Посмотришь?
Не твоё дело, ответил он.
Ну и ладно. Я встал и вместе с чеком отправился к Стюарту. Тот, как обычно, сидел за столом и листал компьютерный журнал. Я постучал в дверной косяк и, когда он поднял взгляд, вошёл.
Ты что здесь забыл? нахмурившись, поинтересовался он.
Есть проблема. Нужно поговорить.
Что за проблема?
У стола стоял стул, но Стюарт не предлагал присесть, поэтому я остался стоять.
Сумма в чеке меньше на 60 долларов.
Ничего не могу сказать, ответил Стюарт.
Знаю. Но вы же мой начальник.
Ну и что? Значит, я должен отвечать за всё, что происходит в твоей жизни?
Нет. Я просто подумал
Не надо думать. Я ничего не знаю о твоей проблеме и, сказать по правде, Джонс, мне плевать. Он схватил журнал и вернулся к чтению. Обращайся в бухгалтерию.
Я снова посмотрел на чек, на сумму и заметил кое-что, на что прежде не обращал внимания. Я прочистил горло.
Тут написано, что я отработал только четыре дня.
Ну, вот. Значит, сумма правильная. Дело закрыто.
Но я отработал пять дней.
Стюарт опустил журнал.
Чем докажешь?
Чем докажу? Вы же меня видели. В понедельник я помог вам с заметкой по IBM и переписал страницу для новой клавиатуры. Во вторник мы вместе встречались с мистером Бэнксом и обсуждали ГеоКомм, в среду и четверг я над ним работал. В пятницу я сдал работу и принялся за обновление еженедельной системы отчётов.
Я не могу отслеживать деятельность каждого работника компании. Честно говоря, Джонс, раньше бухгалтерия не ошибалась. Если они считают, что ты отработал только четыре дня, значит, так и есть.
Он снова вернулся к журналу.
Я смотрел на него. Какой-то Оруэлловский кошмар, натуральная «уловка-22». Поверить не могу, что это происходит на самом деле. Я заставил себя сделать глубокий вдох. За прожитые годы к подобным доводам у меня должен уже выработаться иммунитет. По идее. Молотки для Пентагона по три сотни долларов за штуку, разборки с провайдеромвсё это и многое другое вынуждало меня мириться с абсурдностью мира, в котором я жил. Но, когда сталкиваешься с этим лицом к лицу, то начинаешь натурально злиться.
Стюарт продолжал игнорировать меня. Он показательно облизнул большой палец и перевернул страницу.
Он улыбался. Мне захотелось обойти стол и врезать ему по морде, стереть эту мерзкую ухмылку с его рожи.
Вместо этого я развернулся и направился к лифту. Бухгалтерия находилась на третьем этаже, рядом с отделом кадров. Проходя мимо стойки, я заметил за ней Лизу. Я не обратил на неё внимания и направился прямо по коридору в противоположном направлении от конференц-зала.
Я поговорил сначала с секретарём, затем с бухгалтером, затем с финансовым директором и, несмотря на то, что я ожидал, что именно Стюарт должен отмечать моё присутствие, директор извинился за ошибку и пообещал приготовить исправленный чек к понедельнику.
Я поблагодарил его и ушёл.
Дома я всё рассказал Джейн, не укрыл ничего. Но при этом я не смог передать ей чувство разочарования, беспомощности, которое я испытывал каждый раз, когда сталкивался с недоверием Стюарта ко мне и его полнейшим доверием системе. Что бы я ни говорил, я не мог заставить её понять, что я чувствовал. Я сердился на неё из-за этого непонимания, а она рассердилась на меня, поэтому спать мы легли злыми.
6.
Не знаю, как именно моя работа влияла на отношения с Джейн, но она определенно влияла. Я вдруг начал раздражаться, злиться на неё безо всякой причины. Полагаю, я винил её за то, что она не застряла на такой же бессмысленной работе, как я. Я был глуп и вёл себя неправильно. Она ведь до сих пор училась и работала на полставки, разумеется, она не находилась в том же положении, что и я, но я всё равно на неё злился, а потом чувствовал себя виноватым. Ведь всё то время, пока я не мог найти нормальную работу, она оставалась со мной. Она никогда не давила на меня, всегда поддерживала. Я винил себя за подобное поведение.
И поэтому я продолжал над ней издеваться.
Что-то со мной явно не так.
