Черноокая красавица явилась на зов незамедлительно. Она брезгливо, двумя пальчиками подняла одежду и понесла прочь из кабинета. Чёрная штанина волочилась за ней.
Честноков молча, не мигая, смотрел на Дмитрия Марковича со своего возвышения. В специфической кабинетной атмосфере накапливалось грозовое административное электричество.
Честноков забарабанил пальцами по столу. Раздался звук, какой издаёт музыкант, играющий в народном оркестре на ложках. Дмитрий вздрогнул и без приглашения сел.
Главный раздвинул ротовую щель и проскрипел:
Молодец!
Дмитрий перестал что-либо понимать.
Очень умно.
И снова, негодяй, сделал долгую паузу, чтобы повергнуть подчинённого в полное смятение.
Я знал, что вы порядочный человек. Эбис за вас поручился. В смысле, что он слишком вас уважает. Сегодня вы меня выручили, он наклонился и доверительным тоном произнёс:Вы не представляете, как надоел нам этот человек. Или кто он там был. Очень он нас утомлял, наглец этот. Хам какой-то! Каждую неделю приходил за лекарством.
Он широко растянул рот. Дмитрий не сразу понял, что это улыбка.
А вы хитрец! Хитрец-мудрец! главный шутливо погрозил терапевту пальцем. Знали, как от него избавиться навсегда.
Я Но откуда я?.. попробовал отнекаться
Дмитрий Маркович, но Честноков, не дал ему говорить.
Знаю! Это вы сделали ради меня. Не забуду! Спасибо, и без всякого перерыва выпалил:Свободны!
Ошеломлённый Дмитрий продолжал сидеть.
Ну, ну! Идите же! в голосе главного зазвучало нетерпение, и он несколько раз махнул рукой в сторону двери.
Доктор не помнил, как добрался до скорой.
Так и не разобравшись в сумбуре мыслей, он вскочил в зелёный УАЗик, и проклятый заводной ключик больно врезался в спину.
После работы за Дмитрием зашёл Эбис.
Неужели непонятно? искренне удивился он, выслушав рассказ о посещении главного. В твоём возрасте эти раскладки пора уже хавать. Честноков, сукин сын, сделал тут сразу две раскрутки. Первая: он с тобой поговорил доверительно. Можно сказать, душу открыл. Теперь, в случае чего, тебе труднее будет выступить против него. «Как же так? будешь ты думать. Человек со мной как с другом, а я против него бочку собираюсь катить?». Этот шустрячокстихийный психолог, он сразу определил, что ты человек порядочный. Кстати, от этого недостатка давно пора избавиться. Порядочным можно быть только с порядочными людьми. Да и то не со всеми. Второе: он всё преподнёс так, будто ты оказал ему огромную услугу, избавив от надоедливого господина. В этом случае он использовал закон психологии: человек, как правило, хорошо относится к тому, кому он сделал добро или хотя бы какую-нибудь услугу. Честноков хочет привязать тебя к себе, сделать своим человеком. Усёк?
Да вроде бы, хмуро ответствовал Дмитрий. Выходит, ваш главный вроде как мастер психологического каратэ.
Вроде да. Только не «ваш», а «наш». Теперь в отношении аптеки У нас действует «безотказный метод» обслуживания населения. Но это не значит, что больному могут выдать в аптеке любое лекарство. Только то, что есть в ассортименте. Врача обязуют не выписывать то, чего в ассортименте нет. Это как с чёрной икрой. Многие бы хотели купить её в магазине. Но все знают, что там её нет. Вот и не спрашивают. А раз не спрашивают, то им и не отказывают. А раз не отказывают, то это есть безотказный метод снабжения населения чёрной икрой.
Вечером произошёл с Дмитрием неприятный случай. Когда он пытался снять заводной ключик, то это у него получилось не сразу. Кожа тянулась за ключом, и было очень больно.
Дмитрий стиснул зубыи рванул. Боль усилилась так резко, что доктор вскрикнул.
15
Солнце стало припекать с самого утра. В машине слева от врача полыхал жаром и вонял бензином колпак, прикрывающий мотор.
К середине рабочего дня то ли от жары, то ли от запаха бензина Дмитрия стало подташнивать. Он с ненавистью смотрел на дорогу, которая казалась ему похожей на гигантского удава, с огромной скоростью глотающего дёргающуюся от ужаса машину.
