Отключают чипы и все.
Э, нет. Вот и не так.
Вы хотите сказать, что их извлекают?
Власти сами опровергли свои же утверждения о невозможности удаления чипов. Сами себя разоблачили. Вначале работы отдела «Двенадцать» у заключённых чипы не извлекали, а только блокировали, но после нескольких случаев побега из тюрем, власти приняли решение на время отбывания наказания извлекать чипы у осуждённых.
А разве извлечение чипов не вредит организму?
Я перед вами. Живой и здоровый.
Егоров вспомнил, как Столетов корчил рожи в тюремной камере и в допросной комнате. Сомнения пробежались в его голове.
Физически вы здоровы, это я вижу. А как с головой?
Это вы о моих кривляньях. Скучно в одиночестве, единственное развлечение позлить надзирателя.
Так как же избавиться от чипов? Какой самый простой и безболезненный способ?
Пальцы отрубить.
Безболезненный? Пальцы отрубить?
Представьте себе, но это так. Ни лукавить, ни набивать себе цену я не стану, мне неизвестно, как именно извлекают чипы у заключённых. Однако замечу лишь, что ту боль, которую пережил я, мне никогда в жизни не приходилось испытывать. Поверьте, многое случалось в моей жизни. Поэтому-то я твёрдо убеждён, что лучший способтупо отрубить пальцы топором. Это в том случае, а я у верен, что у вас именно такой случай, когда всё нужно сделать в тайне от властей и как можно быстрее. У вас же нет доступа к наркотическим препаратам, как, впрочем, и к медицинскому оборудованию.
Этот способ мне не подходит. А можно их как-то перепрограммировать или сделать так, чтобы они, ну скажем, перегорели?
Вам ли не знать, как главе отдела, что ежедневно все региональные отделения агентства «Наследие», по всей планете одновременно выполняют контрольную перезагрузку системы, при которой делается корректировка всех чипов, отслеживается каждое устройство. Автоматика, сверяясь с протоколами взаимодействия и чувствительности, выявляет их координаты во времени и в пространстве. Даже если отключить или перепрограммировать чипы, автоматика перезапустит их активацию, а изменённые параметры вернутся к исходным данным. Затем протоколы несоответствии координат или сбоев чувствительности в работе чипов мгновенно поступят на центральный компьютер. Но вот о том, чтобы устройство перегорело и стало непригодным к работе я таких случаев, не знаю. Мысль интересная. Нужно подумать. Спасибо за идею.
Безусловно, о контрольной перезагрузке системы я в курсе
Тогда зачем спрашивать. Думаете, мне известно больше вашего?
А вот когда заключённый отбыл свой срок?
Всё по-новому. Гражданина чипируют заново, а затем, предоставив сектор «Двенадцать», вновь отслеживают. Надеюсь, вы в курсе, что в нашем настоящем любой отбывший свой срок наказания преступник живёт только с ограниченными маркерными параметрами?
Егоров пропустил вопрос Столетова мимо своих ушей.
Вы говорите, что удаление чипов сопровождается страшной болью?
Именно.
А если под наркозом?
Столетов снисходительно продолжил пояснения.
Хорошо, хорошо я повторюсь. Допустим, вам удастся каким-либо невероятным образом получить доступ к медицинскому оборудованию либо препаратам, однако это всё равно вас не избавит от боли. Поймите, боль эта не совсем телесная. Повторяю, это нечто другое, на уровне подсознания. Вы испытывали когда-нибудь наркотические ломки?
Егоров искренне удивился.
Не понял.
Столетов тяжело вздохнул.
Ладно. Проехали.
Егоров не унимался.
Но заключённым же как-то удаляют.
Я думал об этом и пришел к выводу. Возможно из гуманных соображений их вводят в искусственную кому, когда человек просто бревно, бесчувственное бревно.
Ну вам, вам то как удалось выдержать эту боль?
А кто сказал, что я её выдержал? Я её пережил. Конечно всё зависит от характера человека и его желания стать свободным. Порой суммируя устремления человека и его волю наш организм каким-то образом блокирует внешние раздражители. Но со мной этого не случилось. Я всё чувствовал и в конце процедуры как девчонка потерял сознание. Об остальном и вспоминать не хочется.
Егоров замолчал, собираясь с мыслями. Столетов ждал. В разговоре настал момент, когда, раскрыв карты нужно выложить перед Столетовым цель своего прихода. В голове Егорова звучали слова, сказанные надзирателем Славкой. А вдруг и правда выдаст? Егоров вспомнил, как Строгов сказал, что у Алексея осталось пять часов, хотя уже меньше. Нужно действовать.
