Театр Теней, произнес Принц Рулетт, тяжко навалившись на Озона, пока корабль перекатывался через воздушную яму.
Pardon, Monsieur? повернул к черному принцу голову пигмей.
Рулетт показал на экран оноскопа, где мерцали корпускулярные очертанья лорда Хоррора.
Таких, как он, мы раньше называли оборотнями, это всегда центральный персонаж в театре теней. Когда я был молод, театр теней достиг своего апогея в кафе и кабаре вокруг Butte Montemartre. Многие вечера проводил я, глядя theatre grande Guignol. Во время представления театра теней Bonimenteur по ходу его комментировал происходящее. Принц Рулетт встряхнул длинными серыми локонами поверх своей горностаевой накидки. Глянул на серебряные наручные часы. Примерно вот в это же самое время вся наша компанияДега, Моне и прочие художникипокидали степенные мраморные столики «La Nouvelle Athenes» и перебирались через дорогу в более буйную атмосферу «Cafe du Rat Mort», где в воздухе густо висел овощной запах абсента.
Оба они посмотрели на тусклый экран, где лорд Хоррор теперь ждал автобуса на Читэм-Хилл-роуд. На его изворотливую голову была натянута «балаклава» с одним лишь узким разрезом, чтоб можно было видеть, а руки уютно покоились в шерстяных варежках. Тело его скукожилось под ветхим макинтошем. К нему подошла компания молодежи, евшая из коробок «Жареных кур Кентаки». Он прислонился к автобусной остановке, очевидно потерянный для окружающего мира.
Рулетт пожал плечами, временно выкинув безумного лорда из головы. Он продолжал:
По ночам «Cafe du Rat Mort» было символом веселья и богемной жизни, это кафе просто лопалось от художественной и литературной деятельности. Оно было столицей искусств и одним из интеллектуальных центров Парижа. Художники расписывали стену или вешали на ней свои картины. Многие популярностью своей были обязаны таким новым салонам.
Частные художественные галереи в том виде, какими мы их знаем сегодня, едва ли существовали. А те немногие, что были тогда, работали для немногих и выставляли только академических живописцев. В любой месяц года в кафе Монмартра можно было увидеть Лотрека, Ван Гога и других.
Припоминаю Дегачерного, как змеиное масло: он стоял со стаканом абсента, зеленого, как перья попугая. Шатко балансировал на стуле, вздымая свой стакан повыше. «Пейте, пускай попугай подавится!» твердил он, сухо хихикая. «Коварный он пес!» говорил он, бывало, показывая на Мане. В тот именно вечер Мане хотел пойти в Конгресс, обсуждавший искусство в Ecole des Beaux-Arts. Прямо полон был решимости отправиться туда и произнести речь, которая свергнет правителей. Писсарро, слушавший его, был вроде бы смутно встревожен. Но Дега, будто мудрый нестор, сдернул его наземь. «Ты коварный старый пес модернизма!» воскликнул он, швырнув стакан со всем его содержимым в Мане. «Выпьем за Зеленую Революцию!» заорал он.
Рулетт брякнулся на сиденье рядом с Озоном. Пососал свою челюсть и вздохнул.
«Cafe du Rat Mort» для нас было составным образом всех общественных мест в той странной, экстравагантной, однако вразумительной земле, которую мы звали Монмартром.
Кишка у него не тонка, это точно! заметил Озон, игнорируя ход мысли Рулетта и возвращаясь к теме лорда Хоррора. Я не видал больше в Англии таких людей, у кого столько шансов на победу. Мы тут уже неделю, и могу вам сказать: до сегодняшнего вечера я готов был считать, что английское иконоборчество отошло в прошлое. Если его должным образом направить, этот лорд единолично способен восстановить Империю. Все остальные, похоже, в глубокой кататонииживут, вернее, не живут в иллюзорной демократии. Пигмей сделал жест в сторону приближавшейся сторожевой башни тюрьмы «Стрейнджуэйз». Вот где сливки английского мужества, заточены Государством. В отвращении от отвернулся. А они еще спрашивают, почему продолжал он спиной к Рулетту, онитретьесортная банановая республика. Могу вам сказать, чем скорей мы отсюда выберемся известно ль вам, что в британских тюрьмах больше политических, нравственных и невинных узников, чем в Аргентине и Турции вместе взятых?
Мы все единого мнения: Она никогда прежде не была в худшей форме, сказал Озимандий, щерясь, словно опоссум, поедающий батат.
