4
Человек по имени Вальц был убийцей и никогда не жалел об этом. Он достиг совершенства в своем ремесле. Единственное, о чем приходилось сожалеть, это о том, что мало кто мог оценить его искусство. Разве что жертвы, но вспышка их чувств длилась недолгоминуты, иногда часы. Самому Вальцу хватало впечатлений, полученных при созерцании смерти, в лучшем случае до утра.
Еще его искусство покорило тех, кто охотился за ним, сторожевых псов закона, но совсем по-иному. Оно ужаснуло их, как ужасало мирных пугливых обывателей, и сделало вечными спутниками Вальца, его последователями и преследователями.
В конце концов они загнали убийцу в угол, и этим лишили себя красоты и тайны. Он не обижался на нихон был горд тем, что познал вещи, к которым другим людям не дано прикоснуться. Вещи, о которых некоторые боятся даже думать
Вальц до сих пор не мог понять, как он попал в лапы императорских ищеек. Должно быть, его конец был предопределен свыше, и было бы глупо сопротивляться Истинной Силе. Нет, Вальц оказался не настолько самонадеян. Он был совершенным орудием смерти, он избегал немыслимых ловушек, но теперь его время кончилось. Его приговорили к казни через повешение, и он пришел к выводу, что ничего не имеет против. Если в загробном мире ему суждено встретиться со своими жертвами и у них будут глаза (в чем Вальц сильно сомневался), он преспокойно посмотрит в эти глаза своим ясным чистым взором, и может быть, даже ТАМ ему снова захочется убивать
Вальц улыбнулся своим мыслям. Холод и сырость царили в камере, в которую заточили узника тупые животные, лишенные чувства прекрасного, но это нисколько не беспокоило его. Как и цепи, сковывавшие руки, ноги и скрепленные на поясе. Они стесняли движения, но были не в состоянии помешать полету его фантазии.
Вместо покрытых плесенью стен он видел сны: юное девичье тело под голубой лунойцелый мир, облитый волшебным светом; рельеф с холмами, впадинами, равнинамии Вальц перекраивал этот мир своим острым, как бритва, ножом Или другое: старуха, задолжавшая костлявой несколько лет, и Вальц помогал смерти получить то, что ей причиталось. Или мужчина в расцвете сил; удача, слава, богатство, любовьчасто этого достаточно, чтобы забыть о собственном ничтожестве. Вальц просто напоминал самодовольным о тщете существования и возвращал забывшихся в прах
Собственную казнь он тоже собирался превратить в мимолетное, но запоминающееся произведение искусства. У него это почти получилось. Утром Вальца вывели наружу, и яркое солнце ослепило его. Потом приговоренного везли по улицам в какой-то клетке, и люди бросали в него оскорбления, птичьи экскременты и гнилые фрукты, а он безмятежно улыбался им, снова обнаружившим свою тупость и трусость. Его улыбка постепенно возымела на толпу парализующее действие. Многим она внушала необъяснимый страх.
Вальца втащили на эшафотцепи мешали ему взойти по ступенькам. Отсюда он окинул взглядом притихшее людское море. По обе стороны от эшафота выстроились имперские солдаты. Вдали, на краю одной из самых больших площадей Моско, были видны темные коробочки карет; из окошек за ним наблюдали бледные настороженные лица.
Вальц улыбнулся распорядителю казни, как родному брату, пришедшему на помощь в трудную минуту. С него сняли цепи. Законник выкрикивал что-то в пронизанный светом воздух, а потом осведомился о его, Вальца, последнем желании.
У Вальца было последнее желание. Он попросил приблизиться к краю эшафота. Здесь он опустил штаны и начал мочиться. Тугая струя выгнулась дугой, орошая первые ряды. Толпа отхлынула, но стоявшие сзади сдержали натиск передних, и тем не удалось отодвинуться так далеко, как хотелось бы.
Палач ударил Вальца между лопаток, схватил за шею и грубо толкнул к виселице. Убийца отказался от мешка, стал на люк, который должен был провалиться под его ногами, и ощутил щекочущее прикосновение веревки. Он по-детски засмеялся и подставил лицо теплым лучам солнца. Все эти люди желали ему зла, но он не верил, что ТАМ будет хуже
Секунды звенящей тишины.
Металлический лязг, судорожный вдох, уже неразличимый хруст шейных позвонков.