Скажите, Столетов, что мешает вашим сторонникам вытащить вас отсюда? Вы сами сказали, что побеги случались, значит, кто-то с воли их организовывал. У ваших соратников есть такой передовой аппарат перемещения во времени и пространстве.
Во всех тюрьмах теперь работает экранирующее поле. Из таких мест сделать прыжок во времени невозможно.
Я этого не знал.
Власти многое скрывают. Например, сейчас создаются тюрьмы в историческом прошлом. Вы об этом что-нибудь слышали?
Дмитрий удивился.
Как в прошлом?
Мы, то есть заключённые, можем умереть без сектора «Двенадцать», а это негуманно. Да мы моложе наших вымерших стариков, но это лишь вопрос времени. Например, у меня этого времени меньше чем у вас. Я старше, а значит без сектора «Двенадцать» я обречён. Вот поэтому-то какой-то умник из агентства и придумал строить тюрьмы в Сталинские времена, в тайге, вдали от цивилизации.
Дмитрий задумался.
Возможно, это выход. Вот видите, вы всё же знаете больше моего
Пристально всматриваясь в лицо на экране видеомонитора, Егоров решил посулить своему собеседнику за полезную для себя информацию самую высокую цену, назначенную лидером нечипированных экстремистов. Егоров заговорил и понял, что Столетов понимает его с полуслова.
Помоги мне, а я помогу тебе.
Допустим, я поверю. Что дальше?
Мне нужна информация, а что нужно тебе я уже понял.
Значит по рукам?
По рукам.
Когда началась Первая Межпланетная война, хозяину кафе «Вкусное Эхо» было пятнадцать лет. В то время Яша с родителями проживал на территории Белоруссии в небольшом городке. Семья владела стоматологическим кабинетом. Папа был практикующим дантистом, мама ему помогала. Жила семья за городом в собственном доме. В первые дни войны родители приостановили практику, но участившиеся случаи мародёрства заставили главу семьи круглосуточно находиться непосредственно в арендуемом помещении где находился их семейный стоматологический кабинет охраняя дорогостоящее оборудование. Ежедневно либо Яша, либо его мама отвозили папе горячие обеды. Однажды, в первый месяц войны, когда мама отправилась в город с домашней едой для своего мужа, белорусский городок подвергся нападению пришельцев. Здание, где находился стоматологический кабинет, попало в зону выстрела оружия «сардук». На следующий день, не дождавшись возвращения мамы и заподозрив неладное Яша пешком пришел в город в поисках своих родителей. В тот день улицы города патрулировали военные, а спасатели и медики собирали «невостребованные» тела обездвиженных людей. Добравшись до стоматологического кабинета, Яша обнаружил, что родителей там нет. Двое суток он искал их. За это время парень обошёл все медицинские учреждения, все морги, осмотрел сотни окоченевших человеческих тел, но всё, что Яша сумел узнать, лишь то, что ни в списках «невостребованные», ни среди мёртвых его родители не числились. Это последняя информация, которая была доступна пятнадцатилетнему Яше. Больше о своей семье он так ничего и не узнает.
Оставшись совершенно один, Яша, закрыв родительский дом отправился к военнымпроситься на фронт. Впрочем, так как Яша на тот момент не достиг призывного возраста, ни в армию, ни в ряды спасателей он не попал, поэтому его определили в лагерь для беженцев и переселенцев. Можно сказать, что Яше даже очень повезлоперед самым окончанием войны лагерь эвакуировали за Урал. Почему повезло? Да потому, что после начала Природных Аномалий территория, где Яша проживал со своими родителями оказалась затопленной океаном. Яша этого не увидел, так как к тому времени он был далеко за Уралом.
Все самые тяжёлые годы природных аномалий он находился в лагере переселенцев и беженцев. Работал Яша то санитаром в полевом госпитале, то грузчиком при складе, а в последний год его определили рабочим при полевой кухни. В тот суровый год природных аномалий, когда болезни и голод не щадили ни старых, ни молодых, Яша среди вновь прибывших беженцев увидел еврейского мальчика-сироту, который был болен и находился между жизнью и смертью. Забрав паренька в свою палатку, Яша начал заботиться о нём. Мальчик помнил своё имя и на пальчиках показывал, что ему пять лет. Звали мальчика Михаилом.
