Вихрь мчался прямо к их дому. И вдруг дверь распахнулась, и на пороге появилась тетка Дэлла: ветер треплет кудри, развивая и развевая, пылит в лицо, юбка заворачивается вокруг ног и опущенной к земле руки с топором. Элис бежала так же, как еще неделю назад, но тетка не раскрывала ей объятий на сей раз.
Девочки, в дом! Скомандовала она, свободной рукой указывая себе за спину. Китти и Элис юркнули в теплоту и темноту прихожей. Туда ветер не долетал, словно тетка Дэлла заняла собой весь дверной проем или будто порог был для урагана непреодолимым препятствием.
Нет, дрожащим голосом произнесла Китти, топором здесь не помочь! Нам нужен христианский крест! Или Библия! Это же сам сам Дьявол!
Она почти рыдала от страха, и Элис почувствовала, как у нее тоже щиплет глаза и першит в горле. После того, как тетка Дэлла переехала в Грэйдэлс-виллидж, она все кресты повыбрасывала.
И тут ветер унялся. Смерч начал стремительно уменьшаться, пока не превратился в мистера Блумато есть, нет, в кого-то на него очень похожего, но гораздо более страшного. У того мистера Блума, которого девочки видели из-за спины тетки Дэллы, были рога, взрезывающие серую кожу лба, и хвост, нетерпеливо бьющий по садовой дорожке, и длинные когти на руках наверное, были и копыта, но мистер Блум оставался в ботинкахпо счастью. Элис подумала, что ее сейчас стошнит, и от этой мысли ей стало гораздо меньше страшно.
Тетка Дэлла даже не дернулась.
Отдай мне девочку! Отдай мне Элис! Голос у мистера Блума тоже стал иным, скрипучим, наводящим ужас.
Китти затряслась.
Если бы у нас была Библия Можно было бы ткнуть ею в него, и дело с концом!
Тетка Дэлла вздохнула и начала спускаться с крыльца. Она подошла к гамаку, в котором забыла книгу днем, взяла ее, бросила мимолетный взгляд на обложку, а потом, размахнувшись сильной, привыкшей к рубке дров, рукой, швырнула томик в Сатану.
Мистер Блумрогатый мистер Блумполучил книжкой прямо промеж рогов, грязно выругался и исчез в столбе дурно пахнущего дыма. Иного следа от него не осталось. Китти и Элис еще минуту сидели на полу в прихожей, не уверенные, что все закончилось. Но Сатана не вернулся.
Не думаю, что он к нам еще когда-нибудь сунется, сказала тетка Дэлла, взглянув на девочек. Затем оставила топор у гамака и подошла к тому месту, где на дорожку шлепнулась книга. Ветеруже не адский, а совершенно обычныйтрепал и переворачивал ее страницы.
Элис первой высунулась на крыльцо. За ней вышла из дома и Китти.
Так у нас все-таки была дома Библия? Вот здорово!
Тетка Дэлла бережно подняла томик в руки и сдула налипшую на обложку пыль.
Какая еще Библия, Элис? Всего лишь «Происхождение видов» Чарльза Дарвина.
Отдаю руку, сердце и немецкий велосипед
От Итана пахло морем, солью и ракушками.
Тина стоит на газоне. Бежевые полусапожки, джинсы, курточка, волосыв хвостик.
Нужно было выгулять Чочо, и Тина вышла из дому.
Мимо проносится фольксваген-жук, и Тина хватает Чочо под брюшко, несется с ним за машиной.
Словно ей захотелось полаять вместо него.
Выдыхается.
Останавливается.
Онане фольксваген.
Тина трет плинтус. Итан всегда говорил, что он витает в облаках, а вот Тина твердо стоит на земле.
Что толку теперь стоять?
Тина садится на пятки. От ее усилий плинтус отошел от стены.
Тина в полиции.
Тина слушает чушь собачью.
Тина кричит. Бьет ладонями в стекло дежурного.
Другой дежурный обхватывает ее за талию и оттаскивает от окошка.
Ушел к другой.
Ушел тот, кто больше всего не любил выходить из дома.
Ушел тот, кто за пять лет познакомился из женщин с ней одной.
Тина расклеивает объявления с фото Итана, словно это Чочо пропал.
Тина гнется на коврике для йоги. Нужно сохранять гибкость.
За дверью шумит лифттаким привычным звуком, что екает сердце.
Тина падает через голову, и вместе с Чочо они несутся к двери.
Тина отпирает, распахивает.
Лифт открывается на соседнем этаже.
