Линда! улучив паузу между примерками, тихо проговорил Гус. Посмотри, цены здесь в несколько раз выше.
А ты молодец! Быстро заметил разницу! улыбаясь уголками губ, негромко ответила Линда. Тебе какие туфли больше нравятся?
Все хорошие! просияв, ответил Гус. Во всех удобно!
Да, неужели? Линда наклонила голову набок.
Мне не нужны эти туфли! Я и так счастлив, в своих! уверенно проговорил Гус. Зачем ты привела меня сюда?
Я хотела сделать тебе подарок!
Обуть как куклу? Я не кукла, ячеловек! сказал Гус и тут же осёкся.
Глаза Линды сверлили его, проникая в самую суть.
Что ты сказал? Повтори! Линда сдвинулась на край кресла, приблизившись к нему.
Ячеловек! твёрдо и очень громко повторил Гус. Прости, я не буду покупать себе эти туфли сегодня. Спасибо вам! обратился он к девушкам с коробками в руках.
Линда в замешательстве встала с кресла.
Мы уходим! отчеканил Гус, беря её за руку, направляясь к двери.
В молчании они вышли из гаверомаркета, сели в клаер и взмыли в небо.
31
Сумерки медленно поглощали Аскерию, вспыхнувшую миллионами огней как на земле, так и в небе. Клаер Линды с огромной скоростью удалялся от мерцания аскерийской жизни. Редкие клаеры пролетали мимо. Небо пустело, возвращая себе истинный нетронутый вид.
ПростиГус первым прервал молчание.
Линда посмотрела на него. Внутренний свет клаера неярко очертил фигуру Гуса. Красивое, ровное, уверенное лицо, показавшееся в этот момент Линде давно знакомым. Она хотела ответить, но губы плотно сжались, словно не желая выпускать слова наружу.
Линда резко повернула клаер. Зачем ты это делаешь? Вопрос к самой себе также остался без ответа. Беспорядочная толкотня мыслей, запутавшихся в противоречиях, накрыла тупой головной болью. Воздушная машина распарывала вечернее небо, унося мужчину и женщину далеко за пределы Золотого района.
Остановившись, клаер завис. Под ним плескалось море. Ледяные волны пенно и гулко хлестали по каменным изваяниям, сопротивляясь надвигающейся зиме. Им аккомпанировала тишина, звонкая и чистая, не сдобренная человеческим шумом. Утопающее солнце таяло в воде, растекаясь оранжевыми бликами. Голые деревья, местами припыленные белизной, застыли на берегу, прислушиваясь к водным переливам.
Это наше с дедом место. Он часто привозил меня сюдаглотая слёзы, тихо сказала Линда. Задумчивая, сбросившая оковы сильной, ответственной, уверенной женщины, она смотрела на закат. Маленькая, уставшая, обиженная девочка.
ПростиГус осторожно прикоснулся к её руке и уткнулся носом в выскочившие из причёски пряди каштановых волос. Прости, простишептал он. Нежнейший цветочный запах, исходивший от волос, переплетался с тонким запахом самой Линды.
Она тихонько заплакала. Гус целовал и гладил её волосы, едва касаясь пальцами. Нащупав губами мягкую бархатистую кожу, он заправил её локоны за ухо, и медленно стал покрывать поцелуями шею и открывшееся, так возбуждавшее его маленькое ушко. Слизывая слезинки с лица, он подобрался к полуоткрытым губам. Невыраженное, долго томившееся внутри наконец-то ринулось наружу. Короткие поцелуи нарастающей мелодией слились в один долгий и страстный порыв. Впервые вместе они начали писать музыку своей любви. Ноты инстинктивно вставали в ряд. Мозг взметнулся последними мыслями, уступив место пустоте. Разуму было отказано в контроле. Голый, первозданный инстинкт накрыл их, круша и уничтожая условности и различия, Достижения и балансы. Осталась лишь страсть, неумолимое стремление окунуться в бесконечный единый поток. Всё напряжение дня утонуло в пучине нахлынувших чувств.
