Совершенство - Клэр Норт 5 стр.

Позже  когда он протрезвел  я расспросила его о том, что мне действительно хотелось разузнать. Об организованной преступности. Об Интерполе. О законах, цифровых отпечатках и зонах покрытия. Обо всем, о чем хотел бы расспросить подающий надежды студент-криминолог. И почему бы обо всем этом мне не рассказать? Он же знал меня в лицо, а ни один преступник не решился бы действовать столь безрассудно.

Как продают украденные бриллианты?

 Их передают курьеру,  объяснял мне бывший медвежатник из Хорватии, перековавшийся в правоохранителя и за определенное вознаграждение делившийся «опытом» с полицией, некоторыми университетами и, как он прошептал мне на ухо, когда мы сидели на берегу Адриатического моря, «кое-какими спецслужбами, но только не с российскими и не с израильскими, никогда в жизни. Мамой клянусь».

Его «консультация» обошлась мне в пять тысяч евро плюс бутылка шампанского, и теперь он залпом допил бокал, когда за спинами у нас садилось солнце, расцвечивая насыщенное морской влагой небо розовыми облачками.

 Я никогда бы не подался в курьеры. Тот никогда не знает, во что может влипнуть. Полиция  не проблема, главное  ребята со второй стороны сделки, в том смысле, что они могут оказаться вообще кем угодно. Но рискует всегда именно курьер, слава богу, историй об этом достаточно. Покажи мне милого парня, а потом положи перед ним бриллиант в десять карат  и увидишь чудовище. Как-то так.  Легкий щелчок пальцами, глоток шампанского, солнечные лучи, дробящиеся в гранях бокала.  Знаешь, в чем разница между профессиональным вором и дилетантом?

Нет. Я не знала.

 Профессионал знает, когда вовремя выйти из дела. Слишком заманчивая сделка, слишком прочный сейф, слишком активная полиция. Ну и ладно. Сокращай убытки и руби концы. Это всего лишь поганые деньги, ты понимаешь, о чем я?

А если сделка все-таки удается?

 Тебе платят. Может, от пяти до десяти процентов, если повезет. Самое большее, что я когда-либо получал  двадцать процентов от стоимости бриллианта, но то был случай уникальный, такое раз в жизни случается, больше никогда. Но тот, к кому попадает алмаз, должен «отмыть» продукт. Поэтому он отправляет его в Индию или в Африку. Может, в Мозамбик, а может, в Зимбабве? Там у них задействована такая штука под названием «Кимберлийский процесс». Он призван защищать тех, кто добывает алмазы, и все такое, но главный его результат  это куча бумажек. Так что нужно тесать или гранить алмазы один раз, два, может, десять или двадцать раз  в зависимости от поставленной цели. И пока ты там, ты получаешь прекрасный новенький сертификат, удостоверяющий, что этот камушек  чистенький, такой-то воды и все прочее. Потом ты переправляешь его в Америку, Китай или Бразилию и продаешь за цену меньше прежней. Но ты знаешь, что это издержки, и бизнес того стоит.

Выходит, этот бизнес строится на доверии?

 Конечно, разумеется. Нужно доверять курьеру, который должен доверять покупателю, который должен доверять тем, кому он продает. Все упирается в доверие, а как же без этого? Если доверие нарушаешь или утрачиваешь, то оказываешься в тюрьме, в могиле или на тюремном кладбище, так что нужно доверять, чтобы выжить, и все будет в порядке.

Я улыбнулась и налила ему еще один бокал шампанского.

Доверие: вера в то, что некто является надежным, честным, правдивым и порядочным субъектом.

Подобная вера формируется с течением времени, однако никто в мире не помнит меня достаточно долго, чтобы мне доверять. Так что я все делала сама и в одиночку.

Глава 15

Маскат, глядящий на море.

Я хотела продать алмазы, знала, что где-то есть покупатели, целый рынок желающих купить их у меня.

Я зашла в файлообменную сеть.

Оказавшись на форуме, я обнаружила восемьдесят семь различных откликов на свое объявление.