Чужой человек отпирает чужую дверь и из чужой квартиры доносится чужая музыка.
Тина сидит на унитазе, и юбка встопорщилась, как крылья сердитой птицы.
Тина смотрит на тест, как будто вторая полоска появится от ее взгляда.
Тина запускает тестом в ванную.
Когда она встает, чтобы натянуть стринги, на белое сиденье унитаза падает красная капля.
Тина мажет на ночь кремом первую морщинку поперек лба, похожую на шрам.
Другим кремом немного ниже Тина мажет шрам, похожий на морщинку.
Тина просыпается от ощущения руки Итана на своей груди и видит перед собой его глаза.
И понимает.
Его глазана фотографии на прикроватной тумбочке, а его рука существует только во сне.
Тина стоит на балконе. Поворачивается к миру спиной и откидывает голову.
Если она действительно такая тяжелая от мыслей, пусть перетянет ее, скинет вниз.
Но Тина не падает.
То ли потому, что перила слишком высокие.
То ли потому, что головатяжелая, но душапуста.
Рядом топорщится скелетом велосипед, на который Итан никогда не садился.
Когда ее первый муж ушел к другой, Тина сказала: лучше бы ты умер.
Теперь она думает: Итан умер?
Лучше бы он ушел к другой.
Тина на кухне. Смотрит на то, как на руке красная кровь, красное вино и прозрачно-искристые осколки бокала складываются в красивый узор.
Бокал она разбила случайно, но теперь заворожена облегчением от физической боли.
Тина знает, что скоро намеренно разобьет что-нибудь еще.
А пока Тина пьет из горла.
Тина идет по улице. Бежевые полусапожки, джинсы, курточка, волосыв хвостик.
По бедру ее бьет сумка-переноска с Чочо внутри.
Тина отдает его Анне.
Тина садится в желтый фольксваген-жук.
Тина закрывает глаза.
Только на пять минут.
От Итана пахнет свежескошенным сеном.
Госпожа Алая Лента
Вскипело племя Волка, на много дней потеряв покой. Отряд вернулся на рассвете, разбудив племя топотом копыт, гиканьем и победными звуками рогов. И какое богатство досталось удалым воинам! Мужчины, побросав делаи те, что вернулись, и те, что оставались в лагере, старые, молодые, увечныепринялись делить добычу. Сыны с гордостью подносили отцам золотые нагрудные цепи, меха, подводили к ним спотыкающихся рабынь.
Ее привели вместе с другими рабами. Языка своих пленителей она не знала, но каким было ее родное наречие, никто понять не могдева молчала, презрительно и бесстрашно глядя в глаза тем, кто обращался к ней, таскал, ухватив за плечо или стиснувшую запястья веревку.
Этадикая, сказал воин, что поймал ее. Дева гуляла по лесу, окруженная подругами, и он умыкнул ее, оглушив и взбросив на спину коня.
Очнувшись, пленница попробовала бежать и оказала такое сопротивление страже, что ее насилу связали четверо. Отчаянье придало ей сил или колдовство, но дева билась, как пантера. И воин, укравший ее, решил, что чем рисковать глазами, и боги знают чем еще, пытаясь укротить ее на ложе, не лучше ли подарить такую диковинку вождюи тем заслужить особое расположение.
И вот теперь рабыню отправили в шатер к наложницам вождя, чтобы те приготовили новенькую к первой ночи с первым среди равных: вождь был уже в летах, к тому же, слеп на один глаз и хром на обе ноги, но мудр необычайно, и потому еще никто из молодых, как бы ни были они лихи, не попытался сместить его с высокого поста.
Наложницы, сами в большинстве своем рабыни, не поразились, увидев новую подругу свою: среди них были и бледные, как свежевыпавший снег, светловолосые северянки, и редкие черные жемчужины с пышными кудрями, и заморские женщины с кошачьими глазами. Не было среди них лишь дев из племени Волка, ибо такую женщину не годится пользовать как наложницу, хорошая женщина достойна стать женой. Пленницам в такой милости всегда было бы отказано.
Рабыни щебетали на разных языках, но новенькая их не понимала. И они также в ее вопросах не слышали ничего даже отдаленно похожего на речь их родины.
Это ничего, сказала Песнь В Ночи, разглядывая песчаного цвета жесткие волосы новой товарки, длинные, но не настолько, как у прочих наложниц или дев племени, научится говорить через пару смен луны.
Пока же девушкам оставалось гадать, кто такая и откуда взялась незнакомка. Не зная ее имени и не сумев расспросить ее о нем, деву прозвали Алая Лентаза ту единственную вещь, что осталась с нею из ее прошлого.
