Виталий Каплан, Алексей СоколовСтруна
Пролог
Просто так кирпич на голову не падает. Я узнал об этом в третьем классе и страшно гордился своей причастностью. Тупые одноклассники, читавшие одну лишь «Родную речь», разумеется, верили во всякие там «вдруг» и «авось». Я же хранил загадочную улыбкуправда, мало кто ее замечал.
Сейчас в улыбке моей не было ничего загадочного. А вот ощерившегося вампира я очень даже напоминал. Липкие дорожки крови на заросших щеках, встрепанные волосы Возможно, в лунном свете глаза отливают красным. Правда, здесь, в грузовике, зеркала почему-то не было
Нам не стали завязывать глаза. Сквозь плотные борта не пробиться даже лучику, да и фиксируй мы все дорожные поворотычто толку?
Значит, правда. Но ведь хочется усомниться, хочется И хотя ситуация ясна как на ладони, где линии отнюдь не рифмуются с инеем Утешусь прикладной философиейвсе остальное еще хуже.
Трясло изрядно. Грузовик, несомненно, стар. Прямой потомок динозавров Ну, или мамонтов взяли какой не жалко. Дело известноепосле акции его загонят в кювет, пробьют бензобак Пять минут геенны огненнойи все кончено, господа криминалисты отдыхают.
Впрочем, они и так не станут беспокоиться. Не вчера же родились, понимают«Струна».
Это будет, как в боевиках с ядовитыми обложками? Выведут в чисто поле, поставят мордой к стенке, пустят пулю в затылок? Или «Струна» на выдумку хитра? Люди шептались о всяком. И где тут фольклор, где крупица истины?.. В темноте не разобрать.
Я сам себе удивлялся. Будто не меня везут лунной ночью в древнем грузовикеубивать. Будто я расположился на диване, укутался зеленым пледом, прихлебываю чай с лимономи читаю новый роман фантаста Сомова.
Да, понятно, защитная реакция, мозг ставит фильтры. И словно не было подвала с засиженной мухами лампочкой, лохани с вонючей жижей, а в довершениеВысокого Суда в Мраморном зале. Неужели иронияэто единственное, что из меня не смогли вышибить?
Грузовик вновь дернулся, надсадно взревел раненым буйволоми вдруг затих. Мелко-мелко затрясся, выдохнул из себя остатки жизни. Приехали, надо полагать.
Товарищи мои по несчастью никак не комментировали прибытие. Да и стоило ли разменивать оставшиеся минуты словами. И так уж их было сказано с избытком.
Пару минут ничего не происходило. Потом коротко лязгнули дверцы.
Ну-ну, деревянные! Засиделись? послышался хриплый, ломающийся басок. Выходить строго по одному, руки за голову
Никогда в жизни не пробовал вылезать из кузова с руками на затылке. Очень неудобно.
Естественно, подножки я не нащупал и смачно шлепнулся в грязьс полутораметровой высоты. Умудрился же водила причалить прямо в необъятную лужу
Понежиться мне, ясное дело, не дали. Коротко, без замаха, пнули под ребраи пришлось, кряхтя, подниматься. За несцепленные на затылке руки я тут же заработал второй «гостинец». И как-то очень быстро понял, что умирать надо с максимально возможным комфортом. Это значитне рыпаться и выполнять команды быстро и точно.
Да в самом деле, перед кем тут вставать в гордую позу? Затянутым в черное ребятишкам такое не впервой. Время Мраморного зала, время торжественных слов кончилось.
Мы стояли коротенькой строчкой-шеренгой, лицом к выщербленному диску луны, а они стояли напротивгибкие черные тени, ноги слегка согнуты, точно готовые распрямиться пружины. Короткие, кажущиеся игрушечными автоматы направлены нам в животы, а вот лица совершенно не видны. Просто головы, затянутые то ли темными платками, то ли танкистскими шлемами.
Сзади дохнуло холодным ночным ветром, запах пожухлой травы сливался с горьковатым далеким дымом, и где-то у самого горизонта мерцали слабые огонькине то окна заброшенной деревушки, не то рыжие языки костров. Кто и зачем развел их тут?
А поле казалось покрытым россыпями серебряных монеток, и хотя я знал, что это блестит в лунном свете изморозь, но глаза сейчас были мудрее мозгов.