Из них пятьдесят один представлял собой чепуху, не стоящую даже времени на ответ, начиная от банальных оскорблений и заканчивая явными фейками. Оставалось тридцать шесть контактов, более-менее годившихся для рассмотрения.

Я сразу же отбросила первые десять и последние десять. От одного предложения в два миллиона долларов просто разило страховой компанией или спецслужбой, а второе по привлекательности (миллион восемьдесят тысяч) сопровождалось словами: Можете довериться нам в защите вашей анонимности.

Я никому не доверяла, и никто, на кого стоило бы потратить время, больше ничего из меня не вытянет.

Я обратила внимание на более убедительные предложения, находившиеся в диапазоне от шестисот пятидесяти до девятисот тысяч долларов в различных валютах. Два предлагали оплату в биткоинах, что представлялось довольно привлекательным, но одно включало требование отправить бриллианты в Южную Африку, а на подобный риск мне идти не хотелось.

Из оставшихся предложений я выбрала четыре, казавшихся наиболее реальными: одно с оплатой в биткоинах, одно с обменом в любом городе по моему желанию, одно с требованием доставки в Индию и последнее с вопросом, заинтересована ли я в платеже через казино в Макао.

Макао отпало сразу после того, как покупатель попросил о предварительной встрече на борту частной яхты у берегов Туниса. Покупатель с биткоинами отпал после того, когда я стала настойчиво выяснять логистические подробности. Между Индией и городом по моему желанию я выбрала более свободный вариант.

Этот товар представляет собой историческую ценность, писал предлагавший город по моему желанию, оперировавший под ником mugurski71. Я представляю коллекционера. Где бы вы хотели встретиться?

Два дня разведки в Маскате.

Идеальное место: где-нибудь на людях, чтобы минимизировать вероятность быть ограбленной. Где-нибудь в скромном заведении, чтобы мы могли рассмотреть «товары» друг друга в относительном уединении. Где-нибудь подальше от камер видеонаблюдения, но с быстрым доступом к транспорту для обеспечения отхода. Я выбрала базар Муттра. В свое время это было скопище провонявших мочой переулков, полных воров, темных подворотен и тупиков, где толкали контрабанду и травку. Место фантастических мечтаний, манившее западных художников и поэтов, наполнявшее их чувства фимиамом неповторимого восточного колорита. Теперь оно превратилось в ловушку для вышедших на шопинг туристов, которые по-прежнему принимали «блестящее» за «антиквариат», с чисто вымытыми полами и бетоном повсюду. Куда делись экзотические ванны с обнаженными красавицами, воспетые в работах Энгра и Матисса, джинны из «Тысячи и одной ночи», потусторонний мир «Аль-Аараафа» Эдгара По? Их просто вытеснил растущий рынок недвижимости, и хотя прилавки ломились от товаров, при долгом торге можно добиться едва ли десятипроцентной скидки, даже если ты американка, а начальная цена была просто заоблачной.

Я шла между ларьками и прилавками, увешанными шелком и кашемиром, иногда подлинными, а иногда подделкой. Я изучала ожерелья из золота или «почти что золота» и толстые браслеты «вообще не из золота», наваленные сверкающими грудами на подносах, лежавших так плотно друг к другу, что продавцу приходилось стоять навытяжку посреди своего товара. Я лениво прохаживалась между огромными коричневыми мешками с шафраном и куркумой, гвоздикой и корицей, подносами с финиками, лоханями с оливками, под низкими потолками, с которых свисали лампы со стеклянными абажурами, усеянными звездами и лунами. Я пробиралась между звенящими медными сковородками и протискивалась между манекенами, увешанными черными и синими абайями. Один продавец протянул перед собой ятаган в ножнах, украшенных драгоценными камнями, и заорал по-английски:

 Ты, ты, красивая американка, да, лучшее, лучшее, я продаю самое лучшее!

Другой заметил, как я разглядывала небольшой оранжевый заварочный чайник на столе, уставленном всякой всячиной, и воскликнул:

 Для вашего мужа!