Но вот настала ночь, в шатер наложниц вошли воины, схватили Алую Ленту под локти и вывели вон. Другие рабыни проводили ее сочувствующими взглядами, Песнь В Ночи даже всплакнула украдкой, вспоминая свое первое свидание с суровым Вождем.
Алую Ленту втолкнули в самый красивый и богато украшенный шатер. На полу уже были расстелены ковры и раскиданы подушки, жарко горел очаг, почти не чадя, звенели трещотки, развешанные у дымоотвода. Недоумевая, зачем она здесь, дева опустилась на подушки: села, затем легла, и едва не заснула, но тут полог шатра откинулся, и в полутьму и жар помещения втолкнулся вождь. Первым, что он увидел, стали колени рабыни, освещенные всполохами пламени, и этот вид голой кожи пробудил в нем желание. Вождь двинулся к наложнице, наклонился Алая Лента, уже вполне сбросившая с себя сонливость, стремительно вскочила и оттолкнула вождя от себя. Грузный, старый и неловкий, он опрокинулся на спину, зашевелил руками и ногами, как жук, но, наконец, поднялся и снова двинулся на то, что полагал своим по праву. Алая Лента вновь оттолкнула его от себя, и повторилось то же: падение, неловкие попытки подняться. Девушка засмеялась и Вождь рассмеялся с нею вместе, полагая ее поведение диковинной игрой, кокетством, но никак не следствием отвращения. Так длилось всю ночьВождь приближался, дева толкала его, и оба под утро устали, но остались вполне довольны друг другом.
Так продолжалось еще две ночи к ряду, пока Вождь не утомился. Он все еще не понимал истинных чувств наложницы, полагая ее поведение кокетством, однако при том осознавал, что взять силой эту рабыню ему не удастсяпусть ее толчки не были серьезны и свершались не в полную силу, их мощи доставало, чтобы повергнуть его наземь. На третью ночь Вождь поднес наложнице кубок, полный сладкого сидра, надеясь опоить ее, но Алая Лента покачала головой и отвернулась. Вождь был настойчив, совал пахучий напиток прямо под самые губы строптивицы, но та никак не желала пить и, наконец, вновь вернулась к игре в толчкиразлила сидр, опрокинула Вождя на спину и села в темном закутке шатра, сложив руки на груди. Вождь крикнул стражу и приказал увести негодную рабыню, разозленный, не в настроении для игр.
На пятую ночь он поднес наложнице золоченую коробочку, похищенную из богатой страны за великой рекой: сурьму для того, чтобы подводить глаза. Алая Лента недоуменно взглянула на подарок и, не понимая, для чего он предназначен, зачерпнула сурьму пальцем, понюхала ее и, выдумав свое применение, черкнула полосу поперек носа. Вождь был умилен. Он расценил ее движение как принятие подарка и его ухаживаний. Но несносная дикарка не оставляла любимого ответа на всякое приближение Вождяона толкалась и пихалась как прежде.
«Да чего же хочет эта дурная баба?» Спрашивал Вождь у богов. И, в своей беспримерной мудрости, он понял, наконец: Алая Лента мечтает стать его женой. А до тех пор ему не сдастся. Это означало, что осталось лишь два пути к наложнице. Либо приказать воинам держать ее, чтобы Вождь мог утолить свою жажду в ней силой (но тогда она, скорей всего, убила бы себя после, а Вождь еще не решил, достаточно ли ему будет одного раза или же нетдикарка и впрямь была сладкой и терпкой, как сидр на заморских фруктах). Либо можно было сделать ее своей женой, и уж только насладившись до пресыщения, отдать на потеху своим воинам, когда те вернутся после очередного похода. Дикарка выглядела крепкой и здоровой, быть может, и сыновья от нее могли бы быть неплохим дополнением к войску.
Когда племени Волков было объявлено о том, что Вождь наконец избрал себе жену, Алая Лента еще не понимала, что говорят о ней. Песнь В Ночи начала учить ее языку, с каждым днем привязываясь к дикарке все сильней, но сносно говорить Алая Лента научилась лишь перед самой свадьбой, когда луна почти совершила полный оборот: на стойбище вернулся военный отряд, привезя новую порцию золота и иных трофеев.
Наложницы ждали, что в их шатер введут еще рабынь, но этого не случилось. И тогда все, включая Алую Ленту, поняли, что грядет для них всех. Кто-то из невольниц позавидовал невесте Вождя, мечтая быть на ее месте, большинство же сочувствовали ее судьбе, и больше всехПеснь В Ночи. Но все из них до единойбоялись будущего.