Конечности повешенного дернулись несколько раз, как у балаганного клоуна. Одна чувствительная дама упала в обморок.
Сопровождаемый проклятиями, Вальц отправился навстречу своей мечте. Смерть встретила его мгновением боли и ласковой бархатной тьмой
* * *
Поднявшийся к ночи ветер раскачивал труп на опустевшей площади. Вороны терпеливо ждали на крышах ближайших домов; самые смелые из них уже сидели на перекладине виселицы. Им внушала некоторые опасения странная подвижность мертвеца. Казалось, что он шевелит руками; во всяком случае, руками явно шевелила его длинная вытянутая тень.
Вороны ждали долго
Когда начал гаснуть свет в окнах, обращенных к площади, исчезла и страшная тень. Одна из птиц прыгнула на голову трупа. И ничего не случилось. Теперь они раскачивались вместе, и ворона даже находила в этом какое-то удовольствие. Она нацелилась клювом в приоткрытый и остекленевший левый глаз, который заманчиво поблескивал, будто осколок зеркала. Ее спугнул раздавшийся поблизости стук копыт.
Черный тяжелый экипаж, запряженный четверкой, ворвался на площадь. Он был похож на катафалк, но люди, прибывшие в нем, были из другого департамента. Они имели всего лишь четыре глаза на троих, и это не могло быть случайным совпадением.
Неизвестные действовали быстро и слаженно. Кинжал перепилил толстую мохнатую веревку, и шесть рук подхватили мертвеца. Когда его сносили с эшафота, свернутая набок голова сильно ударилась о ступеньку.
Осторожнее, болваны! прошипел глухой голос из кареты.
Края рваной раны на голове Вальца разошлись, но крови не было. Трое бережно погрузили труп в экипаж. Разгоряченные кони повлекли его за собой в глубокое ущелье улицы.
Вся операция заняла не больше минуты. Так, в нарушение обычая, согласно которому преступник должен был болтаться на виселице три дня, труп повешенного был снят в первую же ночь после казни.
Разочарованные вороны снялись с насиженных мест и растворились в темноте.
5
Приор Нового Доминиканского Ордена Преподобный Ансельм считал свою смерть отвратительной и бессмысленной. Его попросту зарезали, как ягненка. Сзади. Жертвенным ножом.
В краткие мгновения, пока его сознание рассыпалось широким веером, превратилось в истекающую мукой черную звезду и наконец погасло, свернувшись в точку, он успел испытать многое: и сожаление по поводу утраченной жизни, и тоску по всем радостямплотским и духовным, которых он не успел познать, и горечь обманутого человека, и ненависть к обманувшему, и все-таки благодарность за то, что умирал он, не страдая от усиливающихся болей, как полагалось бы умереть при его болезни, а быстро и почти безболезненно.
Не миновало его и разъедающее душу сомнение, только вот времени у этого червя было немного. Ансельм кое-чего так и не понял. Зачем Грегор позволил ему пересечь море, хребет Кромы и большую часть территории Россиса? Затем, чтобы прикончить здесь? Сектант мог сделать это еще на корабле, и рыбы в Темном Море сожрали бы хрупкую плоть доминиканца И все жеглупец он, глупец, потому что поверил чужеземцу. Чернокнижнику. Твари неверной. Врагу по воспитанию и по крови
И бессмысленно лгать себе, что желал Преподобный только пользы Ордену и вреда исконному противнику. Ведь имел же он и надеждупусть исчезающе малую, что Грегор излечит его от смертельной болезни А с этим был связан и неизбежный мотив предательстваАнсельм позволил сектанту ознакомиться с тайными письменами, найденными в развалинах монастыря под Менгеном, но разве мог он быть уверен в том, что сие знание не заключает в себе непостижимый вред? Нет, не мог. Но согласился на предложение Грегора.
Быстро.
Поспешно.
Непристойно.
И не было ему с тех пор покоя. До той секунды, пока не сверкнул за спиной кривой жертвенный нож и не избавил от пытки, которую уготовила людям нечистая совесть.
