Дед сидит на табуретке возле открытого контейнера и мастерит. Это его любимое занятиездесь, в нашем поселке, куда мы выбираемся на лето. На летои на редкие выходные. Некогда. Бабушка и дед читают лекции, онав высшей школе профдвижения, онв авиационном. Я хожу в школу.
В школу?! Да будь она неладна, школа эта! Не хожу туда и ходить не собираюсь!..
Кошелек на комоде.
Помню
Конечно, помню! Комод в дальней комнатетой, что прямо по коридору. Там ночуем мы с дедом, а бабушка спит на втором этаже, в «фонарике». До сих пор не знаю, как правильно назвать это чудо архитектуры. То ли лоджия, то ли застекленный балкон. Оттуда виден весь сад, видна дорога за забором, решетчатая ограда соседской дачи
Взбегаю по ступенькам, пересекаю веранду. Справа картинаАйвазовский «После бури». Копия, конечно, но мне очень нравится. А в коридорегравюры, виды нашего города. Это бабушке художник подарил, они знакомы чуть ли не с довоенных времен.
Картина так и осталась там, в брошенном доме под острой крышей. А гравюры у меня, вынутые из рамок, пожелтевшие
О чем я? Они «здесь», я их вижу!
Комодполированный, бурый, чуть ли не позапрошлого века. На нем кошелек, рядом «Вечерка», развернутая там, где программка. А телевизор? Да вот он, у окна! Не очень новый, конечно, «КВН», но два канала берет. То есть в городе берет, здесь же только одинпервый, московский. Что поделаешь, это же не «Березка», всего лишь «КВН». Как говорит дедушка: «Купил, включилне работает».
На моей кроватикнижка. Что читаю? Ну конечно! Василий Ключевский, том второй. Остальные тома в соседней комнате, на полках. Там еще много чего есть, до самой осени хватит. И на следующий год останется.
Из восьми томов уцелели только пять. Остальные пришлось докупать, переплачивать.
[]
Я пойду, бабушка?
Купи себе шоколада. Того, что тебе нравится.
Ох, бабушка! Сколько тебе сейчас лет? Чуть за шестьдесят, наверное. Ты молодец, до сих пор работаешь, студенты тебя побаиваются, знаю. А дед (я его дразнил «дед-медвед») на пенсии, ему скоро семьдесят. Деду очень трудно ходить. Контузия, та, что он получил на Сандомирском плацдарме, все-таки догнала
Я не ем шоколада, бабушка. Уже много лет не ем. И сладкого не ем.
Она удивляется, но не слишком. Бабушка привыкла к капризам любимого внука. То он не ест суп, то не желает шоколаду, то мечтает поступить именно на истфак, где конкурсвосемь человек на место, то не хочет распределяться на кафедру истории КПСС.
На велосипеде поедешь?
Оборачиваюсь. Мой «Спорт-шоссе» на веранде, у самого входа. Но мне надо к магазину, значит, спускаться вниз. Спускатьсяничего, а вот обратно Да и сколько той дороги?
Пробегусь. Вечером покатаюсьдо Мерефы и обратно.
Ты все-таки осторожней.
Осторожней? Ох, бабушка! Залитый солнцем поселок, пустая улица, зелень садов. И цветы, всюду цветы
И я слышу все, слышу даже свое имя! Не нужно угадывать слова, ловить смысл, переспрашивать. Дед и бабушка Как редко я их вижу вместе, вдвоем!
[]
Я прочел твою диссертацию, дедушка. Не так давно прочел Ты писал о коллективизацииу нас, в нашей области. И ни разуни разу! даже не упомянул о голоде. О голоде, о депортациях. Понимаю, ты защищался еще в 1952-м, но мог хотя бы намекнуть
В последней главе. Разве ты не заметил? Где я рассказываю о помощи голодающим. Если есть помощь, значит, есть и голодающие.
Помню. Но там нет такого слова«голодающие».
Там есть «продовольственная помощь». А зачем продовольственная помощь в деревне? Умномудостаточно. А в приложениицифры. Стоит лишь взять карандаш, бумагу, сложить все вместе
У тебя часы за коллективизацию, дед. Серебряный «Буре» от ЦК КП(б)У. За что? Что ты делал?
Я был в особой группе Центрального Комитета. Главная задачапредотвращение эмиграции из пограничных районов. Любыми средствами Разве ты не знал?
Узнал. Не так давно Дедушка, ты расскажешь мне про пустыню? Как ты в Ташкент на верблюде ехал?
Эх, солдат Яшка! Это я тебе маленькому рассказывал. Тебе очень нравилось.