Тишина стояла какая-то нереальная, невозможная. Ни птичьих криков, ни мышиных шорохов, ни еле слышного лязга электрички вдали. Будь время вслушатьсяи впрямь различишь, как «звезда с звездою говорит»
Но времени уже не было. Один из черных комбинезонов выдвинулся вперед и глуховато сказал:
Что ж, господа деревянные, вы знали, чем кончите. Зло, принесенное вами в мир, нельзя изгладить, но можно остановить. А вы, носители пустоты, в пустоту и уйдете.
Он запнулся, зачем-то оглянулся назад, и луна отразилась в его глазах, блеснувших сквозь прорези матерчатой маски. Похоже, еще не затвердил наизусть ритуальную формулу.
Но Высокая Струна все же не обделила вас своим милосердием. Каждому из вас она дает шанс и помилует тех, в ком остались еще ростки света, кто способен прозвенеть в ответ. Тех ждет не пустота, но долгий путь искупления, в далеких мирах, за гранью тишины
Короче, деревянные, прервал его другой голос, постарше, с едва различимой ироничной хрипотцой. Сейчас вы по команде бежите туда! и обладатель голоса, невысокий и кряжистый, вытянул руку к невидимому горизонту. Помните, в глаза вам должна светить луна. Шаг в сторонусразу пуля. Бойцы стоят с обеих сторон. Кто добежит до горизонта, спасется.
Он затих на пару секунд, а потом коротко выдохнул:
Пошли!
Еще секунду наша шеренга смертников стояла, оцепенев, а потом вдруг разломалась и вот я уже бегу, и колотится клубок боли в левом боку, а впереди, разбрызгивая лужи, мчатся неловкие фигуры моих товарищей по несчастью. Но тишины уже нет, сломалась тишина, сзади не умолкает автоматный треск, слышится тонкий, истерически пронзительный свист, похожий на птичий, только птички эти весят девять граммов и сделаны из свинца.
Никогда раньше не приходилось мне бежать по ночному полю, оскальзываясь на лезущих под ноги кочках, путаясь в усохшем, но все еще цепком и плотном бурьяне, загребая ботинками из глубоких луж. Брюки мои вымокли по колено, хоть выжимай, колотье в боку с каждой секундой становилось сильнее, боль впивалась в потроха жадным, злым язычком огня, а в голове стоял серый безнадежный туман.
Ни страха, ни надежды, ни досадылишь монотонный, одуряющий ритм, бесконечное мельтешение синих кругов перед глазами, а вокругсухой треск очередей, и все меньше фигур впереди, равнодушное лунное око озирает застывшие среди мертвой травы темные пятна. А я все бегу, хотя давно уже пора словить свинцовую птичку, растянуться таким же нелепым пятном на холодной осенней земле Ночь в тоскливом октябре да, вот как оно на самом деле
А потомсумасшедшая, такой не бывает, не должно быть! боль в правой ступне, точно над ней сомкнулись железные челюсти, и опрокидывается щербатый горизонт, лунный шар скачет через все небо, и острые стебельки колют шею, а в ушах плещется ледяная вода. Плещетсяи затягивает небо, луну, всё
Остается один лишь звон. То ли комариный, то ли оборвалась гитарная струна
Часть первая. В железных зубах
1
День был удачным. Во-первых, изрядно потеплело. Еще со вчерашнего вечера заволокло горизонт свинцово-серыми тучами, метель плясала, свистела и выкидывала коленца, а к утру незаметно сменилась мелким, промозглым дождичком. Само по себетоже не сахар, но с прежним морозом не сравнить. Нога ноет, зато хоть на улицу сунуться можно без риска превратиться в ледяной столб.
А во-вторых, я нашел золотую россыпь. Ну, положим, не совсем золотуюстеклянную. Никогда раньше не замечал этой забегаловки. Вроде кабак как кабак, ничего особенного, а вот концентрация тары вблизивыше всякой статистики.
И, что самое интересное, об этом Эльдорадо еще не пронюхали вездесущие местные бабушки. Счастлив мой Бог, иначе бы не уйти мне оттуда. Стая разъяренных бабок пострашнее и ментов, и рыжего Коляна со свитой. Те еще могут ограничиться понтами, но бабушкиникогда. Они борются за жизнь в полном соответствии с теорией Дарвина. Не угрожают и не глумятся. Они бьютс обреченной беспощадностью. Или с беспощадной обреченностью. Хуже бабок, пожалуй, разве что стая бродячих псов, особенно если вожак у них из благородных, овчар какой-нибудь или бультерьер, и обуревает его высокое, почти человеческое чувствоместь. Месть жестокому людскому роду, вышвыривающему своих мохнатых друзей на помойку.