Ансельм умер раньше, чем плечи его коснулись сырой земли на дне длинного металлического ящика. Острые лезвия почти мгновенно освободили его от одежды. Земля была черная, влажная, рыхлаянастоящий могильный покров, место обитания червей, идеальная среда для гниения и распада
Дело происходило ночью, в каких-то глубоких пещерах, выбитых в безлесных горах намного севернее Йеру-Салема, где должно было завершиться его паломничество. Города Империи Ансельм видел лишь мельком, из окна кареты, которую на протяжении всего пути покидал лишь по нужде. От него скрывали всеи цель, и обстоятельства путешествия. Грегор обращался с ним, как с пленником, и пропускал мимо ушей его вопросы. Ансельм и был добровольным пленником, и ему приходилось не раз напоминать себе об этом.
Будто жертвенное животное, провезли его через всю страну и ввергли в сумрачное подземелье с завязанными глазами. Выходит, для того, чтобы здесь убить. Что ж, он должен был учитывать и такую возможность. Он знал, на что шел. Он принял смерть молча, а если и роптал, то винил во всем себя, а не своего Бога.
Он умер и не ощутил неудобства сырой могилы. Потом она стала еще грязнее, когда сектанты вскрыли запечатанные сосуды с кровью, привезенные из столицы, и увлажнили его последнее ложе еще и неведомо как сохраненной жидкостью. Земля слой за слоеми кровь. Совсем немногопо нескольку капель в каждом слое. Преподобный покоился внутри этого отвратительного пирога. Земля покрыла его и черной ватой застлала уши. Ее рыхлые частицы проникли в нос, засыпали полуоткрытый рот, придавили опущенные веки
Саркофаг накрыли прозрачной крышкой из материала, похожего на слюду, с необычными преломляющими свойствами. Крышка была обрамлена по краю металлом и закрывала саркофаг так плотно, что внутрь не проникал даже воздух.
Грегор лично руководил погребением. Он пробовал пальцами землю и отмерял по каплям кровь. Монета в его левой глазнице сияла тускло, как кусок свинца в изменчивом факельном свете. В третий раз он прибегал к услугам Монорельса и надеялся, что теперь достигнет гораздо большего, чем раньше. Сила и мудрость приносят удовлетворение тогда, когда они действуют слитно с желаниями. На этот раз на чаше демонических весов лежали не только желания мастера секты, но и потребности самой жертвы. И дажеИмператорского дома. Но об этом лучше не думать. Чрезмерные аппетиты правителей иногда перерастают в безумие. Однако благодаря этим аппетитам Грегор выторговал кровь принцессы Тайлы и труп человека, который был известен в Моско как Расчленитель Вальц
Шестеро младших членов секты по знаку некроманта подняли саркофаг и понесли его к темному зеву, из которого торчал стальной язык. Илисогласно традицииГолова Змеи. Голова и Хвост были определены раз и навсегда, хотя мало чем отличались друг от друга. Никто никогда не пытался провести саркофаг в обратном направлении. Даже Грегор допускал, что существуют вещи, которым лучше вечно оставаться погребенными под покровом темных пророчеств и бессознательного ужаса
Сектанты установили саркофаг на Монорельс и удалились из пещеры. Ночь новолуния перевалила через свой апогей. Среди застывших в немоте гор под тусклыми чужими звездами пустился Преподобный Ансельм в свое последнее путешествие.
* * *
Первый сон настиг его на южной излучине Монорельса, когда Луна приоткрыла свой диск больше, чем на две четверти. Да и был ли это сон? Лазарь не задавал себе подобных вопросов. Просто в неописуемости небытия вдруг забрезжило что-то: обрывки видений, которые он воспринял вполне безразлично. В них он оставался бесплотным соглядатаем, подсматривавшим за чужой жизнью; у него еще не было собственных чувств. Ни зависти, ни надежды.
Он созерцал то, что никогда не снилось при жизни ни одному из его ингредиентов. Сновидения принадлежали другим людям, но лазарь еще не испытывал ни удивления, ни ужаса при мысли о собственном распаде. Он был тенями, наложенными друг на друга и слившимися воедино. С помощью стеклянной призмы можно разделить свет на разноцветные лучи, но что могло разделить тени?..
Ему снился дворец, в котором он никогда не был. Опочивальня, погруженная в сумрак, колышущийся балдахин, мягкое мерцание золота, туманные пятна гобеленов Судя по роскоши убранства, королевские или герцогские покои. Из-под балдахина выглядывало выбеленное лицо мужчины, очевидно, приготовившегося к ночи любви, но при этом лицо выражало настороженность, если не испуг.