Когда я только устроился на работу, то позвонил родителям, но с тех пор с ними не разговаривал. Джейн напоминала мне позвонить ещё раз, а я постоянно откладывал. Мама меня поддержала, отец тоже был счастлив тому, что я нашёл, наконец, работу, но они не проявляли никакой радости по этому поводу и меня это смущало. Не знаю, на какую работу они рассчитывали, но явно на что-то получше той, что я получил и сейчас мне было несколько неловко обсуждать с ними этот вопрос, чем как в первый раз.
Я любил своих родителей, но близких отношений у нас в семье никогда не было.
В отношениях с Джейн тоже наступило похолодание. До недавнего времени мы являли собой отдельную крошечную вселенную, и всем мы занимались вместе, начиная от учёбы и заканчивая проведением досуга. Но сейчас мы начали друг от друга отдаляться. Мы больше не были единым целым. Я работал с 8 до 17, приходил домой и всёмой день окончен. По вторникам и четвергам у неё были вечерние занятия и дома она раньше девяти вечера не появлялась. По понедельникам, средам и пятницам она либо занималась учёбой, либо готовила занятия для малышни в детсаду.
Выходные она проводила в библиотеке или в кровати в окружении книг.
У меня выходные были свободны, но я никак не мог к этому привыкнуть. Сказать по правде, я не знал, чем именно заняться в первую очередь. Во время учёбы я либо работал, либо, как Джейн, занимался. Теперь же у меня было два дня полнейшего безделья. Нужно было много чего сделать по хозяйству, посмотреть по телевизору, почитать. Вещи старели очень быстро и я полностью осознавал необходимость этого свободного времени. Изредка по выходным мы ходили по магазинам или в кино, но, как правило, она что-то учила, а я занимался своими делами.
Как-то в субботу я оказался в торговом центре Бреа, в музыкальном отделе и покупал какие-то бесполезные записи лишь потому, что мне больше нечем было заняться. Когда я остановился у отдела «Хикори Фармс», то заметил, как из магазина электроники выходил Крейг Миллер. Я воспрянул духом. Я не видел Крейга с выпускного и побежал к нему, размахивая руками и улыбаясь.
Он меня не заметил и продолжал идти по своим делам.
Крейг! позвал я.
Он остановился, вздрогнул и посмотрел на меня. Какое-то время он тупо на меня таращился, будто не узнал, затем его лицо расплылось в улыбке.
Ну, чем занимаешься? спросил я.
Всё ещё учусь. Планирую получить степень в политологии.
Я ухмыльнулся.
Всё тусуешься в «Эрогенной зоне»?
Он покраснел. Это было странно, я раньше никогда не видел, чтобы Крейг был чем-то смущён.
Ты меня там видел?
Ты сам меня туда водил, забыл?
А, точно.
Повисла тишина, ни я, ни он не знали, что сказать и это было странно. Крейг всегда отличался болтливостью, если он находился рядом, тихо не было никогда. Сколько я его помню, ему всегда было, что сказать.
Ну, сказал он, переминаясь с ноги на ногу. Я, пожалуй, пойду. Надо домой. Если опоздаю, Дженни меня прибьёт.
Как она, кстати?
Отлично, отлично.
Он кивнул. Я тоже кивнул. Он посмотрел на часы.
Ну, я пойду. Рад был повидаться, эм Он посмотрел на меня и понял, что ошибся.
Я посмотрел ему в глаза и всё понял.
Он меня не узнал.
Он вообще не понимал, кто я такой.
У меня было такое чувство, будто мне влепили пощёчину. Меня как будто предали. Я смотрел, как он пытался вспомнить моё имя.
Боб, подсказал я.
Точно, Боб. Прости. Запамятовал. Он помотал головой и тихо рассмеялся. Альцгеймер виноват.
Я отвёл взгляд. Запамятовал? Мы два года тусовались вместе. В колледже он был моим лучшим другом. Я не видел его пару месяцев, но, мне кажется, имя друга невозможно забыть и через полгода.
Теперь я понял, почему он так смутился от встречи со мной, почему вёл себя столь официально. Он не знал меня и весь разговор притворялся.
Я подумал, что теперь он оттает. Он знал меня. Помнил меня. Мне показалось, что сейчас он расслабится, прекратит притворяться и между нами завяжется нормальный разговор. Но он снова посмотрел на часы и сказал:
Прости, но мне, правда, нужно идти. Рад был увидеть. И исчез в толпе, коротко махнув мне на прощание рукой.