Еще бы! Пустыня, львы, тигры, жирафы еще, да? А я ее видел, пустыню эту. Причем именно под Ташкентом, правда, зимой.
Я тоже там был зимой. В феврале 1942-го, всего пару дней. Отвез в Ташкент твою бабушку и твоего папу и уехал на Урал. Там наш корпус формировался.
Гвардейский Уральский орденов Кутузова и Богдана Хмельницкого? Дед, почему ты так мало рассказывал о войне? И не только о войне? Я тебя все время спрашивал, а ты
А ты бы о ТАКОМ рассказывал? Ты вырос, внук, вонседина на висках. Неужели до сих пор не понял, почему мывсе! молчали? Эх ты, солдат Яшка!
Дед-медвед!
[]
По аллее, мимо цветущего тамариска Или божьего дерева? Никак не запомню. Мимо нашего маленького виноградника («шасла», очень сладкая!) к серому штакетнику забора, к скрипящей калитке, возле которой растет высокий тополь. Оглянуться? Не стоит, я и так вижу. Вижуи знаю. Бабушка поднимется на крыльцо, скоро обед, надо готовить. Дедушка тоже встанет, но сначала снимет очки, уложит их в кожаный футляр, нашарит рукой палку. Она всегда стоит справа
Рекс! Рекс, ко мне!
Огромная черная овчаркаовчар! неслышно подбежала, ткнулась холодным носом, пристроилась рядом. Рексдедов любимец, предмет зависти всех соседей. Характерточно дедов. Никогда зря не лает, спокойный, молчаливыйдо поры, до времени. А уж когда пора настанет!..
Рядом! Гулять!..
[]
Я не видел сегодня бабочки. Да вот онамаленькая точка на небе! Совсем маленькая, совсем-совсем.
Мы часто гуляем вместе. Рекса не надо водить на поводке, это вам не болонка. Он любит гулять, особенно на прудкоторый за магазином. Плавает он просто здорово
Рядом!
Это я зряРекс и так рядом. Дорожка узкая, но места вполне хватает. Из-за забора к нам тянутся ветки со спелыми вишнями, с завязями яблок. Тут очень много яблонь.
Скоро будет пустырьогромный, целая площадь, там перекресток, нам налево
[]
Не понимаю! Мы у станции? Но разве это наша станция? Отчего так темно, откуда взялись нелепые дома? Откуда здесь многоэтажки?
Темно, очень темно Где Рекс? Где?!
Назад, скорее!
Бабочка тут, почти рядомогромная, мокрая, холодная. Солнце отражается на мелких капельках
Солнце? Но ведь солнце пропало!
За старым черным штакетникомчерная пустошь. Деревья исчезли, исчезли кусты сирени, цветы Пустоничего! Лишь возле обвалившегося крыльцадве могилы.
Бабушка! Дед!
Голоса не слышу. Кажется, поднимается ветер. Черный ветер
Нет, все не так! Они похоронены в городе, над их могилойпамятник, там фотографии
Холодно. Черно. Очень холодно.
[]
Не двинуться, не пошевелить рукой. Этосамое страшное, когда не можешь ничегодаже вздохнуть.
Бабочка? Ты еще здесь? Как ты близко, какая ты светлая! Рядом с тобой не так страшно.
Дотронуться?
Так это не бабочка! Дискогромный, теплый, светящийся ровным солнечным огнем! Только прикоснуться рукой!..
[]
Светло! Голубое небо, зеленые кроны Светло!..
Успеваю оглянуться. Бабушка и дед стоят рядом, плечом к плечу, улыбаются, бабушка машет рукой. Справа от неемаленький светловолосый мальчик. Шорты, белая рубаха с короткими рукавами, панама налезла на нос
[]
11. Картина(Rezitativ: 044)
За рекоюпустырь. Даже странно! Чуть левеевысокие трубы заводов, правее и дальшедлинная шеренга домов. А в центре ничего, пусто-пустынно. Лишь огромное поле, залитое ярким летним солнцем.
И рекатоже огромная, от одного берега до другого никак не меньше километра. Серая вода, мелкая рябь, птицы в высоком голубом небе
Рекаплохо, совсем плохо, но, к счастью, мы не в городе. Точнее, в городе, но не в нашем. Значит, рекане помеха.
Гляжу на Л. Рискнем? Давно не был там, за рекой!
На тот раз мы встретились с Л не на знакомой улице, где гремят трамваи. Совсем другой район, совсем другой домблочная девятиэтажка конца семидесятых, безликая, скучная. Зато лестница в порядкеи квартира светлая, просторная, на окнах нет штор. Сегодня вообще очень светло, даже тени исчезли.