После природных аномалий Яша с Мишей подались в Москву. Жизнь налаживалась, но на землю пришла «возрастная эпидемия», за которой подтянулись новые трудности.
Когда было организованно агентство «Наследие» и отдел «Двенадцать» начал свою работу по распределению свободного жизненного пространства в прошлом, то Яше был выделен сектор во времени в черте оседлости еврейского населения, на территории Белоруссии в 1900 году. Хотя, его сектор «Двенадцать» не выпадал на день еврейских погромов, но всё равно чувствовал Яша себя неуютно, с какой-то опаской, оглядкой. Проживал он свой сектор «Двенадцать» на окраине небольшого городка на берегу реки в здании дубильной мастерской. На первом этаже была сама мастерская, на втором этаже хозяин сдавал жилые комнаты в наём, а ещё над Яшиной комнатой находился чердак, на котором сушили продукцию дубильной мастерской.
Из мебели в тесной комнатке стояли лишь тошнотворный запах кожи да деревянная лавка с матрасом набитым соломой. На подоконнике маленького грязного окошка в глиняной миске лежал серебряный рубль, на который Яша должен был купить себе ужин в трактире, рядом с мастерской.
Выразить то, как Яше не нравится его сектор «Двенадцать» можно, одним словом. Наказание. Именно так Яша ощущал себя, когда подолгу не мог заснуть, ворочаясь на соломенном матрасе. Отбывающим наказание. Вот только за, что он не понимал. Каждую ночь Яша разоблачал мировой заговор против себя, и, наказав виновных, засыпал крепким молодецким сном. Выделяя сектор в черте оседлости комиссарам агентства «Наследие» казалось, что молодой еврей, оказавшись среди своих соплеменников и единоверцев, будет чувствовать себя уютней и спокойней. Только вот Яша не оценил такую заботу о себе.
В первые годы чипирования комиссары агентства «Наследие» не уделяли должного внимания условиям проживания в секторе «Двенадцать». Все усилия властей были направлены на то, чтобы в кратчайшие сроки обеспечить всё население планеты сектором «Двенадцать» и тем самым остановить «возрастную эпидемию». Вопрос сохранения жизни человека, а не его комфорт стоял на первом месте. Впоследствии мы не один год исправляли свои ошибки и просчёты, а вот корректировки и улучшения секторов «Двенадцать» продолжаются до сих пор.
Сильнее всего Яша переживал за Мишу. Добиваясь от комиссаров объединённого с Мишей сектора «Двенадцать», Яша всякий раз получал ответ, что, мол, он и Миша не состоят в кровном родстве, а значит сектор «Двенадцать» должны проживать раздельно. Около года Яша обивал пороги высоких кабинетов. Миша тем временем проживал сектор «Двенадцать» в Сталинские времена, в общежитии ремесленного училища интернатного типа для воспитанников, чьи родители погибли на фронтах Великой Отечественной или в партизанских отрядах. Сегодня дети Первой Межпланетной войны уже достигли совершеннолетия, а дети, осиротевшие во времена природных аномалий или уже в мирное время, распределяются по семьям. Это сегодня, но когда-то было и по-другому.
После года хождений по кабинетам и окончательно отчаявшись Яша, набравшись смелости предложил взятку одному из комиссаров, и о чудо, вопрос решился положительно. Яша и Миша официально стали родственниками. Выделенный им сектор «Двенадцать» находился в Москве 19 июля 1980 года, в день открытия Олимпиады. И хотя племянник и дядюшка никогда не были на торжественном открытии данного спортивного мероприятия, но они иногда смотрели программу «Время» с подробным отчётом об открытии двадцать вторых летних Олимпийских игр в городе Москва.
Пустая, трёхкомнатная квартира на Проспекте Калинина в их распоряжении на двенадцать часов. Так Миша стал племянником Яши.
Нет, кафе «Вкусное Эхо» никогда не было злачным местом, в котором современные богатеи в окружении размалёванных девиц соря деньгами утопали сами и топили своих спутниц в шампанском. Наоборот, Яша пресекал такое поведение клиентов. Со временем его кафе превратилось в тихую гастрономическую гавань для ценителей уединённой неспешной беседы под кулинарные изыски.
