Мила БачуроваI9IIII / IIII 6I
2018-й год.
Москва, лаборатория экспериментальной медицины.
Телевизионщиков я все-таки уболтала. Такую печальную историю сплела, что сама себе поверила. Расчувствовались. Ладно, говорят, валяй. Только недолго, минута у тебя.
И вот смотрю я, как научили, в камеру. Голову держу ровно, стараюсь не моргать. И говорю:
Здравствуй, Витя!
* * *
2011-й год.
Москва, арт-объект «СолЯнка».
Международная выставка современного искусства.
Не хотела я идти ни на какую выставку, мне и дома отлично было! Лежала себе, никого не трогала. А мать, ни с того, ни с сего, завелась.
Сидишь, мол, круглые сутки в сети, скоро говорить разучишься. Никуда не ходишь, ничем не занимаешься. ЕГЭ сдавать через год, а ты предметы никак не выберешь!
Совсем психованная стала. Как заметит, что я в телефон втыкаюаж трястись начинает. Девчонки говорят, у них дома то же самое. Общий какой-то дебилизм, модно стало интернет-зависимости бояться. Пришлось игрушку бросать и с Оксанкой на выставку топать, ей подруга билеты халявные подогнала.
Раньше в этом здании завод был, а теперьгалерея. Арт-объект, если по-выпендрежному. А как по мне, так обычное разводилово. За деньги я б сюда в жизни не пошла! Убейне пойму, ради чего народ такое бабло отваливает.
То коряги какие-то железные торчат, и лампочки к ним приделаны. То обрывки проводов с потолка свисают, а специальный вентилятор их в сосульку закручивает. То болты с гайками выложены в миску, будто угощение для киборга. Да я вам таких «экспонатов» с любой помойкисто тонн притащу! Тоже мне, произведения искусства.
А сестрица с подружкой стараютсяахают, щурятся, головами качают. Это чтобы двое парней, которые тоже вокруг «экспонатов» лазят, не подумали, что дуры. Хотя парниничего особенного. Меня в упор не видят, типа не доросла еще. Как один такой брякнулда за тебя дадут больше, чем тебе лет!.. Дебил. Ну, и ладно. Зато вай-фай есть.
Укрытие, от Оксанки подальше, я себе быстро присмотрела. Свинтила потихоньку и плюхнулась на пуфик в углу.
Первым делом, всем друзьям-знакомым селфи разослала«Крисс и арт-объект!» (Криссэто я). Но не успели в ответ комменты понестись, как неизвестная сволочь толкнула под руку. Телефон выскочил, скользнул по паркету. Яза ним. Даже обругать ту скотину не успела.
Пуфик отодвинула, чтобы телефон достать, думаю, пылищи под ним сейчас будетух! Но убирают «объект», видать, на совесть. Под пуфикомни пылинки. А рядом с моим телефоном шарик лежит, небольшой такой. Из темного металла.
Ну, я подобрала, конечно. Интересно же, что за хрень?
Успела разглядеть, что на шарике выбиты цифры, и подумать, что где-то их сегодня видела. Успела почувствовать, как шарик нагревается.
А потом, впервые за все свои шестнадцать лет, сознание потеряла.
* * *
Глаза открываюкругом темно. Лампы погашены, только в окна свет идет, с улицы. Окнавысокие, стрельчатые, от пола до потолка, и поделены на квадратики. Я только по ним и сообразила, что все еще на выставке нахожусь.
Села, и как заору:
Оксан! Ты где?! Ты чего меня бросила?!
Я считаюродственников хуже, чем старшая сестра, в природе не существует. Кто не верит, пусть попробует с нашей Оксаночкой пожить. Но без меня сестрица отсюда не ушла бы, это точно.
Кто здесь? отозвались из темноты. Вы что тут делаете?
Я аж подпрыгнула.
Голосчужой, незнакомый. Хоть и растерянный не меньше моего.
Сейчас, говорит, подождите.
И где-то там, в темноте, огонек загорелся. Зажигалкой, наверное, чиркнул.
Тут и я сообразила фонарик включитьблаго, телефон не уронила.
А парень ближе подошел, в ладонях огонек прячет.
Вы здесь работаете? спрашивает. А как и запнулся.
Потом вскрикнул и рукой замахалспичку держал, оказывается, обжегся, когда догорела. Смотрит, будто на привидение.
Я себя даже оглядела украдкоймало ли что? Но, вроде, нормально выгляжу.