Я замер на месте. Что, блин, тут вообще происходит? Я посмотрел налево. На экране одного из телевизоров в магазине электроники я увидел знакомую рекламу пива. Кучка студентов собралась с пивом и чипсами посмотреть воскресный футбольный матч. Всё это были здоровые крепкие молодые люди приятной внешности, они веселились, хлопали друг друга по плечам и спинам, смеялись.
Моя студенческая жизнь выглядела не так.
Сцена веселящейся перед телевизором компании сменилась кружкой с пивом, а затем логотипом бренда.
В колледже у меня не было большой компании друзей. У меня там вообще друзей почти не было. Только Крейг и Джейн и всё. Воскресные дни мы проводили не в компании таких же лоботрясов, а в спальне, за книгами. По телевизору начался другой рекламный ролик. До сей поры я и не осознавал, насколько уединенно прошли мои студенческие годы. Картинки счастливой близкой дружбы, сохранявшейся потом долгие годы, для меня были лишь картинками. В реальность они так и не воплотились. С сокурсниками по колледжу я не был настолько близко знаком, как с одноклассниками по школе. В колледже отношения были более холодными, каждый был предоставлен сам себе.
Я задумался о тех временах и внезапно осознал, что за всё время учёбы ни разу не общался лично с кураторами. Нет, я их знал, но для меня они были похожи на персонажей телешоу, я смотрел на них, но не общался с ними. И я сомневался, что хоть один помнил меня. Я встречался им только в течение одного семестра, да и то, чаще всего в виде фамилии на листе бумаги. Я никогда не задавал вопросов, никогда не оставался, чтобы помочь, всегда сидел в самой середине аудитории. Я был совершенно анонимен.
Я сначала решил ещё погулять по торговому центру, зайти в пару магазинов, но передумал. Я хотел домой. Мне вдруг показалось странным ходить от магазина к магазину, не замечаемым никем вокруг. Я чувствовал себя некомфортно, мне хотелось к Джейн. Она может заниматься учёбой, у неё может не найтись на меня времени, но она хотя бы знает, кто я такой. Эта мысль мне понравилась и я спешно направился к выходу.
По дороге домой я не переставал думать о встрече с Крейгом. Я пытался объяснить произошедшее, выделить что-то разумное, но не смог. Мы не были просто знакомыми, которые встречались лишь на занятиях. Мы вместе тусовались, вместе занимались разными делами. Крейг не был глуп, и если не какая-нибудь болезнь мозга или умственное расстройство, вряд ли он мог забыть меня.
Может, проблема не в нём, а во мне.
Это наиболее верный ответ, но мне было страшно об этом думать. Я знал, что я не самый интересный человек в мире, но меня угнетала сама мысль о том, что единственный друг мог забыть меня всего за два месяца. Я не был эгоманьяком, не считал, что у меня есть какое-то особое место в этом мире, но меня удручал тот факт, что моё существование настолько бессмысленно, что окружающие меня едва замечали.
Когда я вернулся, Джейн разговаривала по телефону с подругой. Она посмотрела на меня, улыбнулась и мне полегчало.
Может, я просто себя накрутил. Слишком много об этом думал.
Я прошёл в ванную и взглянул на себя в зеркало. Какое-то время я изучал своё отражение, пытаясь понять, каким меня видели остальные. Я не был красавцем, но уродом меня назвать нельзя. У меня были светло-русые волосы средней длины, обычный нос, не большой и не маленький.
Я выглядел абсолютно средне. Средний рост, среднее телосложение. Я носил обычную одежду.
Я был обычным.
Странно. Не могу сказать, что удивился, но раньше я об этом никогда не думал и почувствовал себя неуютно от того, как легко мне удалось оценить себя. Мне хотелось, чтобы во мне нашлось что-то уникальное, чудесное, но ничего такого я не заметил. Я был совершенно обычным человеком.
Возможно, этим и объяснялось происходившее на работе.
Я отбросил эти мысли и вышел из ванной в гостиную.
В течение следующих нескольких дней я в полной мере осознал, благодаря тому, как я общался, что делал, что я был совершенно обыкновенным. Наши разговоры с Джейн были примитивными, работа простой. Неудивительно, что Крейг меня не вспомнил. Я был настолько обыкновенным, что забыть меня оказалось совершенно несложно.
Был ли я обычным в постели?