Гус прижался сильнее к трепещущему женскому телу. Слыша отдающийся в голове стук собственного сердца, он почувствовал слабое биение еще одного. Дыхание участилось. Линда не сопротивлялась. Откинув голову назад, она закрыла глаза и полностью отдалась нарастающим ощущениям. Расстегнув пуговицы блузки, молодой человек провёл ладонью по её вздымавшейся круглой оголенной груди. Соски затвердели. Линда обняла Гуса, и едва касаясь ногтями кожи шеи, завела пальцы обеих рук в волосы на затылке, крепко сжав их в кулачках. Волна возбуждения пробежала по мужскому телу, поднимая волоски, и водопадом рухнула в низ живота. Атака твёрдой мужской сути развивалась стремительно, проникая всё дальше и дальше, в самую сердцевину женской тайны. Как можно быстрее достигнуть заветной цели. Заставить трепетать, сделать остановку невозможной. Глубже, ещё глубже. Гус становился сильнее с каждой секундой, ощущая лишь самое начало сладости своего движения. Энергии мужчины и женщины объединились в нечто целое, стремясь к ещё большему единству. Уподобляясь им, тела пытались проникнуть, слиться и перемешаться, но лишь ритмично двигались навстречу друг другу. Время рухнуло, неслышно разбившись на маленькие осколки. Пространство просело, оставляя Аскерию в другом измерении. Началось! Великое, ни с чем не сравнимое таинство! Истинно человеческое, без вранья и условных обёрток. Соната сути жизни переливалась, извивалась, менялась, сверкая блеском человеческой природы. Вселенная вздрогнула в миллиардный раз. Взобравшись на высоченную гору ощущений, Гус и Линда с негромким криком рухнули вниз, в перину спокойствия, обновленного перерождения. Фатальное расслабление завлекло в пучину особого, только этому мигу свойственного, покоя. Подобно наркотику очерчивая безысходность этой зависимости, играя звёздный гимн незавершённости человека, повторяемости и ненасыщаемости жизнью.
32
Главный печатный орган Аскерии располагался в старинном двухэтажном здании, в самом центре Лестничного района, рядом с другими административными строениями. Массивный, выпуклый на фоне своих соседей, офис «Аскерийских новостей» выделялся большими белыми колоннами при входе, высокими потолками с лепниной и широкими коридорами. Над входом красовался барельеф юноши и девушки, склонившихся над столом, вероятно, сочинявших очередные новости из жизни Аскерии.
Видевшие эту картину впервые постоянно задавались вопросом: почему девушка изображена в туго завязанной косынке и высоких рабочих кирзовых сапогах, а юношав шортах и кроссовках на босу ногу. Говорят, что в этом случае старожилы «Аскерийских новостей» рассказывали историю о первых журналистах газеты. Молодые люди мечтали о том, чтобы делиться с другими аскерийцами интересными событиями из жизни родного края. Девушка по имени Нова работала на стройке, а в перерывах, между делом, улучала минутки для описания всего интересного, что видела вокруг. Однажды за этим занятием её застал молодой спортсмен Стиф, который тренировался, пробегая мимо пишущей девушки. Он бегал по всей Аскерии и видел больше Новы, трудившейся в одном месте. Разглядев в плотно завязанной косынке и кирзовых сапогах красивую девушку, Стиф решил познакомиться с ней, присел рядом и начал ей рассказывать интересные истории.
Нова старательно записала все истории Стифа и раздала их своим коллегам-строителям, которые клали кирпичи, размешивали раствор, управляли кранами. Новости имели колоссальный успех. Люди требовали новых описаний, увлекаясь яркими, сочными и красочными рассказами Новы и Стифа. Со временем Нова и Стиф поняли, что можно не работать на стройке и не бегать, готовясь к соревнованиям, а просто писать новости, продавая их впоследствии за гаверы. Так возникла газета «Аскерийские НовоСтиф», впоследствии утерявшая букву «Ф» по невнимательности машинистки, которая, вероятно, плохо училась в Климадосте и неважно владела правилами великого аскерийского языка. Опытные журналисты подчёркивали, что в основе их печатного органа лежала любовь простой строительницы и талантливого спортсмена, которые, следуя своей мечте, заложили основы журналистики Аскерии.
«Аскерийские новости» в современном виде представляли собой территорию офисной жизни, плантацию застольной индивидуальной и коллективной работы. В отличие от Новы и Стифа их потомки творили не на свежем воздухе, а в строгой атмосфере кабинетов, коридоров, лестниц и туалетно-курительных комнат.
Коробочное творчество! восклицал главный редактор Аскерийских новостей. Творить надо на природе, а кабинетыэто коробки, напичканные гаверотехникой, опутанные проводами. Перо и чернилавот истинные инструменты журналиста.