Я неплохо понимал этих умных зверейи старался держаться от них подальше. Пока проносило, а вот Маню-Варежку на той неделе погрызли. Изрядно погрызлипо-хорошему надо бы в больницу, только кто ж ее без документов оформит? Отлежалась в подвалеи ничего. На улицу, правда, пока не выходит
В итоге неплохо сегодня наварился. Бедная Лиза, приемщица стеклотары, пребывала в мажорном настроении и потому даже не забраковала две бутылки с треснувшими горлышками. Расплатилась щедро, почти по номиналу. Теперь я богач. Даже отстегнув положенную долю Рыжему Коляну, даже сунув пару червонцев доходяге Шкертику, положу в нагрудный полотняный мешочек четыре червонца. Только вот не зря ли эти мои потуги? Вырвусь ли когда-нибудь из этого загаженного Мухинска? Кто я теперь, если вдуматься? Не более чем муха в паутине.
Солнце давно уже уползло за далекие крыши Промзоны, и лимонно-розовое марево на западе готово было раствориться в синих чернилах наступающей тьмы. Тонким острым лезвием нависал надо мной молодой лунный серп, и вспоминался отчего-то «Колодец и маятник» Эдгара По. Я и впрямь ощущал себя беспомощной, привязанной к скамье жертвой, и шныряли вокруг наглые серые крысы, сверлили меня темными бусинками глаз, а огромное стальное острие с каждым взмахом становилось все ближе и ближе.
А к вечеру все же похолодало. Пока еще терпимо, но если процесс пойдет развиваться, драное пальто, наследство дяди Коржика, меня не спасет. Тогда и носу из подвала не высунуть. А значит, в долгий ящик отправляется вожделенный билет, да и попросту оголодаю. Конечно, кое-кто из наших, подвальных, поделится. Люди всюду есть, пропасть не дадут.
Только вот стыдно объедать ту же Маню-Варежку. Стыдно получать кусок, который мог бы пойти ей Или Севке, недавно прибившемуся к нашей стае пацаненку. Ребенка же лечить надо, и срочно, но куда там Вместо белого потолка клиникигрязный подвал, тучи злобного комарья, засилье тараканов И все равно, если судить беспристрастно, для мальчишки это лучше, чем так называемый родной дом.
Парализованная бабка и проспиртованная особь, которую язык не поворачивается назвать матерью. Синяки по всему телуи дистрофия первой степени. Смешно сказать, он у нас в подвале отъелся как следует. Маня-Варежка над ним шефствует, проявляет лучшую часть своей натуры. Худшую проявит, когда сможет выбираться на улицу, да и потеплеет. Я тоже пообщался с Севкой. Да Умственное развитие оставляет желать Какой там пятый класс, в коем, согласно бумагам, он обучается! Там и первого-то не наберется. Едва читает, счет в пределах десятка «А на фига мне», тихо бурчит, не поднимая глаз. В общем-то, он прав.
Помочь ему нечем. Ну, посуетится образовательное начальство, засунет пацана в интернат для слабоумных. И толку? Либо сбежит оттуда через месяц, либо окончательно спятит Смешно сказать, но возникла у меня мысль о «Струне». Глядишь, и был бы толк. Но я вовремя выкинул ее из головы. Слишком уж явственно помнил холодное лунное поле и чириканье свинцовых птичек
Ну, остается надеяться, что морозы не окажутся чересчур жесткими. В пределах возможностей пальто. Хороший был мужик дядя Коржик! Собственно, он-то меня в подвал и притащил, и опекал всячески, и даже с рыжим Коляном потолковал, чтобы тот хоть поначалу расценки для меня скостил. «Ты же видишь, простуженно гудел он, раскуривая Беломорину, интеллигент наш Костик, весь как есть гнилой и к жизни неприспособленный. Ему учиться еще и учиться. Так что с паршивой овцы А то еще по дури чего сотворити тебе без пользы, и нам хлопоты».
Да, умен был дядя Коржик! Еще бы пил меньше А такдо пятидесяти не-дотянул. Плохо помер, в одиночестве Его только на второй день наши отыскали. Делили вещи потом, конечно. Да там и вещей-то смех один. Но вот пальто мне досталось. И даром что замызганное, а оказалось впору. Габаритами мы с дядей Коржиком сходились.