Л теперь выглядит совсем иначе. Никто бы ее не узналкроме меня. Она почти каждый раз другая, непохожая. «Там» такое наверняка удивит, «здесь» жепривычное дело. Иная внешность, и квартира иная, и голос. И даже имя.
[]
Держись за руку! Крепче, крепче! Главноезахотеть! У меня всегда получалось.
Все действительно просто. Из нашего города можно легко уехать, если не ночь, конечно. Проще всего на машине или на мотоцикле. Но и на велосипеде можно, и поездом, и даже в автобусе. В автобусе порой бывает очень интересно, по пути встречаются новые, незнакомые городаогромные, ни на что не похожие. В одном из них я однажды задержался, и очень надолго.
Надо бы туда заехать вновь, но «здешнее» времядискретно, и пространство дискретно. Автобусная станция давно пуста, сквозь асфальт пробилась трава
Но этотранспортом. А лучше всегопросто захотеть. Очень захотеть, представить место, куда надо попасть, закрыть глаза
Ты-неспящий (я-неспящий!), завидуешь?
У нас с Л получилось с первого раза. И вот мы на набережной, впереди мост, за нимбескрайнее поле-пустырь. Далекий город, где я бывал всего несколько раз.
Названия не знаю. И спрашивать не стоитне услышу.
[]
Как много травы! Здесь, кажется, никто не бывает, Л! Чувствуешь запах? Да, я тоже
Запаха «здесь» нет. Мне легчея-неспящий сам себе подсказываю, напоминаю. Высокая, начинающая желтеть трава, синие цветы, редкие головки клевера
За рекой сразу становится ясно, что мы не дома. У нас так не бывает, чтобы поменялось буквально всеи сразу. Наш город не рушится, он течет, плавится, медленно меняет форму.
Тут иначе, тутвсе сразу. Вместо знакомого квартала в конце поля, куда мы шли, нечто непонятное, огромное, врезающееся прямо в бездонное небо. Куда там нашему Зданию!
Очень жалко, Л! Там, за домами, был готический собор. Хотел показать, у нас такого нет. И здесь, выходит, уже нет.
[]
Да, тоже храм. Но, кажется, православный. Все равно, раз мы тут. Поглядим
Да, очень жаль. Тот, исчезнувший собор я нашел совершенно случайно. В этом городе я бывал, но реку переходить не решался. Обычно жил рядом с главной улицей (с «их» главной улицей) в большой общаге, где всегда полутемно, где десятки коридоров, сотни дверей.
В общаге я всегда забываю вещи. Вначале огорчался, потом привык.
Но однажды я вышел к рекеи увидел это поле, такое же, как сегоднязалитое солнцем, зеленое. А на главной улице шел снег, в общаге стало совсем мрачно
Решился. И не пожалел. Теперь тем более не жалею, ведь собора, скорее всего, я никогда не увижу. Печально, такого «там», в неспящем мире, тоже не встретишь. Тонкий силуэт, словно вырезанный ножницами из полупрозрачной бумаги, невесомый острый шпиль, рвущийся к зениту, сотни скульптур и барельефов, разбросанных по поверхности стен Храм был пуст, заброшен и по-особому гулок. Туда никто не заходил, но страха не быловнутри всегда светило солнце. Легкие лучи прорезали стекла витражей, в лучах танцевали пылинки.
[]
Ну, как тебе, Л? И мне не очень
Не очень. Совсем даже не очень. Собор с острым шпилем исчез, исчезли дома вокруг, уступив место огромному православному храму. Стены в грубой цементной обмазке, чудовищный купол в темном золоте, неприветливые серые окна.
И сразу же стало темнее. Солнце скрылось за тучами, последний луч неуверенно коснулся тяжелого креста
Креста? Но тут нет креста! На его месте нечто странное, незнакомое.
Церкви снятся часто. И почти всегдатакие. Пыльные. Хмурые. Мертвые.
Без крестов.
Внутрь идти нельзя. Пальцы Л вцепились в мою ладонь, дрогнули.
[]
Это памятники. Просто памятники!
Я и сам слегка испугался. Показалось, на миг почудилось, что не памятникинадгробия. Такое бывает даже днемземля неслышно колеблется, меняет форму, проступают еле заметные контуры На этот раз обошлосьпросто мы не сразу заметили.