Как только закончились дни тризны по павшим собратьям, как только разошлось награбленное добро по семьям и дворам, свершился брачный ритуал между Вождем и Алой Лентой. Рабыня исполняла все, что от нее требовали, и казалась вполне весела, то ли довольная своей участью, то ли принимая свадьбу за праздник во славу неведомого ей бога. На том пиру племя впервые услышало голос Алой Ленты и так Волки узнали, что онацаревна, что в своем племени, так безвременно покинутом, она была дочерью вождя, не менее богатого и мудрого чем тот, кто отныне считался ее мужем.
Впервые Вождь Волков ввел в свой шатер женщину, но не рабыню.
Как в первую ночь почти луну назад, был жарко натоплен очаг, мерцали в тенях под пологом трещотки, звеня, колеблемые дымом, скрадывали шаги ковры. Вождь и Алая Лента легли на подушки, поворотясь друг к другу, и он намерился познать ее.
У входа в дом Вождя стояла стража из молодых, но сильных воинов, уже прошедших посвящение, но еще никогда не бывавших в битве. Один из них, самый любопытный, не утерпел и глянул в щелку, оставленную неплотно прилегавшим пологом: вот огонь бросает блики на спину недавней рабыни, а ныне жены Вождя, вот дергаются в сладострастном спазме ноги ее мужа, вот он хрипит, наслаждаясь ее лаской
Ах нет, постойте!
Воины ворвались в шатер, но было уже поздно. Вождь затих, и когда женщина сняла с его шеи алую свою ленту, такая же осталась на коже ее мужаотныне и навечно. Стража намеревалась схватить убийцу, но дева поднялась в полный и рост и сказала на языке племени Волка:
Разве тот, кто победит вождя, не становится следующим вождем?
Воины загалдели, не зная, как поступить. Алая Лента была права, но можно ли: женщина, еще недавняя рабыня, победа не в равном бою Но были ведь в их племени и такие победы над вождем, подобные этойне на турнире. К тому же, Старый Волк был истинно стар, составило ли труд бы
Яцаревна, не забывайте, и ничем не хуже, дева коснулась большим пальцем ноги холодеющего трупа, него.
Воины согласились с этими словами, но все же выволокли Алую Ленту из шатра, мгновенно собрали совещание и решили, что все-таки нужна настоящая победа в бою, чтобы стать на место Вождя.
Оттащили в стороны пиршественные столы, выстроились в круг, и поставили в середину Алую Ленту и Серую Шкуру, могучего победителя кулачных боев. Царевна гордо вскинула голову и сказала, что не боитсяни боя, ни его исхода. Она дралась дико и отчаянно, но не устояла перед натиском широкоплечего Серой Шкуры, рухнула на песок, оглушенная. Воин занес ногу, готовый размозжить череп противницы, но тут что-то метнулось в полутьме, выросло между ним и жертвой: то была Песнь В Ночи. Платье ее белело в свете луны, а темная кожа сливалась с самой мглой.
Ты разве вождь, ты разве сын вождя? Дерзко крикнула рабыня. Ее дружба с Алой Лентой не прошла бесследно: обе переняли друг у друга то, что сочли интересным.
Оставь, царевна поднялась и схватилась дрожащей рукой за плечо наложницы, если боги хотят, чтобы все получилось так Я не боюсь ни боли, ни смерти, и буду сражаться, пока способна стоять.
Боги накажут каждого за неправый бой, Песнь В Ночи повернулась к Алой Ленте, но отчеканила слова так, чтобы слышало все племя, дай себе луну на отдых, и после бейся с тем, кого выберут боги.
Опираясь друг на друга, женщины пошли в шатер наложниц. Серая Шкура смотрел им вслед.
Не знаю, кого выберут боги, сказала Алая Лента подруге, но я тогда буду биться с ним же. Через луну? Через луну.
На следующий день отряд вновь отправился в набег, но стоило минуть луне, как часть воинов возвратилась. И среди них был Серая Шкура.
Алая Лента встретила его в одеянии царицы. Воля богов еще не была известна, но племя уже приняло дикарку как свою правительницу, слушаясь ее во всем. Пусть она проиграла воину в бою, но продержалась так долго, как не каждый из войска мог бы. К тому же, Алой Ленты избегал даже сам шаман, полагая в ней некое могущественное колдовство. Сама царица не спешила кого-либо разубеждать в подобных подозрениях, как бы нелепы они ни были.