Шорты с лямками, джинсовыеОксанка отдала, сама в них не влезает. Майка зеленая, дольче-габановская, на одно плечо. Топик под ней сиреневый, точно в цвет колготок. И лак на ногтяхтакой же, над типсами-снежинками полдня вчера трудилась. Косметику размазать я никак не могла, а на башке до того все залачено, что атомным взрывом не снесет. Надоели мне, вообще-то, черно-белые волосы, давно хочу в малиновый перекраситься, но, в целом, прилично все. Это пареньстранный какой-то. Симпатичный, но чудной.
Одет в зачуханную куртку с пуговицами, как на прабабкиной наволочке. Штаныиз той же убойной коллекции. Ботинкине знаю, где такие выкопал, а на голове и вовсе черт-те что.
Я чуть не брякнула: «Че пялишься?!», но сдержалась.
А парень мне руку протянул.
Вставай, говорит. Ты вы наверное, в самодеятельности участвуете?
Я как заржу. На нервной почве, не иначе.
Ну да, говорю. Вот, прямо в ней и участвую. За руку его схватилась, встала. Где здесь выход? спраш иваю.
Идиотский вопрос, конечно. Но, и правда, не помню, куда идти.
Парень говорит:
Пойдем, провожу. Мне самому пора. Сморило, должно быть, а сам теперь, вместо меня, на телефон уставился.
Та-ак.
Спрятать бы его, от греха. Но только тогда совсем темно будет.
Я в любимый телефончик вцепилась покрепче, и вдруг про шарик вспомнила.
Сейчас, говорю, погоди.
Села на корточки, и давай по полу шарить. Вот, если б спросили, на фиг мне тот шарик сдался, в жизни бы не ответила! Ну, хоть нашла быстро.
Подняла, а парень говорит:
О!.. Надо же, куда закатился. Спасибо, и ладонь протягивает.
А мне почему-то жуть как не захотелось отдавать. Еле удержалась, чтобы за спину не спрятать.
Это твое? спрашиваю. Обиженно, будто в детском саду.
А он вдруг заулыбался.
Такое же, говорит, мое, как и твое. Государственное! Этошарик от подшипника, я его случайно уронил. Полез поднимать, и вдруг сморило. нахмурился, лоб потер.
Не понравилось мне это заявление почему-то.
Вот и меня, говорю, сморило. Когда этот сра дурацкий, то есть, шарик поднимать полезла. Идем, что ли?
Идем, парень говорит. А сам опять на телефон уставился. Какой интересный фонарь!
Ну да, еще бы не интересный. Последняя модель, на день рождения еле выпросила. Я сделала вид, что не слышу, и пошла. Куданеясно. Отсюда подальше.
Парень за мной. А потом вдруг странным каким-то голосом говорит:
Стоп. А это еще что?!
* * *
Реву я вообще-то редко. Только сестричка любимая до слез довести может. А сейчас жуть как хотелось разреветься. Потому что устала я объяснять этому придурку, что никакой кругом не завод!
Что этоарт-объект, блин. Самый, между прочим, дорогой и модный в столице! И откуда взялись гробы с колесами на той половине зала, с которой он сюда пришел, я понятия не имею. Не было их тут.
А парень орал, что уже год здесь работает. На заводе. И никакие это не гробы с колесами, а станки! Я вроде не первоклашка уже, должна понимать. А откуда взялась та дрянь, которой половину цеха заставили, он понятия не имеет. Не было ее тут.
В конце концов мы оба наорались и заткнулись. Понятно стало, что друг друга не переспорить, так и смыслглотки драть?
Парень, похоже, к тому же выводу пришел.
Помялся немного и говорит:
Ну, ладно. Погорячилисьхорош. Давай итоги подводить. Первоедверь не открывается. Окна тоже. Палец загнул. Второекак включить свет, мы не знаем. Другой загнул. Что происходит, не имеем ни малейшего представления. И вместо того, чтобы дальше пальцы загибать, подмигивает. Тут уж, мне кажется, единственное, что остаетсяпознакомиться! Меня зовут Виктор. Можно Витя, и руку подает.
Пипец все-таки, до чего странный! Сроду я ни с кем за руку не знакомилась.
Но сделала вид, что так и надо.
А меня, говорю, Кристина. Для своихКрисс.
Он удивился почему-то.
Необычное, говорит, имя! Это в честь революционерки какой-нибудь?
Сказал тоженеобычное. Да у нас только в классе две Кристины Но все равно, приятно стало. Я засмущалась, и давай шарик на ладони катать.
