседнему столу, но случилось неожиданное.
Боря, я знаю, что люди твоей профессии не разговаривают с народом, начал Писатель, но представь, каким бы ты был чудесным проповедником.
Хм, издал неопределенного смысла звук Борис Андреевич.
Только подумай, каким ты можешь быть чудесным оратором. Да что уж там, сам Гитлер бы позавидовал. Если бы, конечно, услышал твою речь.
Да, пожалуй, мурлыкнул шеф, я, конечно
Ну, так почему бы тебе не попробовать? Ты посмотри, где мы. Тут на каждом углу сегодня проповедники и бродячие мессии. Тебя даже не примут за сумасшедшего.
Попробовать? удивился шеф. Прямо сейчас? Он еще раз, но как-то по-новому осмотрелся. Да, надо попробовать, конечно, добавил он нерешительно.
Давай, Боря. Не дрейфь! Ты ж Цицерон во плоти.
Ну, я не знаю.
Посмотри, все располагает к проповеди. Эти жаждущие глаза, пустые и лишенные идеи, глаза людей, прозябающих в неведении, униженных своей ограниченностью. Им нужно твое слово, они должны прозреть и увидеть мир по-новому.
Борис Андреевич, попытался я слегка его урезонить, возможно, это не лучшая идея. Здесь могут быть люди из столицы. Вообще, без подготовки и в таком Я осекся.
Мои слова, к несчастью, возымели прямо противоположное действие. Я почти физически почувствовал, как внутри шефа поднялось желание бичевать иллюзии.
В центре заведения было место для тамады. Там по пятницам, как нам объяснили, исполняли танец живота. Борис Андреевич сначала направился туда, но потом заметил винтовую лестницу, предпочел расположиться на ней и уселся там, будто пастырь на большом камне в окружении агнцев. Он не снизошел до объяснений, что к чему, не подготовил собравшихся и сразу начал с главного.
Короли древности, выдал он с претензией на внимание и особым упором на свое превосходство в голосе.
Я решил, что это конец. Мне стало как-то совсем неуютно.
Короли древности ходят среди нас в телах обычных людей. Кровь императоров, своими руками создавших этот мир, бурлит в потомках. Сегодня, сказал он и важно поднял палец, все мы как бы равны друг другу, но так ли это на самом деле? Ответьте! Так ли это? Равны ли мы?! Титаны и рабы, боги и твари?
Никто не решался ответить, но по рядам прошел шепот.
Нет. Мы не равны, развенчал шеф. Истинный император, генетический наследник великого прошлого, выглядит, как все, ходит, как все, ест, как все, но он не такой, как все. Он таит в себе потенциал и силу предвечного младенца. Стоит только разбудить его, и он придет и поднимет меч! Или крест! Но это одно и то же!
Речь Бориса Андреевича, судя по всему, производила эффект. Хотя больший эффект, конечно, производил он сам. Он говорил так уверенно и безапелляционно, что я невольно ловил себя на мысли, что соглашаюсь с ним, хотя совсем не понимаю, ни о чем он на самом деле говорит, ни к чему клонит. Еще я пытался понять, говорит ли он серьезно или играет, но игру внутри игры очень сложно отличить от бреда пьяного интеллектуала или от истинных мыслей глубокого человека. Люди часто выдают одно за другое, на всякий случай.
Тысячи лет! Тысячи лет короли и императоры направляли энергию народов на что?
Снова никто не решился дать ответ.
На войну. На благородное убийство. Тысячи лет они переносили границы мира, как хотели. Границы этих империй были границами могущества этих самых сверхлюдей? Физические границы их власти.
Он помолчал, переводя дух, и потом почти закричал:
А мы? Мы?! Что мы делаем? К чему мы идем? Как не стыдно быть теми, кто мы есть?! Уже сотню лет границы неподвижны. Они стоят, как вкопанные. Но это ведь не так. Они давно изменились! Но как? По-тен-ци-аль-но! Потенциально границы сейчас совсем в другом месте, а силы, которые должны были их перенести, ушли на дру-го-е. Воля была потрачена на то, чтобы изменить нас самих. И эта воля, именно она создала чудо.
Кто-то, кажется, начал кивать. Машинально, неосознанно или впрямь соглашаясь. Сложно было не согласиться с тем, что так преподнесено, тем более Борис Андреевич обладал способностью соглашаться сам с собой. И другим этого уже не требовалось делать. Весь фокус был не в словах, а в интонациях, я бы даже сказал, порывах речи и движениях тела. Его вдохновение заражало, и люди, внешне расслабленные, застигнутые в момент праздности, сопереживали с ним как бы тайно, пряча это друг от друга, на каком-то глубоком подсознательном уровне, где его образ соединялся с архетипом жреца, кудесника, юродивого
Поэтому, именно поэтому, а не почему-то еще все вы собрались здесь. Вы почувствовали эту волю, которая вырвалась наружу и готова поглотить или одарить каждого. Всех, кто слаб. Всех нищих духом. Что? Что это, я спрашиваю, за сила раздвинула землю? Что за сила привлекла всех сюда? Христос? Магомед? Авраам? Будда? Ануннаки? Что за коварное божество поселилось тут? Не знаете? А я знаю! Я лишу вас иллюзий! Нет божества, нет сатиров и демонов, все и всегда есть промысел Его! Человека, цена которомутысячи, миллионы, сонмы жизней!