Что ж, теперь придется начинать по новой. Жалеть себяпоследнее дело. Ну, пускай полгода пройдет, но наберу я в конце концов на этот вожделенный билет. И прямикомв Северск-Дальний. Интересно, узнает ли меня Леха? Давно мы не переписывались. Но как бы там ни былопоможет. А там, в тихом сибирском городке, вполне можно жить. Какая-никакая работа найдется особенно если выправить новые документы. А у Лехи как раз тесть в тамошней милиции служит если еще не на пенсии, конечно. Глядишь и по специальности устроюсь, там же наверняка дикая нехватка учителей. Как, впрочем, и везде.
В принципе ничто мне не мешало написать Лехе хоть прямо сейчас. Но что-то удерживало меня от этого. Правду все равно в письме не стоит излагать. Конечно, вероятность лишних глаз минимальна И все-таки Не хотел я подставлять Леху, пускай и с вероятностью ноль целых ноль десятых. Подписаться-то на конверте в любом случае нельзявроде как новое почтовое оборудование сканирует адреса и подписи Для облегчения сортировки и надежности доставки. А сие означает, что в некой базе данных вполне может оказаться моя фамилия. И все, этого достаточно. Хакеры в «Струне», надо полагать, высшего класса, наверняка содержимое почтовых баз отслеживают. А ведь они не успокоятся, пока меня не отыщут Дедушка с бабушкой гонятся за Колобком
Как-то незаметно исчезли всякие признаки заката, небо блестело ломкими льдинками звезд, и им не мешал ни юный месяц, ни редкий свет городских фонарей. Все-таки Мухинскглухая дыра. Несмотря на полумиллионное население, по сутион большая деревня. Заводы стоят, дымом атмосферу не портят. И расстилается над головой иссиня-черная пустыня, перечеркнутая размытой полосой Млечного Пути. В Столице такого не увидишь.
Мне не хотелось возвращаться в подвал. Ну чего я там не видел? Вонь, испарения давно не мытых тел, пьяные, с надрывом, песни вперемешку с руганью. Бесконечные разговоры об одном и том же, сто раз пережеванные исповеди и обиды Почему бы мне просто не погулять? Без всякой цели, забыв о суете, забыв о больной ноге и лунном поле? Погулять, будто время сделало петлю, прыгнуло назад на целый год. Погулять, как мы гуляли с Лариской Пускай и без Лариски.
А до Нового года меньше недели осталось Может, рискнуть, открытку ей выслать? Без подписи, с одними лишь словами: «Жив. Люблю. Надеюсь». По почерку она все поймет. Увы, нельзя. Знаю я Лариску, в себе не удержит, поделится с моими А тампойдет клубочек мотаться по ниточкам
Странно: мне казалось, что Мухинск я изучил уже вдоль и поперек, но сейчас, оторвавшись от привычного потока мыслей, я вдруг понял, что этих мест не знаю. Какие-то глухие длиннющие заборы, огромные одноэтажные строения без оконнаверняка склады. Слева, плохо различимая в темноте, раскинулась брошенная стройка. Опять, наверное, финансы у города накрылись.
Прямо по курсупомойка. Толпились, чуть ли не наезжая друг на друга, железные контейнеры. Их было множество, но мусору все равно не хватало места, и недавно выпавший, не успевший еще потерять белизну снег был усеян битым стеклом, картофельными очистками, рваными газетами
Мимо проскользнула кошка, решительно устремилась к контейнерам. Может, та самая, рыжая, что уже встречалась мне сегодня, но в темноте, как известно, все они серы. Тем более фонарей тутраз-два и обчелся, и главную подсветку давал все тот же юный месяц. Почему-то здесь он заметно ярче, чем дома. Представляю, что творится в полнолуние!
И еще, в отличие от столицы, стояла невозможная, абсолютная тишина. Ни лязга трамваев, ни гудков машин, ни льющейся из окон музыки Первобытное безмолвие, точь-в-точь как на лунном поле. Лунное поле Я попытался выбросить его из головы, но не смог. В безмолвном воздухе, как и тогда, дрожала невидимыми нитями тревога. Еще несколько минут назад все было иначе. А потом что-то вдруг поломалось, и тишина начала набухать, наполняться темной, готовой взорваться тяжестью.
И взорвалось.
В первую секунду я даже и не понял, что это крик. Но потом ударило по мозгамдетский отчаянный вопль, почти визг, наполненный болью и ужасом.
Проклятая нога! Неловко загребая снег, я бежал к чернымкуда чернее небаруинам стройки и матерился на бегу. Ни раньше, ни позжеименно сейчас горячо и весело выплеснулась боль, почти такая же, как и в ту октябрьскую ночь.