Одинаковые, каменные, недвижные. Застывшие лица, застывшие взгляды, еле заметные усмешки на сжатых губах. Долгий рядвдоль всего собора. Кто они? Отчегона одно лицо? Ни надписей, ни дат. Стражи? Хозяева? Так и кажется, что каменные лики вот-вот дрогнут, живым огнем вспыхнут глаза
Не стражи. Не хозяева даже. Владыки!
Я-неспящий наверняка посмеялся бы над этой каменной безвкусицей. Но «здесь» над таким не смеются. Тревожное в воздухе. Полуоткрытые двери собора, давно не мытые окна, тишина вокруги безмолвное воинство вдоль стены. Может, зря мы перешли реку?
Их стало больше, Л! Вон тот, справа. Хорошо, что сейчас день! Ночью их ничем не удержишь. Смотри, кажется, двинулся
[]
Сейчас день, но день испорчен. Впрочем Совсем рядом еще одно здание, на этот раз двухэтажное. И что там написано, у входа? «Музей одной картины»? Всего одной? Интересно!
Кажется, «там», у неспящих, такой музей действительно есть. Но где? Нет, не помню.
[]
А вот рисовать «здесь» действительно умеют. Я-неспящий все удивляюсь, КТО сочиняет «тексты». Мне-«здешнему» иное интересноКТО рисует? Оба «я» (и Джекиль, и Хайд) овечку на лугу изобразить не сумеем, а тут!..
«Там» я несколько раз пытался взяться за карандашзарисовать кое-что по памяти. И этот, исчезнувший собор, тоже. Результат не помню, но вполне представляю.
И все-такиКТО? Чей сценарий, оформление чье? ЧЕЙ мир? Я не мог его создать, он слишком совершенен. «Тот», неспящий мир, создали Бог и Эволюция, а этот?
Пойму ли я? Узнаю?
Все, как у людей. Билеты, даже программка. То есть не программка, конечно, буклет. На русском? «Здесь» все говорят по-русски (во всяком случае, я всех понимаю), а вот пишут всяко.
По-русски. Эль Фано. «Процессия». Испания, конец XV века
Эль Фано? Кто такой, отчего не знаю? Между прочим, первая «здешняя» фамилия, которую я мог повторить. Или что-то изменилось?
Ну, Л, поглядим. Конец XV-го? Не иначе Акт Веры покажут. Хорошо, что мне никогда не снилась инквизиция! Да что с тобой?
Странно, я ее почти не вижуЛ стала прозрачной, призрачной, неслышной. Или это уже не она? Такое «здесь» тоже бывает. Люди исчезают, чтобы появиться вновь. Или не появиться никогда.
[]
Я ошибся. Это не Акт Веры.
В центрестрашная клыкастая морда. Рогов нет, нет и копыт, но кто онясно сразу. Такие же черные, с когтями и перепончатыми крыльями, заполнили, заполонили все пространство.
Процессия? Где же процессия?
Процессии нетлюди рассыпались по узкой улочке, зажатой между высоких безликих домов с бойницами-окнами. Хорошо одетые, с пухлыми щеками, с солидными животиками. Только что они чинно шли по улице
Гроб? Почему гроб? И катафалк, и саван? Гроб опрокинут, саван брошен на булыжники мостовой, лошадей, впряженных в погребальные дроги, уже схватили под уздцы эти, чернокрылые. Их много, они всюдуловят убегающих, волокут за ноги кого-то синелицегоне иначе главного героя церемонии. Чернокрылые хохочут, скалятся, они довольны, веселы, счастливы.
В чем же дело? Что там, в буклете?
Можно не смотреть. Вспомнил.
Легендаиспанская или нет, не знаю. Если грешник продал душу Врагу, Тот явится за ним, за его хладным телом. Души, проданной души, Ему мало. Не спасет ничтони отпевание, ни святость храма.
Процессия шла по улице. Почтенные горожане провожали в последний путь такого же почтенного земляка. Кто он был? Меняла, купец, городской старшина?
Чернокрылые ждали. Дождались!
А молодец Эль Фано! Но ведь такого художника нет? Кто же такое создал?
А это? Как же не заметил сразу? Над острыми черепичными крышами, над буйством злой силы, над ужасом грешниковрадуга. Странная радуга!
Каждый Охотник Желает Знать, Где Сидит ФазанКрасный, Оранжевый, Желтый, Зеленый, Голубой, Синий, Фиолетовый. Семь. Семь цветов. Сколько цветов в настоящей радугетой, которая «там», не помню, но «здесь» «Здесь» их не семь, их восемь! Под нижнимфиолетовым, еще одна полоса.
Черная.
Радуга восьми цветов. Радуга с траурной каймой.
Я это уже видел.