Дмитрий щурился от лучей заходящего солнца и неспешно размышлял. Выяснилось, что работа на скорой вовсе не мёд и далеко не сахар. Прежде всего, его удивило и возмутило незнание или, скорее, нежелание больных знать, когда и зачем вызывать скорую помощь? Очень часто вызывали на температуру 3738°. И существовала весьма значительная вероятность, что пока врач давал простуженному рекомендации в отношении чая с малиной, где-то напрасно ждали скорую больные с болями в сердце или с приступом бронхиальной астмы.
Вначале Дмитрий Маркович считал подобные вызова недоразумением, весело изумлялся и всё пытался втолковать пациентам, что нельзя вызывать скорую по таким пустякам. Для этого есть участковые терапевты и участковые педиатры. Его слушали с абсолютным непониманием, а однажды даже пообещали пожаловаться.
И пришёл Дмитрий Маркович к неутешительному выводу, что для большинства людей личный прыщ гораздо опаснее и важнее, чем инфаркт у какого-нибудь другого человека. Коллеги рассказывали о вызове в час ночи, когда вызывали скорую для того, чтобы банки поставили, а то «кашель замучил». Замордованный вызовами врач не удержался и сделал замечание. Что тут было!!! Больная вскочила, яростно запахнула халат и в благородном негодовании заорала так, что в соседних квартирах зажёгся свет:
Вы обязаны! Вы наши слуги! А кто клятву Гиппократа давал?! А? Кто?!
В Кифозово не было вытрезвителя. И по звонку дежурного милиции, а то и просто добросердечных граждан приходилось раньше выезжать к валяющемуся под забором подобию человеческому. Подобию давали понюхать нашатыря и грузили его в салон, дабы с комфортом доставить домой. Окружающие, в том числе и те сердобольные, которые звонили на скорую, стояли в безопасном отдалении и наблюдали за погрузкой, переглядываясь и юмористически хмыкая.
На крыльцо, щуря маленькие глазки и шаркая тапочками, вышла диспетчер Надя Вислогуз. Мимика этой тридцатилетней женщины была скудна и невыразительна, а досрочно оплывшая фигура столь нестандартна, что наилучшее платье на ней казалось шедевром отъявленного бракодела.
Она некоторое время стояла молча; медленно, в упор разглядывала Дмитрия Марковича. Затем сказала тусклым, словно паутиной переплетённым голосом:
Снова от хирурга пришли после перевязки. Требуют, чтобы мы их домой доставили.
Вы сказали, что у нас осталась одна машина и что мы можем забрать их только по пути, когда вызов будет?
Вислогуз с минуту молчала.
Сказала. А они из коридора в диспетчерскую влезли. Сидят и каждые пять минут машину требует. Никаких силов моих больше нет.
Она помолчала ещё и, безо всякой связи со сказанным ранее, начала вдруг разговор на одну из любимых своих тем:
А мужики сейчас Да Только водку пьянствуют. Им семьи не надо. Известное дело: вначале цветы и комплименты, потом развод и алименты Есть, правда, такие, которые не пьют. И не курят,
В её унылом взоре, обращённом на доктора, как огонёк под слоем пепла, теплилась надежда.
Вислогуз на работе всем прожужжала уши, к месту, а чаще не к месту, рассказывая, что мужа не любит.
Она пошла за первого, кто предложил ей выйти замуж, справедливо полагая, что другого случая может и не быть. Стецько Вислогуз, в свою очередь, нежных чувств к жене не питал и старательно подыскивал «отдых» на стороне. «Отдых» подворачивался редко по причине рахитического телосложения Стецька, а также его туповатости. И тогда он являлся домой очень раздражённым и начинал изводить постылую жену попрёками. Надежда с ненавистью смотрела на мужа, злобно зевала и в своё оправдание говорила, что уже поздно. Она долго не спала, надеясь на мужнину ласку, но Стецько засыпал удивительно быстро. В комнате слышался агональный мужнин храп и громкое урчание его нездорового кишечника. Комнату плотно наполнял запах немытых ног.
На крыльцо торопливо вышел старый фельдшер Саливон и сразу же полез в карман за сигаретами. Когда он прикуривал, руки его дрожали.
Вот, заразы, сказал он яростно и, несколько раз глубоко затянувшись, звучно харкнул за перила. Из крупнокалиберной по мозгам бьют. Совсем забодали. Довезитеи всё тут! Хоть на плечи их себе сади. Давят на психику. Вы, мол, клятву Гиппократа давали. Обязаны быть гуманными!