А что это за цифры? спрашиваю.
Выбито на шарике вот как:
I9IIII
Витя этот присмотрелся.
Думаю, говорит, серийный номер. Хотя, вообще-то никогда о такой маркировке не слышал.
А я вдруг вспомнила, о чем подумаладо того, как грохнуться.
А-а, говорю. А я с чего-то решила, что этодата сегодняшняя. На билете так было написано: Девятнадцатое-одиннадцатого-одиннадцатого.
Он брови свел.
И что это значит?
Я обиделась.
Ты прикалываешься, что ли? Сегодня какое число, по-твоему?
Одиннадцатое. По крайней мере, с утра было.
Тут я вовсе присвистнула.
Ты где, говорю, такую траву забористую взял? Девятнадцатое сегодня, календарь открой! Девятнадцатое ноября две тысячи одиннадцатого года. Город Москва, планета Земля! Ты чего?
Это у него лицо стало такое, как будто по башке треснули.
Ка-кого, говорит, года?!
Тут я на всякий случай подальше отсела. Не под травой парень явно. Потяжелее что-то.
А он хмурится.
Дай-ка, говорит, шарик.
Взял его, крутит в пальцах. То так, то эдак поворачивает.
И медленно говорит:
Бред какой-то.
Помолчал, и снова:
Натуральный бред!.. Смотри, показывает мне. Если вот так держукакая дата?
Я вздохнула.
Дурак, что ли? Сто раз повториладевятнадцатое ноября.
А если вот так? и шарик вверх ногами переворачивает.
И тут я чувствую, что как-то мне нехорошо. Того гляди, опять в обморок упаду. Если перевернуть, то вот что получается:
IIII 6I
А Витя этот поторапливает:
Ну?
Одиннадцатое ноября.
Какого года?
Шес я аж подавилась. И договорила чуть слышно:Шестьдесят первого.
* * *
Ты хоть расскажи что-нибудь. Интересно жекакие вы, потомки?
Это мы уже после всех воплей болтать начали.
Москвой полюбовались в окна: с разных половин зала, оказывается, разную Москву показывали.
Витькинатемная какая-то, хоть и фонари горят. Домане выше пяти этажей, а улица широченной кажется. Наверное, потому что машин почти нет, и едут еле-еле. Вывески редкие, унылые. И грохот издали слышенон сказал, что трамвай гремит.
А мояяркая, праздничная, с цветными рекламами. С небоскребами Сити. Машин полнои по дороге несутся, и обочины сплошь утыканы, но тишина. На моих-то окнахизоляция.
Хотя один фиг ни Витькины деревянные рамы, ни мои пластиковые открыть нельзя. Даже дотронуться невозможно, рука будто в стенку уперлась. К двери не пробиться, и наверху то же самое. То есть потолок-то высоко, но Витька шарик подбросилне долетел до верха, отскочил.
И в зале все поделилось ровно пополам. На моей половине как было, так и осталосьпаркет, зеркала, стойки для экспонатов. Ну и сами экспонаты никуда не делисьхотя если б пропали, я бы не расстроилась. А его половина вся заставлена станками. Тесно стоят, почти впритык друг к другу: он объяснил, что рабочие ухитрялись одновременно с двумя-тремя машинами управляться. Полголый, бетонный, стены зеленой краской покрашены. И запах стоит тугой, тяжелый. Как у деда в гараже.
Витька походил, походил по залу, и говорит:
Все ясно. Мы с тобойвнутри сферы. Этопространственно-временная аномалия.
Поумничать решил.
Я говорю:
Зашибись! И долго оно так аномалить будет?
Он плечами пожимает.
Не знаю. Но очень хочу понять, для чего нас вообще сюда поместили.
Кто поместил?!
Ну, кто?.. Ваши ученые, я так понял, путешествия во времени не освоили пока. Не капиталисты же! Какие-нибудь, может, далекие потомки? Которые научились сжимать время и скручивать пространство? Я вот недавно статью читал в «Техникемолодежи», там как раз про это было.
Я говорю:
Ты читай поменьше, а то облысеешь. Сказки это все!
Да? он говорит. А как ты объяснишь то, что происходит? Я, по-твоему, галлюцинация? и по плечу меня хлопает.
Дурак ты, говорю, а не галлюцинация.
Но объяснить и правда ничего не могу. Не похож Витька на призрак. И станки в соседнем залене похожи. Я об один так коленкой приложилась, что до сих пор болит.