Англия, решительно произнес Озон, в жопе.
Корабль летел дальше. Из-за плотного ночного движения понадобилось больше часа, чтобы преодолеть последнюю милю до центра города. Озимандий медленно вращал железное палубное колесо, подталкивая «Kraft Durch Freude» к правой стороне Мэнчестерского собора по нижнему Динзгейту. Проплывая над двойным каретным проездом, он твердо держал судно на курсе, пока не достиг «Кендала Милна». А там сбросил анкерные болты, грубо выровняв воздушный корабль в пятидесяти футах над магазином, и судно зависло в мигавших прожекторах, установленных на крыше.
Озонтонкие желтые волосы увязаны в челки, а пальцы в перчатках сжимают носовой фалинь воздушного корабляпереметнулся поближе к одному трудившемуся негритоиду.
Держи такелаж, велел ему он. Фалинь он быстро принайтовил к такелажному шкворню и оставил негритоида вбивать шкворень на место крепким железным молотом.
Из палубных труб вскипел выброс пара. За ним быстро последовал котел золы, зигзагом пронесшийся сквозь работавших на открытой верхней палубе негритоидов. Несмотря на этот внезапный жар, андроиды-негритосы хранили бездвижность своих стальных корпусов. Когда Озимандий скинул веревочный трап, они быстро спустились и прочно закрепили воздушный корабль на крыше здания внизу.
Принц Рулетт не мог не восхититься легкой сноровкой воздушного корабля. Он стоял подле палубного хронометра и натягивал грубый меховой капюшон, чтобы прикрыть глаза от дуговых ламп, пристегнутых ко лбам негритоидов. Он почувствовал, как судно кренится. Раскаленные уголья касались его лица, улетая в ночь. Он подошел к леерампред ним раскинулась вся блядь Мэнчестера.
Глаза его проследили за уличными огнями вдоль узкого каньона Динзгейта внизу. В квартале слева от него ярко пылали огни вокруг Алберт-Сквер, освещая башню Городской ратуши с часами. Здание было увешано гирляндами рождественских огоньков, фонарями, светящимися северными оленями и лазерами. По башне Дали образно спускались останки одинокой красно-белой ноги и покачивались в холодном ночном воздухе. Не веря своим глазам, он на нее смотрел.
Нога Деда Мороза? высказал предположение Озон. А где же весь остальной?
Быть может, Манчестеру больше не по карману? пробурчал Рулетт. Или же они его так усовершенствовали, великодушно допустил он. Интересно, не воздвигли ли его люди, рассматривающие Рождество сюрреалистически? мрачно хохотнул он. В Лондоне, чтобы оформить живую картину, как полагается, привлекают кого-нибудь вроде Джералда Скарфа.
Тут отсталая глубинка, согласился Озон, вытягивая руку в перчатке вдоль огражденья. Озимандий мне уже сказал, что на борт он намерен брать лишь представителей Мосс-Сайда и Токстетаямайцев и вест-индцев, а белыхтолько если они детки Джока Тэмсона. Иными словами, если онинаши люди. Он предупредил власти, что если к нам на борт попытается проникнуть кто-нибудь другой, в особенностиполиция, он будет вынужден уничтожать города, покуда хватает глаз, а потом и еще добавит.
Он что, ожидает, что они нам Хитлера станут вуду впаривать? спросил Рулетт.
В этой промышленной помойке нет никакого вуду, ответил Озон, готовясь сойти с воздушного корабля. Качнувшись, Бон Тон Рулетт пролетел мимо него и крепко ухватился за веревочный трап своей обезьяньей лапой. Он опрометью слетел вниз, а последние несколько ярдов до каменного пола перепрыгнул. Через несколько секунд за ним последовал Озон и босиком приземлился на искусственную лужайку. Пигмей покривил рот.
У них нет никакого представления о негритюде.
Принц Рулетт расхохотался и подкинул Озона в воздух. После чего разместил его на своих широких плечах. Со всех сторон их овевала холодом мэнчестерская ночь.
Как ни удивительно, но это не так, сказал Рулетт. В большинстве отношений это, возможно, и захолустье, но нам сообщали, что они весьма отзывчивы на сюрреализм вуду, свойственный Мелкому Ричарду, Лэрри Уильямзу, Домино, Спеллмену, Хьюи, Длинновласу, Арту и Джесси, все наши местные парнишки из Нью-Орлинза, очевидно, хорошо здесь известны.