А вот сидевший по ту сторону узкого прохода старик с седой бородой не произнес ни слова, пока я изучала набор шахматных фигур, вырезанных из испещренного прожилками мыльного камня, и наконец-то поднял голову, словно почувствовав мой сомневающийся взгляд, после чего негромко заявил:

 Нужно покупать, если только станете в них играть.

 Вы правы,  ответила я.  Конечно.

Я выбрала место: масса людей, масса «мертвых зон», никаких камер видеонаблюдения. Кафе, где подают кальян и чай, где можно найти укромный уголок за покрывалом из камчатой ткани и за решеточкой из палисандрового дерева для заключения сомнительных сделок.

Я вернулась в гостиницу. На компьютере меня ожидало подтверждение наличия средств от mugurski71.

А также пришло новое сообщение:

В обычных обстоятельствах я не обращаю внимания на сообщения от незнакомых пользователей. Одиночество привело в моей жизни к слишком многим ошибкам. Я закрыла компьютер, проигнорировав послание.

Два часа спустя, проверяя, предложил ли mugurski71 что-нибудь еще, я увидела:

Какое-то время я размышляла над этим сообщением, прохаживаясь по номеру, затем открыла окно, послушала шум моря и вернулась к клавиатуре.

Я снова отошла от компьютера, побродила по номеру, выпила холодной воды, ухватилась руками за пальцы ног и вытянулась, пока не зазвенело в ушах, затем снова села.

Byron14 терпеливо ждал на другом конце диалогового окна.

Вот и весь диалог.

Глава 16

Лежу в жаркой темноте маскатского лета.

Сна ни в одном глазу.

Все воры склонны к паранойе. Проезжающая в ночи машина, шаги во мгле; доверие. Кому ты доверяешь? У мелких преступников «ненависть»  такое же почетное слово, как «честь». Ненависть к полиции, ненависть к закону, ненависть ко всему миру. По этой причине заурядный уличный громила, упрятанный на три года в тюрьму, не станет стучать на своих сокамерников, поскольку, пусть они и отпетые сволочи, но они не полицейские, не легавые, не фараоны, и даже если они не друзья, то все-таки свои.

Чем серьезнее преступление, тем выше ставки, тем больше причин для предательства.

Ночная пробежка по Маскату, где трое мужчин в белом выкрикивают: «Эй, красотка, ты хочешь, милашка, ты хочешь?»

Эти трое, наверное, женаты, они могут насмерть забить другого мужчину лишь за мимолетный взгляд на их жен, сестер или детей, но когда одинокая иностранка идет по улицам Омана, тут все нормально, потому что иностранки все такие, верно ведь? Они точно такие, потому что у них такая походка и такая речь.

Милашка, ты хочешь?

На какой-то момент мне становится страшно быть женщиной в чужой стране.

Я отлично владею самозащитой и пятью-шестью видами боевых искусств, палила из пистолета на стрельбище в Небраске и из винтовки  в Кентукки. В сумочке я ношу фонарик, который в случае крайней необходимости можно почти без усилий превратить в тупое ударное орудие, и я готова разделаться, причем по-настоящему, с любым, если моя безопасность окажется под угрозой.

Я бегу не останавливаясь и попутно считаю шаги: двадцать семь, прежде чем те трое полностью не скрываются из виду.

За всю свою «карьеру» я трижды попадала в лапы полиции.

В первый раз, когда мне было семнадцать лет, меня взяли с поличным за воровство в универмаге в Бирмингеме. Сцапавший меня охранник не отпускал мою руку до самого приезда полиции. Они записали мое имя (вымышленное) и адрес (вымышленный), а когда обнаружилось, что я вру, сержант посмотрел мне прямо в глаза и заявил:

 Нехорошо, дорогая, потому как нам придется занести тебя в систему.

Они посадили меня на заднее сиденье патрульной машины и медленно поехали в участок. Я согнулась в три погибели и молчала, слушая, как сидевшие впереди легавые болтали о футболе, о том, что кому жена высказала, как один пожалел, что мало времени уделяет детишкам, а другой все беспокоился об отце. Когда доехали до участка, один предложил:

 Ну что, по чашечке?