А он дальше несет:
Получается, что искривилось само время! Не просто же так? Что-то ведь теперь должно произойти? задумался. Слушай! Может, ты меня предупредить о чем-то должна?.. Чего нельзя делать в моем временидля того, чтобы у вас несчастье не случилось?.. А? Может, землетрясение было? Или метеорит упал? Или в мировой политике изменения?
Да отстань ты, говорю, ничего никуда не падало! Землетрясений в России вообще не бывает. А про политику я знать не знаю, у меня отчим и тот новости не слушает. Говорит, что от этого пищеварение портится.
Витька нахмурился.
Безыдейный, ворчит, какой-то. А с родным отцом что?
В смысле?
Ну, почему ты с отчимом живешь? Куда отец-то делся? Жив?
Я удивилась.
Жив, конечно, что ему будет? Разошлись они с матерью, вот и все.
О! у Витьки аж глаза загорелись. Слушай! А может, ты моя внучка?! У тебя дедушек как зовут?
Ядавай ржать.
Не Викторами, говорю, не надейся.
Он поник.
Да ну тебя. Вообще думать не хочешь Ладно. Тогда расскажи хоть про будущее. Может, еще какая идея в голову придет. И вообще интересно.
Я говорю:
Нет уж. Сначала ты! Мне тоже интересно про старину послушать.
Он поломалсяерунда, мол, но рассказал.
Что живет недалеко, на Ордынке. В этом году десятилетку заканчиваетя вспомнила, что раньше в школе десять лет учились, а на заводе подрабатывает, сосед по коммуналке пристроил. В трудовой написано, что ученик слесаря, хотя по фактуподай-принеси.
ОтецВитька говорил «батя»на фронте артиллеристом был. В сорок четвертом комиссовали по ранению, а в сорок пятом Витька родился. Его, оказывается, в честь Победы назвали. И еще брат есть, Санька, на три года младше.
У бати после ранения сердечная болезнь обострилась, он уже пять лет как умер. Витька после седьмого класса хотел в ФЗУ идтиэто, как у насколледж, но мать отговорила. Сказала, чтобы дальше учился. Витька по математике способный и по физике. Он все ждал, когда астрономия начнется, учебник еще в том году прочитал. В космос-то его не возьмут, здоровье подкачало, но все равно
А вы, он говорит, небось, до Венеры-до Марса давно добрались? Осваиваете вовсю? Я «Страну багровых туч» три раза перечитывал! и смотрит с надеждой.
Не прикалывается. Правда думает, что добрались. Даже неудобно стало.
Я говорю:
На Марс вроде америкосы собираются. Хотя, может, и путаю что-то.
Витька аж подпрыгнул.
Какамерикосы?! Они что, раньше Советского Союза полетят?! Куда ж партия-то смотрит?
Я удивилась.
Какая еще партия?
Тут он вовсе поперхнулся.
А я историю плохо знаю, но в башке вроде что-то заворочалось.
А, говорю, ну да! Ты ведькоммунист, небось? Вы же раньше все коммунисты были?
Витька долго молчал. А потом осторожно так спрашивает:
А вы?
* * *
Да что ж такое! Часа не прошло, как знакомыа уже два раза в хлам разругаться успели.
Потому что, видите ли, я сказала, что плевать хотела и на космос, и на все партии, вместе взятыеу меня там родственников нету. А Витька сперва пялился, как на дуру, а потом сказал, что была б я парнемпо-другому бы со мной поговорил. Отвернулся и отсел подальше.
Но долго не промолчалдеваться-то некуда.
То-то, говорит, смотрю, ты так выглядишь чудно! Одета как стиляга, размалеванная вся. Я сперва подумал, что в агитбригаде выступаешь. А, раз у вас даже комсомола нет, так вы, выходит, все такие? Ни за внешним видом, ни за моральным обликом следить некому, получается?
Ух я разобиделась! Тоже мне, моралист нашелся. На себя бы посмотрел!
Но огрызаться не стала, по-другому решила обломать. Это он в моем времени старый дед, а сейчас-тообычный парень.
Я подождала немного для виду, а потом к Витьке подошла. Села рядышком. Майку с плеча пониже спустила.
Мне и так, говорю, страшно, да еще ты ругаешься. Что я тебе плохого сделала? Голову поднимаю, а взгляд печальный-печальный.
Редкий парень не повелся бы. И Витька, смотрю, притух.