Дед Саливон уселся на отполированную халатами ступеньку и с глубокомысленным видом изрёк:
Вот на своей работе они могут и безобразия всякие творить. И ничего. Вроде так и полагается. Даже премии дают. И на курорты отправляют. А для медиковчто? Только клятва Гиппократа. Пусть бы и они каждый на своей работе клятву давали. Продавцы, например, свою какую-нибудь
Клятву Гермеса, подсказал Дмитрий.
Ну, да. А на производстве пусть клянутся, что крутки будут докручивать. Тоже каким-нибудь ихним богом.
Гефестом.
Ну, да!
Дед Саливон ещё что-то говорил, но Дмитрий его уже не слышал.
По тротуару к ним быстро приближалась, будто скользила, стройная женщина. Её блестящее люрексовое платье вспыхивало зеленоватым огнём. Когда она подошла поближе, Дмитрия поразил её странный немигающий взгляд. Не обратив внимания на сотрудников скорой помощи, она прошла к центральному входу в поликлинику.
Найя, почему-то шёпотом прокомментировал появление необычной женщины дед Саливон. Сестра нашей Сахары Каракумовны. Вышла замуж за помесь грека с кукареком, и теперь онаСпутатрикс. Снова пришла к сестре, к Сахаре Каракумовне, чтобы выбить туристическую путёвку на Малые Зондские острова. А я в Миргород уже пятый год прошу путёвку. И всё никак!
Но ошибся на этот раз старик. Не за путёвкой шла к сестре Найя Спутатрикс. Путёвка уже давно лежала в её шикарном кошельке из лакированной змеиной кожи.
Дело в том, что у Найи была дочь, которая закончила кифозовское медучилище. Сердобольной матери вовсе не хотелось, чтобы дитятко её заслали по распределению в какой-нибудь Белополь или Стрежев. Она ведь ещё такая юная, такая неприспособленная! Пусть останется пока в родительском гнезде. Тем более, что в кифозовской ЦРБ Сахарочка первый человек. Может устроить племянницу, где полегче.
«Где полегче»это, разумеется, скорая помощь. Найя давно была наслышана от сестры, что на скорой фельдшера устают единственно от вязания.
Правда, на скорой мест нет. Полностью скорая укомплектована. Так ведь можно и разукомплектовать! Сахара нежно любит племянницу и поможет обойти это маленькое препятствие.
Найя Спутатрикс, улыбаясь собственным мыслям, поднималась по ступенькам перехода. Встречные, увидев её улыбку, цепенели от необъяснимого первобытного ужаса.
Увы Медики скорой помощи ещё не догадывались о нависшей над ними опасности.
Широко распахнулась наружная дверь скорой, и на пороге, помахивая шикарным дипломатом, явился Эбис. Усишки его стояли почти перпендикулярно, что указывало на прекрасное настроение их носителя.
Кто?! воскликнул он, блистая улыбкой. Кто только что произносил всуе имя нашей волоокой и крутобокой красавицы Сахары Каракуртовны?
Вдруг наступила страшная тишина. Все молча смотрели на безумного смельчака. Казалось, даже почерневшие стволы обезглавленных подсолнухов, похожие на обгоревшие спички, прислушиваются к крамольным речам неосторожного медика, согнувшись от страха. Стало слышно, как ветерок бродит по маленькому участочку у скорой, осторожно прикасается к усохшим стеблям травы и рассказывает ей о случившемся испуганным шёпотом.
Надя Вислогуз перевела медленный взгляд на Эбиса.
Что вы тут сказали, доктор? Кто это, Каракуртовна?
Дед Саливон удручённо крякнул и произнёс нечто неразборчивое, но явно матерное.
Эбис сообразил, что лихой язык сыграл с ним на сей раз плохую шутку. Лицо его стало таким же серым, как бетонная стена за ним.
Что, что! с наигранной бодростью вдруг произнёс он, с трудом взяв себя в руки. Каждый слышит то, что хочет услышать.
Надя Вислогуз, ничего не говоря, повернулась и ушла в диспетчерскую, тяжело шагая на плоских ступнях. Неаккуратно закреплённый ключ раскачивался в такт её шагам.
У нас во время войны тоже был случай, заметил дед Саливон и полез в карман за очередной сигаретой. Наш командир батареи всю войну прошёл без единой царапины и вдруг
Его воспоминания прервало появление заведующего терапевтическим отделением. Он почти бежал. Кулачки его были сжаты, седые волосы растрепались. Он резко остановился возле Дмитрия.
Этот! Этот!!! Главный не проходил, не видели?