Ни за что! отозвался Озон, отмахиваясь и чистя апельсин. Все это миновало много лет назад. Все они мертвы и похоронены. Им конец.
Тутотнюдь, пламенно произнес Рулетт, покручивая толстым пальцем у виска. Они не мертвей Хитлера.
Озон промолчал и соскочил с плеч принца.
Низкая северная туча ползла меж пластиковых пальм, что нелепо покачивались на крыше.
Мы уже заметили, что у кого-то в этом городе сюрреальное чувство юмора продолжал Рулетт, а сюрреализмэто все лишь усовершенствованное вуду. Рулетт зашагал вперед. Хоть и родился он во Франции и поэтически проявился на французском языке, странствия наши открыли для нас тот факт, что сюрреализм не есть прерогатива одних лишь французов. Это международное движение. Рулетт стиснул зубы и вгляделся в Озона из-под спутанных бровей. Ноздрям своим он позволил раздуться и испустить тлеющий охристый пар. Если здесь, в Мэнчестере жив сюрреализм, значит жив и Хитлер. Это можно гарантировать. Он намеренно рухнул навзничь на искусственную лужайку, вытянулся и сложил руки под голову. В легкие свои он втянул воздух. Сюрреализм с его красотой и свободой, таинством своим и безумием, своею вольностью и волшебством безо всяких оков или ярлыков вслед за Хитлером осмос сюрреализма может запросто оказаться перенесен сюда ветрами вуду от озера Поншантрен и из самого сердца Нью-Орлинза.
Хитлер, этот ваш балетмейстер галлюциногенной макулатуры, проворчал Озон с примирительной агрессией. Уж он-то умел продавать.
Именно. Рулетт вытянул из-под головы руку и дернул ею в воздухе. На верхней палубе воздушного судна в сотне футов над ними Озимандий причмокнул розовыми губами и приготовился им что-то крикнуть. Однако не успел он заговорить, как с нижней палубы раздался тупой и тяжелый грохот. Он становился все громче, разносясь по всему корпусу «Kraft Durch Freude». Огромная масса воздушного корабля просела в ночи.
Озимандий перевел взгляд с садика на крыше на люк главной палубы. Сей же миг тот распахнулся, и на палубу повалила толпа негритоидов, ритмично вжимая головы и изгибаясь своими блистающими корпусами.
Он отскочил из-за железного колеса и решительно вошел в самую их гущу.
Эй, глянцы! крикнул он группе креолов. Тащите кожухи, живо!
На свет выволокли шесть гробов и оставили под прожекторами. Озимандий вытянул унизанную драгоценностями руку.
Эй, глянцы, назад! И человечий экипаж отступил.
Он сжал кулак и воздел его.
Вперед, негритосы, и дуйте! Он сделал шаг в сторону, и негритосы из стали едва ль не в унисон шагнули впередих внутренние шестерни скрежетали пронзительной каденцией.
Вожак негритоидов, у которого в ножных суставах наросла зеленая плесень машинного отделения, споткнулся и упали безо всяких лишних сантиментов стальные пятки орды перемололи его и вбили в палубу.
Свиставший светловласый негритоид дотянулся до ближайшего к нему гроба. Из его красных глаз брызгало масло. Он откинул отделанную бархатом крышку и вынул единый кусок черной кожи. Вымоченная в костной жидкости, кожа тряслась на вытянутой руке негритоида, тонкая, как призрак.
Один за другим негритоиды повторяли это действие, вытаскивая из кожухов все новые кожи. Затем они расселись на палубе, скрестив ноги, ввели вялые кожи себе меж металлических челюстей и принялись из надувать.
В 8 утра вторника лорд Хоррор проснулся от известия, что его наградили орденом Британской империи. Диктор «Радио Би-би-си» зачитал краткое бесстрастное заявление, извлеченное из списка Премьер-Министра, который чуть раньше передала Королева. Почти незамедлительно в порчфилдскую квартиру начали прибывать доброхоты и телеграммы.
Позвонило телевидение «Гранада» и спросило, нельзя ли взять у него интервью. Можно ли немедленно отправить к нему съемочную группу? Оговорив гонорар, Хоррор согласился. Он позвонил своему начальству на «Би-би-си» и сказал, что выступит со своим заявлением в собственной радиопрограмме в час дня.