Кто-то (наверное, спящий) опустил взгляд, и лазарь увидел свои руки. Нет, не руки, а лапы. Широкие, покрытые короткой серой шерстью, с блестящими треугольниками когтей. Волчьи лапы.
Волк в опочивальнечто бы это значило? Возможно, демоны Селены, раздающие людям сны, перепутали местами кошмары
Со всех сторон повалил дым, затягивая предметы темной пеленой. Вскоре лазарь потерял зрение внутри дымного столба, а слуха и обоняния у него не было до сих пор. Его окружала чернота, в которой теплилось недоразвитое сознание. Тонкая грань между явью и сном
Когда дым рассеялся, он увидел ту же картину, только с другой точки зрения, находившейся значительно выше. Кровать подплыла ближекто-то сделал несколько шагов. Теперь лазарь мог рассмотреть мужчину под балдахином. Тот был холеным, но не изнеженным. Всего за несколько секунд черты его лица глубоко запали лазарю в память, если только суждено сохраниться такой хрупкой и непредсказуемой вещи, как память Мужчина улыбнулся подрагивающими губами; лазарю показалосьоблегченно.
Он протянул к лежавшему руку (теперь уже действительно руку, а не лапу). Слишком тонкие и хрупкие пальцы. Красивая, утонченная рука. Перстни на трех пальцах и длинные розовые ногти Это была, вне всяких сомнений, женская рука. Она вытягивалась, пока не коснулась щеки мужчины. После этого лазарь завертелся на черно-белой карусели и пережил новую смерть. Тихую и неощутимую. Он просто равнодушно расстался со своим сном.
Второе видение посетило его в полнолуние, но лазарь, конечно, ничего не знал об этом. За слюдяным окном была только невысыхающая земля и тончайшие узоры из капель крови. Погребенный не дышал и не шевелился. Однако к исходу той ночи земля в саркофаге начала медленно, едва заметно пересыпаться
А снился ему монастырь посреди леса. Заброшенные руины, вызывающие неизъяснимо сладкую печаль. Впервые лазаря настиг призрак чужого чувства. Деревья старого сада беззвучно пошатывались под натиском неощутимого ветра. Быстрые изломанные тени на сером фоне неба были встревоженными птицами. Потом он увидел и причину их тревоги.
Высокий человек в плаще с грязно-белым мехом, обернутым вокруг голой шеи, пробирался между развалинами. Выше рта его лицо было скрыто под жутковатой маской, сделанной из передней части неправдоподобно огромного черепа. Нижняя челюсть черепа и верхние зубы отсутствовали, на их месте были видны бескровные губы и обтянутые лиловой кожей скулы незнакомца. Человек был ранен или измучен долгим переходом; он пошатывался, но не потому, что был пьян. Он держал в руках какой-то темный предмет. Не оружие, однако что-то очень опасное.
Какую-то книгу.
Книгу ЕГО судьбы.
Лазарь ощутил страх. Неясный, неотвязный, липкий
И опятьдымное облако и незаметное перемешивание участников сна. Он сидит в кресле и видит свои ноги, обутые в сапоги. На его плечах и груди лежат пряди длинных седых волос. Он поглаживает их еще не морщинистыми руками
Лазарю становится не по себе. Он заполняет собой пустоту, оставшуюся после того, как над этим несчастным поработали лишения и безграничное одиночество.
Онодна из иллюзий душевнобольного, призрачная личность, поселившаяся внутри седоволосого человека. Если бы тот до сих пор осознавал себя как человека по имени Ансельм, то все его представления о мире и Боге оказались бы перевернутыми с ног на голову. К счастью для него, Преподобный умер. Вскоре исчезли и иллюзии, вызванные к существованию кратковременным сочетанием света и тьмы.
Саркофаг замирает в одном из хрустальных гротов. Впередидолгий спуск и загадочная излучина Монорельса, знаменующая собой Луну, идущую на убыль.
Потом случилось то, чего не мог предусмотреть даже Грегор, слишком занятый погребенными в земле, чтобы обращать внимание на небесные письмена.
Лунное затмение началось в самую глухую пору ночи. Тень наползла на сияющий серп и превратила его в пепельный след. В саркофаге зашевелилась земля. Никто не знал последствий случившегося. Земля вздрагивала; под нею болезненно корчилось то, что уже не было трупом. Его безмятежные сны сменились кошмаром