Эбис ещё не оправился полностью и молчал, хотя в иное время сам ввязался бы в разговор. Ответил дед Саливон:
Нет, они ещё не уходили. И не проходили.
Вы представляете? Нет, вы представляете?! закричал заведующий. Снова у нас чэ пэ. Сколько можно? Мне доложила старшая медсестра: анальгина на всё отделение, на сорок человек, выдали пять ампул. Строфантина упаковку выдали. Корглюконаноль. Один флакон гемодеза на всё отделение. Пятый день жду сантехника. Залило физиотерапевтический кабинет под нами. Сегодня обед далижуть! Одна Капустина другую догоняет! И этим этой гадостью я должен кормить больных людей! Нет больше моих сил! Пойду! Всё ему скажу, что я о нем думаю и о его руководстве.
Во время войны и мы, бывало, тоже с половинным боекомплектом по вине снабженцев начал было дед Саливон.
Глаза у зава расширились, и он закричал так пронзительно, будто ему без наркоза удаляли аппендикс:
Так это во время войны! Более сорока лет прошло! А у нас всё продолжается закрывание грудью амбразур и снабжение половинным боекомплектом! Ну, я ему сейчас скажу всё! Всё!!!
И этого понесло на минное поле, прокомментировал фельдшер Саливон, провожая зава сочувственным взглядом.
Воцарилось молчание. Сквозь раскрытую дверь скорой помощи доносилась песня, транслируемая по радиосети: «Поле, русское по-о-о-ле».
Оцепеневший Эбис медленно сошёл по ступенькам.
Домой пойдём, что ли, вяло произнёс он.
Сейчас. Только халат сниму. Подожди, дружище, Дмитрий говорил с товарищем тем участливым тоном, каким говорят с человеком, у которого обнаружили неоперабельную форму рака.
Мимо них наверхв сторону холма, на котором стояла коробка «инфекционного отделения», проследовал странный гражданин с вытянутой, похожей на тыкву, головой. Одет он был в какое-то длиннополое серое одеяние, наподобие больничного халата. Черты лица его каждую минуту неуловимо менялись, будто отражение в дрожащей воде.
Шеф Бумбараш, что ли? размышлял фельдшер Саливон, щурясь от слепящего низкого солнца. Сколько лет вижу, как он шляется к инфекционному отделению, а всё узнать сразу не могу.
Диковинный человек резко остановился и присосался к лицу фельдшера взглядом миндалевидных глаз.
Вы! Невежда! пропищал он, и Дмитрию почудился в его словах странный нездешний акцент, Не Шеф Бумбараш, а Шем-Гамфораш. И если бы вы знали ещё девяносто восемь моих имён, вы бы всё равно не познали сути моей. Вам не дано!
И он величественно удалился.
Инфекционное отделение! Это же надо! Глупость какая! донеслось до медиков издалека. При этом он пренебрежительно фыркал и пожимал острыми плечами.
Дмитрий вошёл в помещение, сбросил врачебный халат. Проходя мимо диспетчерской, он услышал, как Надя Вислогуз, сонно растягивая гласные, говорила кому-то в трубку:
Да. Я сама слышала. Как это «не может быть»? Обходительный? Да мне всё равно. Пусть хоть волк траву ест. Но я сочла своим долгом
Перепрыгивая через ступеньку, Дмитрий спустился к товарищу.
Уже докладывает.
Подумаешь, Сахара! захорохорился Эбис, но глаза его были беспокойны. Мышь копны не боится!
Они долго шли молча, и вдруг Эбис сказал, покусывая губу:
Интересно, кто теперь будет завом терапевтического отделения? и, помолчав, сам же и ответил с горечью:Главное, что не я.
16
Они шли по тропинке между полями клубники. ВпередиЭбис, сзадиДмитрий. Эбис шёл, согнувшись, будто в лицо ему дул ураганный ветер. В такт шагам он делал резкую отмашку рукой, сжатой в кулак, и бормотал под нос что-то ругательное.
Что, что? переспрашивал Дмитрий.
Эбис поворачивал злое с остро торчащими усами лицо и выкрикивал:
Не больница, а банда. Не районная, а разбойничья! Вот как ЦРБ расшифровывается. Да и я хорош. Трепач!
Он отворачивался и продолжал путь. По-прежнему его бормотание было неразборчивым. Дмитрий боялся переспрашивать. Казалось, ярость высказываний Эбиса обращена частично и на самого Дмитрия. Это было ему неприятно.