 Да неплохо бы,  с удовольствием ответил другой, и с этими словами они вышли из машины, не проверив заднее сиденье, захлопнули двери и отправились на поиски заведения, где можно попить чай, оставив меня сидеть сзади, совершенно забытую и гадающую, что же теперь делать.

В итоге меня обнаружил констебль, вызвал экипаж машины и спросил, что, черт подери, происходит. Те двое понятия не имели. Они припомнили, что их вызывали на кражу в универмаге, но арестовывать там оказалось некого.

 Тогда какого черта она здесь делает?  строго спросил их начальник.  Кто она вообще такая?

Я ответила:

 Эти ребята схватили меня прямо на улице, сцапали и сказали, что станут творить со мной всякие штучки, а я не знаю, за что, они что-то такое болтали, и я подумала, что они, наверное, пьяные.

Затем я разревелась, что с учетом ситуации оказалось совсем нетрудно, и легавые отпустили меня с просьбами не подавать на них в суд.

Во второй раз я попалась, когда меня вычислили по файлообменной сети.

Мне было двадцать четыре года, и я приехала в Милан на неделю высокой моды и кухни. Первое впечатление  вся моя жизнь зависит от того, чтобы произвести хорошее первое впечатление. Когда попытка заканчивается неудачей, я ухожу в сторону, обновляю имидж и делаю второй заход. Хотя первые впечатления, возможно, единственное, что у меня есть, по крайней мере я тренируюсь, пока не добиваюсь нужного.

Милан во время недели высокой моды заполоняют толпы странных людей, встречающихся в совершенно неожиданных местах. Стоит завернуть за угол  и вот они, молодые и не очень, в невероятных туфлях и смешных шляпах, жаждущие увидеть, пока «кто-то, знающий кого-то, кто друг-подруга кого-то» пройдет по красной дорожке. Повсюду модели, но их на удивление трудно узнать на улицах без макияжа, надутых губ и исчезнувшего гламура, когда они просто идут, а не вышагивают походкой от бедра. Это тренировка преображения, которое я твердо решила изучить.

Проникнуть на вечеринку «Дольче и Габбана» после их презентации оказалось легко. Проходишь туда как официантка, а оказавшись внутри, переодеваешься в платье. В тот год носили высокие воротники, короткие юбки, и общим трендом был шотландский узор пополам с футуризмом «Стар трека». Я изучала каждую влиятельную женщину, каждую модель, карабкающуюся вверх по скользкому шесту, и копировала их улыбки и походки, ступня ровно перед ступней, идеально прямая, носок к пятке.

Именно по злому и злорадному капризу я ограбила Сальваторе Риццо, шестидесятидевятилетнего короля мира красоты.

 Жаль, очень жаль,  говорил он, глядя на меня.  Вы могли бы стать кем-то, но не стали, у вас нет примечательного лица, глаз и губ. Если бы вы хотели кем-то стать, то сейчас бы уже стали ею.

Я намеревалась высказать ему все, что думаю, но не стала. Мне было двадцать четыре года, и я училась профессионализму.

 Вот этот набор украшений,  продолжал он, проводя пальцами сначала по золотому с сапфирами кулону на шее у модели, потом по ее ключице, а затем по изгибу руки,  называется «Слезы царицы». Он был на Александре Федоровне, супруге последнего российского императора, в тот день, когда пал Зимний дворец. Вы знаете, сколько он стоит?

Приблизительно шесть миллионов долларов, подумала я, а вслух ответила:

 О, нет! И сколько же?

 Для обычных людей  всего лишь деньги. Для меня  человеческая душа. Девушка, носящая его, не просто красива, она исключительна, она  словно икона, икона того, какой должна быть женщина. Женщины должны быть красивы, они должны быть бриллиантами, мы должны обожествлять их, должны желать их, должны быть желанными ими, мы должны хранить их, холить и лелеять, и в это я верю и за это борюсь. В некотором смысле я феминист, потому что в жизни главное  это женщины. Их красота. И их душа.