Официанты давно перестали обслуживать посетителей и стояли в проходе. Мне пришлось подойти сначала к менеджеру ресторана, который собрался куда-то звонить, а затем попросить нескольких людей в зале перестать снимать происходящее, но не успел я подойти к последнему, как произошло следующее. Один из людей за столом внезапно подавился и начал задыхаться, а шеф, недолго думая, молниеносно оказался рядом и ловким движением обнял его сзади, приподнял и несколько раз мощно сдавил его грудь, держа покорное тело на весу. Удивительно, но никто не пытался его остановить. Еще больше меня удивило, что манипуляции шефа над несчастным возымели действие и попавший под его горячую руку пациент перестал задыхаться. Тогда шеф посадил его на место, положил ему руки на плечи и по-отечески заметил:
Мой месопотамский предок учил вас «глаз за глаз и зуб за зуб»! Помните это, когда тьма поглотит Землю. Ничего не меняется, и все по-новому. Нам нужны новые заповеди. Грядет новая эпоха, и вы должны следовать только одному правилу. Он вознес руки к люстре. Шер нунус нантар. Нангин урубад.
Я оглядел зал и с ужасом понял, что изъять все видеозаписи уже просто не получится. Возможно, часть из них уже попала в социальные сети и стремительно собирает просмотры, перепосты и прочие знаки общественного внимания.
Теперь вы все слышали. Имеющий уши
С этими словами он как-то отстраненно погладил спасенного по голове, затем нежно улыбнулся, всех перекрестил и торжественно, заставляя официантов расступиться, удалился. За стол он, конечно, не вернулся. Писатель довольно улыбнулся и начал аплодировать, еще несколько человек последовали его примеру. Я последовал за шефом. Было ли это выступление продумано? Оценивал ли он последствия? Являлось ли это частью стратегии и плана Б, выбросом гения или минутной слабостью, а быть может, ахиллесовой пятой старого тщеславного алкоголикая не знал. Но я точно знал одно. Что бы это ни было сегодня, завтра оно станет частью плана. Так было всегда, и каждый новый день приносил что-то свое, что-то новое, что уже было частью его стратегии и уже учитывалось в его изощренной предиктивной картине мира, которую видел только он сам, так ярко и так отчетливо.
Дом, где мы поселились, находился в поселке, совсем недалеко от Разлома. Чудесное весеннее утро на этот раз началось у нас как-то очень рано. Писатель проснулся с петухами и вызвался приготовить всем яичницу на костре. Идея была неплоха, так как других идей просто не было. Я сидел на веранде и наблюдал, как мастер пера бодро орудует посудой, выдыхая пар в холодный воздух. Это выглядело обнадеживающе.
Борис Андреевич вышел к завтраку последним. Яичница и кофе уже были на столе. Солнце было еще совсем низко, но небо просветлело, и запели птицы. Никто не хотел говорить. Мы сидели и впитывали силу нового дня. Писатель закурил.
Клавдий, мне показалось, что вчера в ресторане был Васильев. Ты его не заметил? спросил шеф.
Да, точно.
Причем трезвый. Я его таким первый раз видел, мне кажется.
С этими словами шеф вынул свой телефон и положил перед собой.
Рыба вчера была невкусная, сказал Писатель, сухая. А что еще ждать от глубинки?
Борис Андреевич посмотрел на Писателя с неодобрением. Я, чтобы что-то сказать, сообщил шефу, что рано утром приходил водитель Витя и передал записку. В записке говорилось, что следует ждать звонка в полдень по местному времени. Кто будет звонить, не говорилось.
Началось, сказал шеф, без контроля нас не оставят, и перевернул телефон экраном вниз.
Я думал, смотрел ли он сегодня новостную ленту или нет. Судя по всему, еще нет. И, видимо, боялся не только посмотреть, но и спросить у меня. Я тоже боялся и тоже еще не видел. Писатель вообще выглядел так, как будто мы приехали к нему на дачу и он нас угощает. Время шло.
До полудня мы решили еще раз поспать и снова собрались в доме уже после сна. Наконец, Борису Андреевичу позвонили с неизвестного номера. Он попросил нас записывать важные детали и включил громкую связь.
Здравствуйте, Борис Андреевич, сказал хриплый женский голос. У вас красивый халатик.
Писатель в углу тихо прыснул, едва сдерживая смех. Борис Андреевич строго погрозил ему пальцем.
Это не халатик, впрочем, неважно. Доброго дня, с кем имею
Борис Андреевич, меня зовут Елена Романовна. Думаю, мое имя вам известно.