Главред достиг своего положения во многом благодаря громадной фигуре непомерных размеров. Говорил он мечтательно, сонно, неконкретно, обтекаемо, чем всегда нравился собеседникам, среди которых в какой-то период попались значимые люди, углядевшие в этом человеке-горе́ вероятность яркого пятна на повседневной карте журналистики Аскерии. Главред умел потрясающе слушать. Как утверждают очевидцы, собеседников поражали большие уши, непропорционально выделяющиеся даже на фоне его огромной фигуры. Их необычность состояла в том, что в момент слушания они начинали шевелиться в сторону говорящего, показывая небывалый интерес к его словам. Делал ли это главред бессознательно или, действительно, обладал природным даром абсолютного владения ушными мышцами, никто не знал.
Великий журналист! провозгласили как-то значимые люди, не соврав. Он и вправду был велик.
Большим людямбольшие возможности и большие должности! в ответ придумал главред, занимая самый высокий пост в журналистской среде. Офисная жизньэто удел великих! часто добавлял он, с любовью окидывая взглядом свой кабинет, поправляя падающие с лысеющего лба три легендарные волосинки.
Офисная жизнь в Аскерии текла размеренным, спокойным потоком гарантированной стабильности. Ровно в девять утра окна офисов вспыхивали электрическим светом, знаменуя старт сидению за столиками армии офисных работников, уставившихся в мониторы гаверонов. Часам к десяти часть офисников перемещалась за большие столы для коллективных совещаний. Споры и ссоры освежали скучное сидение за гаверонами. На совещаниях офисники соревновались за новые Достижения, однако с особым рвением хвастались старыми, используя свой рейтинг и баланс как оружие против коллег в борьбе за место под солнцем.
Да вы ещё пешком под стол ходили, коллега, когда я верстал газету! с горящими глазами возмущался пожилой человек.
А у меня три образования с отличием, плюс к этому курсы журналистов при Высшем Аскерийском Климадосте! возражал молодой человек с потухающим взглядом.
Каждый шёл совещаться по работе, но думал о себе, о своей карьере, о количестве гаверов на счету в гаверодоме, свято помня главные принципы Аскерии, впитанные с молоком матери: «Достигай! Достигай! Достигай!» В офисной жизни это означало обязательно двигаться вверх по служебной лестнице, приобретая новые знаки отличия. Размер гаверона, мягкость кресла, величина офисавсё это отделяло одних от других, обозначая тотальное неравенство офисных работников.
Журналист газеты «Аскерийские новости» Жаф слыл ветераном офисной жизни. Пройдя хорошую школу печатного слова, Жаф, как никто другой, умел оживлять никчёмные новости, создавать события из ничего, находить содержание в пустоте, словно воду в пустыне. Небольшой рост, природная щуплость ещё с Климадоста приучили Жафа бороться за достойную жизнь. Он привык первым влезать во всё, что могло принести успех, опережая своей юркостью большинство коллег. Длинный нос Жафа со временем стал его гордостью, символизируя профессиональное чутьё.
ЯЖаф! говорил он сам про себя. Первый в каждой щели! Мой длинный нос учует скандальные запахи даже в самых узких местах.
Послушайте, Жаф! главный редактор поймал журналиста в коридоре, нависнув над казавшейся на его фоне детской фигурой журналиста. Давненько от вас не прилетало информационно-бомбовых ударов по сознанию аскерийцев.
Жаф, как опытный боец офисных баталий, понимал, что коридорные диалоги важнее любых совещаний, кабинетных переговоров и прочей официальной ерунды. Коридор нёс на себе оттенок интимности, доверительности, превосходя в значимости даже туалетно-курительное общение, в котором тебя запросто могли подслушать таинственные обитатели кабинок и спины около писсуаров. Коридор оставлял людей один на один, создавая при этом ограничение по времени. В коридорах обычно говорили чётко и по существу. Коридорная правда высоко ценилась Жафом, особенно когда исходила от главного редактора.
А как же моя статья про пожар и сбежавших странных людей? удивился Жаф. Что может быть актуальнее?
В том-то и дело, что может! главред поморщился, взяв своей гигантской рукой журналиста за лацкан пиджака.
О как! округлил глаза Жаф.