У парадных дверей толпились репортеры, и Менгу пришлось покидать квартиру через мусоропровод, чтобы заняться делами в «Чайной Менга и Экера» на Динзгейте. Рассчитывал вернуться он вскорости.
Утром у Хоррора не было времени расспросить Менга о Хитлере непосредственней. Чтобы уж наверняка, близнец первым делом позвонил своему информатору в «Мидленде», и ему сообщили, что сеньор Росса не строил на день никаких планов, за исключением одной встречи в десять утра. С известием о Награде, при полном внимании всех национальных средств массовой информации лорд Хоррор не сумел позвонить Россе и условиться о собственной встрече.
В раздражении он бродил по квартире, готовясь к своей речи. Он решил, что чем быстрее развяжется с прессой, тем будет лучше. Игры в неуловимую недотрогу лишь продлят их внимание. Он распорядился, чтобы Экер их впускалгруппами каждые пятнадцать минут, после чего уединился, дабы привести мысли в порядок.
К 12.15 все было кончено. Газетчики разошлись. Так, чтобы не слышали телевизионные техники, до сих пор собиравшие оборудование, он позвонил шефу полиции Эпплтону.
Джон, старина, вы слыхали новости?
Эпплтон ответил, что слыхал, и поздравил его.
Прекрасно, сказал Хоррор. Случилось раньше, чем я рассчитывал. Это может оказаться весьма к нашему благу. Мы не может себе позволить упускать такую возможность. Я предлагаю следующье: сегодня днем вы придете ко мне на программу и ясно изложите связь между этой наградой и нашим отношеньем к закону и порядку.
Говоря политически, это может привлечь к вашей политике лишние голоса и повлиять на ваши отношенья с комитетом «Сторожевой пес полицьи». Можете вообразить, что намерены сделать с этим сюжетом «Вечернье новости» вся первая полоса, как мне подсказали. Я знаю, они уже у нас в карманах, именно поэтому я им только что дал очень позитивное, жесткое интервию. Сказал я им, по сути, что если мы сумеем предоставить вам больше власти, которая вам, очевидно, нужна, еврейские подонки вскоре окажутся выметены с улиц Мэнчестера.
Вполне, согласился Эпплтон, хотя меня в той же мере заботит избавление всего города от порнографов, этнических меньшинств, тех, кто не ходит в церковь, и леваков.
Ну вот, пожалуйста, пропел Хоррор. Можете изложить это в контексте нашего сегодняшнего интервию.
Это мне понятно, своим ясным выговором рядового человека произнес Эпплтон.
Еще б не было, старый вы чертяка. Вы такой же гад, как и я! расхохотался Хоррор. Он мог себе представить начальника полиции вот в этот конкретный момент: ерошит руками темно-русые встрепанные волосы своей бородытакую причудливую бессознательную привычку он являл, когда его захватывали события, требовавшие активных действий по вопросам нравственности. Скажем, в половине третиего? стоял на своем он. Мне говорили, что программу продлят дольше обычного срока в три, поэтому у вас будет чистых полчаса в эфире. А после нажремсяобмоем награду.
Буду вовремя, херр Хоррор. Благодарю вас. Эпплтон повесил трубку.
Великолепный человек, сказал лорд Хоррор.
У себя в ванной Энкарнисьон Росса снова боролся со своим отражением. Он заимел привычку бриться воском для депиляции, что оказалось процессом долгим и мучительным. Ночью он удалял почти все изначальные пробку и воск из своего фальшивого носа, и Разящая Рука пожирал остатки с ломтиком горгонзолы.
Энкарнисьон отошел от зеркала чисто выбритым, за исключением усов, после чего, бережно держа Старину Разящую Руку в объятьях, голым шагнул в бирюзовую ванну «Хабитат» в форме лебедя. Ее окружал широкий бортик плиток из стеклянных осколков и керамики, откуда били миниатюрные фонтанчики, окутывая его своими каскадами. Он плавал, а вода пенилась чистой голубой газировкой.
Он выпустил из объятий Старину Разящую Руку, и тот полежал томно с ним рядом, после чего нырнул прямо под воду. В миг редкой интимности он принялся нежно чесать ему спину. Член взялся покусывать его, и крохотные уколы его зубов вызывали рассчитанный экстаз. Вскоре лоскутное шитье боли, от которого по всей коже Энкарнисьона побежали мурашки, завершилось, произведя роскошное и чувственное воздействие. Он почувствовал, как Старина Разящая Рука отвердевает.