Зам главы администрации, подумал я. Вот кого они выбрали курировать процесс. Не знал, что у нее такой хриплый голос.
Да, конечно. Рад знакомству.
А я пока не знаю, рада ли. Это еще предстоит понять. Но вы уже нас очень порадовали. В голосе была ирония.
Правда? И чем же? Шеф не уступал в игре интонаций голоса.
Не скромничайте. Так мастерски забили интернет этой апокалиптической чушью. Все только и говорят про чудесное исцеление, новые заповеди. Только не подумайте, что я на это куплюсь. Это фокусы, а не настоящая работа. Вы, похоже, совсем не понимаете масштабов проблемы, Борис Андреевич.
Отчего же
Я знаю таких, как вы. Если в ближайшее время мы не увидим реальный результат, то, несмотря на все ваши регалии и рекомендации
Она замолчала. Но ее голос продолжал резать мой слух. Признаюсь, я бы не нашелся, что ответить на такое. Но шеф не зря был шефом, он всегда знал, что сказать.
Елена Романовна, боюсь, это вы недооцениваете ситуацию. Все гораздо хуже, чем думают в столице. Речь идет не о каком-то локальном явлении. Это уже национальный вопрос. Поэтому я вынужден
Он сделал небольшую паузу. Пока он молчал, мое сердце не билось. А Писатель даже закрыл глаза.
поднять свой гонорар. И расходы еще возрастут.
Что?
Да, вы не ослышались. И если Президент не готов к самому страшному, то лучше согласиться. В противном случае, я сегодня же возвращаюсь назад. Приезжайте сюда сами.
Я уже была у Разлома.
Тем более.
Хорошо, сказал хриплый голос, помедлив. В случае успеха, вы все получите. А пока возвращайтесь к работе. Это все.
Спасибо, Елена Романовна, сказал он сладко.
Она повесила трубку. Шеф схватил телефон и начал что-то искать. Я, конечно, знал что. Мы с Писателем сделали то же самое. «Шер нунус нантар. Нангин урубад», заговорил зловеще экран. Комнату заполнил самый веселый и беззаботный смех, который я когда-либо слышал. Хотя это был последний раз, когда мы смеялись в этот день.
Я очень хорошо помню этот день, потому что именно после него все и изменилось. Бывает так, что какое-то событие делит жизнь человека на до и после. И в моей жизни были такие моменты, но то, что случилось в тот день, это не просто до и после, а что-то гораздо большее. Оглядываясь назад в прошлое, я понимаю, что один день смог изменить меня сильнее, чем все, что когда-либо со мной случалось.
После обеда шеф попросил меня назначить встречи с разными людьми в военной части, контролирующей Разлом. Для начала он хотел видеть командира, роль которого выполнял полковник Кузнецов. Затем двух дезертиров, покинувших пост. Они были под стражей. И напоследок шеф попросил оставить батюшку, командированного в часть для поддержания духа военнослужащих.
Перед встречами Бориса Андреевича я всегда готовил справки на его будущих собеседников. Надо сказать, что ничего любопытного узнать не удалось. Люди, с которыми шеф общался в обычной жизни, часто имели в открытых источниках роскошные биографии с профессиональными фото и отшлифованными текстами. Чтобы составить справку, я брал самое ценное из официального текста и добавлял пару пикантных деталей из источников неофициальных, которые получал от коллег, из нашей базы или с сайтов, содержащих компромат. И все было готово. Орденоносец такой-то всегда оказывался по совместительству или рогоносцем, делящим имущество, или имел сомнительных родственников, проходивших по делу, или, например, любил что-то запрещенное. А с этими военными было совсем скучно.
Личное дело полковника еще представляло собой потенциальный интерес для будущих антропологов, так как Кузнецов в молодости был первоклассным стрелком, а с бойцами было совсем плохо. Судя по записям, они пока еще, по большому счету, только родились там-то и тогда-то, а все остальные записи совпадали с тысячами таких же и ничего не говорили о личностных качествах. Что касается батюшки, то этот персонаж, вероятно, имел очень мало общего с религией, так как официальная церковь имела на его счет только одну пометку о присвоении сана. Следовательно, наш отец не столько поддерживал боевой дух военнослужащих, сколько докладывал о нем куда надо.
Прежде чем поведать о дальнейших событиях этого дня, я должен рассказать одну небольшую деталь из своего прошлого. Это важно, чтобы понять чувства, охватившие меня в этот день. Со слов опекуна, родители крестили меня в возрасте десяти лет, и я на собственном опыте познакомился с религиозной традицией уже в сознательные годы. Эта традиция подразумевала довольно много, но поскольку я не верил в Бога, то ограничился только ношением креста. Это, как помню, был чудесный золотой крестик, который мне нравился просто потому, что был хорошо изготовлен, имел приятные скругления и неплохо выполненную фигуру идеализированного Христа. Проще говоря, он мне нравился.