Стареешь ты! Теперь надо отвлечь Аскерию от странных людей, при этом жёстко, как ты умеешь, так, чтобы мурашки по телу пошли! главред вздохнул, обдав Жафа приличной порцией ветра.
Понял! радостно просиял Жаф. Есть одна заготовка!
Ну-ну! оживился главред.
Предлагаю повторить «утку» про индюший чёс! Новая волна инфекции! Все опять начнут чесаться и забудут про странных людей! Можно даже сказать, Жаф творил на ходу, что инфекция пошла в этот раз из палаточного лагеря, объявить их очередными разносчиками опасного заболевания. Во-первых, аскерийцы начнут сторониться странных людей. Кому охота заразиться. Во-вторых, какие уж тут странные люди, когда индюший чёс. Чесотка всяко сильнее жалости к попрошайкам!
Нет, нет! замахал огромными ручищами главред, устраивая настоящий ветер в коридоре. Старая идея. Все ещё хорошо её помнят. Да и скандал с обогащением известной фармацевтической корпорации, продававшей мазь «Индюшин», не утих. Говорят, они и тебе приличный гонорар отвалили? прищурил свои гигантские глазища главред.
Гонорар? начал оправдываться Жаф. Шеф, вы же знаете, насколько я вам предан. Ни один гавер не проскочит мимо вашего великого взгляда.
Я потом перед Сурри знаешь сколько объяснялся? сокрушался главред.
Шеф, я постараюсь, мне моё честное имя сегодня, как никогда, дорого! продолжал скулить журналист.
Вот и я о том! главред опустил на его плечо свою лапу. Ты должен накопать реальный шок для Аскерии. Мозги людей меняются, они требуют правды! главред убрал руку с плеча вспотевшего журналиста. Необходима реальная основа информации, разоблачение, понимаешь.
Так где же я её возьму, правду? расстроенно сузив глаза, ответил Жаф.
Жафчик, дорогой! главред перешёл на тон служебной мольбы великих. Ты можешь, я знаю! Походи по злачным местам, поговори с людьми. Надо гаверовзайди, получи «пьяный аванс». Поспаивай пьющих, поговори с трезвыми. Глядишь, что и нароешь!
Хорошо, я подумаю, понимающе кивнул журналист. В бухгалтерию тогда сейчас за «пьяным авансом»?
В бухгалтерию зайди, я распоряжусь! А вот думать у тебя времени нет! состроил озадаченную гримасу главред. Сроку тебе неделя. Это означает, что в следующем номере новость, вышибающая мозг, уже должна быть.
Ясно, понимающе, по-коридорному кивнул Жаф, протягивая шефу руку. Сделаю всё в лучшем виде.
33
Линда часто засыпала на плече Гуса. Счастливые влюблённые обрели новый мир, где царила нежность и красота. Рабочий день в пекарне Крума проносился моментально, открывая сказочный вечер. После ужина они гуляли в саду. Обнявшись, влюблённые подолгу тонули в тишине деревьев.
Смотри, Линда! говорил Гус. Они живые, такие же, как мы с тобой, чувствуешь это?
Линда игриво смеялась и, вытянув в стороны руки, кружилась на месте.
Как же я жила без тебя до сих пор?
Её сияющие глаза окутывали Гуса пеленой желания. Снежинки осыпали их головы, украшая долгий поцелуй.
Мгновение, и они тают! Гус ловил на ладонь падающий снег. Мгновение, всего одно.
Почему я никогда раньше этого не замечала? Вот так просто радоваться каждой мелочи, каждой снежинке. Разглядеть саму жизнь в каждом ее секундном проявлении. Вдыхать морозный воздух и выдыхать все беспокойные мысли в небо.
Они бежали в дом, предаваясь любви. А потом пили чай в библиотеке. Приглушенный свет и отблески камина наполняли комнату таинственной атмосферой. Струйки горячего пара извивались над чайными чашками. Линда играла на скрипке. Гус, сидя в мягком кресле, закрывал глаза и полностью погружался в мир рождающихся образов, проживая в нём каждый вечер ещё одну новую короткую жизнь. Но иногда он любил наблюдать за Линдой. Её руки привычно двигались в особом ритме, то замирая на секунду, то остервенело, надрывно ускоряясь. Звуки, словно продолжение её чувственности, скатывались с пальцев, властно захватывая всё вокруг, передавая на своём бессловесном языке всю глубину её чувств. Линда не играла музыку, она сама становилась музыкой.