Этот вопрос в той или иной степени беспокоил меня всё время ещё до встречи с Крейгом. Он просачивался в мысли, когда я находился рядом с Джейн, витал где-то на задворках сознания. Теперь же он, если и не обрёл словесную форму, но очертания его проявились в полной мере. Я пытался не думать об этом, когда был с Джейн, когда мы вместе ели, разговаривали, принимали душ или лежали в постели, но он пожирал моё сознание изнутри, с тихого шёпота перейдя на крик, так что я больше не мог его игнорировать.
Вечером в субботу, во время новостей и перед очередным выпуском «Субботним вечером в прямом эфире» мы обычно занимались сексом. Обычно я не анализировал этот процесс, не задумывался над тем, что мы делаем и почему, но теперь я ощущал себя стоящим в стороне оператором с камерой, заметил, какими скованными были мои движения, как одинаково я отвечал на её ласки, как всё было скучно и предсказуемо. Мне с трудом удавалось поддерживать эрекцию и приходилось сосредотачиваться, чтобы кончить.
После чего, я скатывался с неё, тяжело дыша и смотрел в потолок, рассуждая о произошедшем. Мне бы хотелось думать, что всё прошло отлично, что я прекрасно справился, но я понимал, что это не мой случай. Я был обычным.
Мой член наверняка был самого обычного размера.
Наверное, я доставлял ей совершенно обычное количество оргазмов.
Я посмотрел на Джейн. Даже сейчасособенно, сейчаспотная и разгорячённая после секса, с прилипшими к лицу влажными волосами, она была прекрасна. Я всегда знал, что она лучше меня, красивее меня, умнее, способна привлечь внимание, но сейчас от этой мысли мне стало больно.
Я осторожно коснулся её плеча.
Ну как? спросил я.
Она взглянула на меня.
Что?
Ты кончила?
Она поморщилась.
Разумеется. Что с тобой не так? Ты весь вечер какой-то странный.
Я хотел объяснить ей свои чувства, но не смог.
Я помотал головой и ничего не сказал.
Боб?
Я бы хотел, чтобы она разубедила меня, сказала, что я не обычный, что я особенный, прекрасный, но мне казалось, что она скажет: «Я люблю тебя, несмотря на то, что ты обычный». А таких речей я слышать не хотел.
В голове эхом звучали слова её матери: «ничтожество пустое место».
А что если она встретит кого-то с более умелыми руками, ловким языком и членом большего размера?
Об этом я даже думать не хотел.
Я я люблю тебя, сказал я.
На лице Джейн промелькнуло удивление и она смягчилась.
Я тоже тебя люблю, ответила она и поцеловала меня в губы, затем в нос, в лоб, мы обнялись, укрылись одеялом и до самой ночи смотрели телевизор.
7.
Убежденность в собственной посредственности крепла во мне с каждым днём. Даже Хоуп перестала со мной разговаривать, пока я не обращался к ней первым, и мне не раз казалось, будто она забывала, что я работал в «Автоматическом интерфейсе». Как будто я превратился в тень, стал призраком компании.
Погода менялась, становилось теплее, приближалось лето. Мне было грустно. Мне всегда становилось грустно в солнечные дни. Контраст между красотой ярко-голубого неба и серостью моего бытия разделял мои мечты и реальность сильнее, чем, что бы то ни было.
Я полностью погрузился в работу над ГеоКоммомполноценным руководством, а не идиотскими писульками, которые я сочинял прежде. Я получил доступ к машинам программистов. Мне продемонстрировали работу системы. Мне даже разрешили протестировать её на одном из терминалов. Мне начало казаться, что моя работа начала меняться, и она менялась бы, если бы я проявлял хоть малейший интерес к происходящему. Но я не проявлял. На должность помощника координатора межведомственного взаимодействия и вторичной документации я заступил не по своему желанию, а вследствие необходимости и особенности данной работы меня никак не впечатляли.
Единственным, кто продолжал обращать на меня внимание оставался Стюарт. Казалось, он стал ещё злее. Его бесил факт, что Бэнкс или кто-то выше него позволил мне остаться. Он приходил ко мне в кабинетне к Дереку, а ко мне, вставал передо мной и смотрел, как я работаю. Он ничего мне не говорил, не спрашивал, над чем я работал, просто стоял и смотрел. Меня его присутствие раздражало и он знал об этом, но я раз за разом отказывал ему в удовольствии насладиться проявлением моих чувств. Я мог лишь не обращать на него внимания и продолжать работать. Со временем, он уходил.