В стенах кафе «Вкусное Эхо» не только обедают, но и тихо, культурно празднуют свои дни рождения и памятные даты, как высокопоставленные государственные начальники, так и высокие чины из агентства «Наследие». С их помощью Яша смог устроить племянника Михаила на «тёплое местечко», контролёром в отдел «Двенадцать». Миша, будучи смышлёным молодым человеком, быстро раскусил службу и то, как можно воспользоваться своим положением. Нет, материальная выгода его не интересовала. Миша предложил Яше нечто совсем иное.
1941 год. Белоруссия.
Хмурым, пасмурным осенним днем, когда небо сидит у человека на плечах, а воздух такой сырой, что его можно пить, по лесной дороге, ведущей в деревню, костлявая лошадь тащила за собой телегу. Хотя и был воз невелик, но лошадь устало шаталась, спотыкаясь о каждую встречную кочку.
В телеге, на соломе, сидел пьяный полицай, одетый в солдатскую шинель советского образца с белой повязкой на рукаве. Рядом с ним в телеге лежала винтовка. Колёса телеги вязли в сыром песке. Между окриками мата и ударами хлыста, которыми пьяный полицай поочерёдно погонял тощую лошадь, он напевал себе под нос песню из популярного советского кинофильма.
Гремя огнём, сверкая блеском стали. Пойдут машины в яростный поход. Когда нас в бой пошлёт товарищ С.. И первый маршал в бой нас поведёт
Имя первого маршала полицай пропустил, тревожно озираясь по сторонам.
В самом начале Великой Отечественной войны прихвостни фашистского режима новые песни ещё не успели разучили, а отвыкнуть от прежних, новоиспечённые стражи германского порядка, не успели. В глухих деревнях, собравшиеся в компании полицаи, напившись до чёртиков мутного самогона, не редко горланили Советские песни, а кто моложе и пионерские речёвки.
Кто шагает дружно в ряд? Пионерский наш отряд! Сильные, смелые. Ловкие, умелые. Ты шагай, не отставай, громко песню запевай
Около часа Яша бродил вокруг белорусской деревни. Одет от был по «моде» того времени. На его упитанном еврейском теле теснилась старая, драная ватная телогрейка, а за плечами висел вещевой мешок. Где Михаил раздобыл эти атрибуты тех дней для своего дядюшки, Яша не знал. Вот только с размером телогрейки Михаил как-то не подгадал.
Сначала Яша прятался в лесу, издали осматривая окрестности, потом пробрался ближе к крайним хатам деревни.
Ещё с детства он знал имена всех своих родственников, погибших более ста лет назад в Великую Отечественную войну, и не раз их истории рассказывал своему племяннику.
Из информации, которую собрал Миша, была известна лишь дата 15 октября 1941 года, да деревня со странным названием Клюндиевка. Здесь, в глухой деревушке, местный полицейский арестовал Яшиных родственников по материнской линии.
В наградных документах оккупационных войск говорилось, что рядовой белорусской народной самопомощи Павел Капульцевич за поимку семьи евреев из четырёх человек премирован месячным окладом в размере 40 рейх марок. В документах также было сказано, что 18 октября 1941 года, согнав всё население деревни Клюндиевка, немцы казнили еврейскую семью через повешенье.
Яша наблюдал за деревней, которая словно вымерла. Он не знал точное временя события, не знал также где и как полицай обнаружит и арестует его родственников, которые на третьи сутки после задержания будут казнены.
В рапорте полицейского Павла Капульцевича лишь отмечено, что под вечер в деревню его привезла лошадь, впряжённая в телегу. Яше оставалось только ждать приезда этой кобылы. Оружия у Яши не было, какого-либо плана по спасению родственников тоже. Он решил действовать по обстановке.
Когда Яша начал замерзать, из леса показалась та самая лошадь, везущая в своей телеге пьяного полицая. Она остановилась на краю деревни у добротной хаты. Обшарив позади себя солому, полицай нашёл припрятанную бутылку самогона, и прихватив винтовку, он спрыгнул с телеги на землю. Шатаясь, полицай направился к двери в дом, попутно крича пьяным голосом.
Ганна, Ганна Встречай кума.
Хозяйка хаты Ганна, высокая женщина в теле, пятидесяти лет, склонившись над открытой крышкой люка, помогала спуститься в подпол, по приставной лестнице, семье евреев. Муж, жена и две дочери двойняшки. Худые тела, испуганные глаза, уставшие души спрятались в подполе от незваного гостя. Хозяйка, протянула в открытый люк миску, в которую собрала со стола кусок хлеба, пару картофелин в мундире, два солёных огурца и кусочек сала. Жилистые мужские руки приняли съестные продукты.