Нкем услыхал, как женщина в толпе хихикнула и пробормотала:
Любопытно, что его жена на это скажет? На вау!
Захотелось швырнуть в нее камнем.
Огаади взглянула на болтушку, наклонилась, подняла камень и запустила им в толпу. Камень упал прямо под ноги женщине.
Чинеке! воскликнула она и отпрыгнула, врезавшись в стоявшего позади мужчину.
Несколько человек вокруг нее дружно выкрикнули: «Хе-е-ей», но ни один не отошел.
Огаади издала глубокий грудной звук, он продолжался и усиливался. Услыхав его, страусы перестали клевать автомобиль и двинулись на толпу. Люди закричали и кинулись врассыпную, теряя обувь, мобильные телефоны, бумажники. Одни прыгали в легковушки, внедорожники и грузовики и с визгом газовали с места. Другие разбегались на своих двоих, преследуемые огромными птицами. Вскоре Нкем и Огаади остались наедине.
Забудь о них, сказала она.
Ты не знаешь, кто я, нервно хихикнул он. Через час вся Нигерия будет обсуждать то, что здесь произошло.
Ерунда, отмахнулась она и оглядела его сверху донизу. Так на что ты намекал, когда говорил про превращение?
Подойдя к «ягуару» Нкем провел пальцами по царапине на стекле, по вмятинам на дверцах и крыльях. Никто ему не поверит. Даже с фильмами, отснятыми любителями-папарацци. Эму выбили лобовое стекло и стекла на задних дверцах. А жена уже наверняка на тропе войны. Он повернулся к Огаади:
Ты можешь защитить меня от друзей-духов?
Только если сама буду там
«Мне удалось спастись уже четырежды», подумал он.
А что со мной
Не скажу, пока ты не решишься окончательно.
И долго я буду Нкем смотрел на пустую дорогу, отсутствовать?
Это зависит от разных вещей, ответила она со вздохом, глядя на свои обломанные ногти. Когда я закончу, можешь и дальше сниматься в фильмах, но они будут не такими, как прежние. Колдунья недолго помолчала. Ну что, надумал? Если надумал, я согласна помочь.
Я готов.
Все обанджа одинаковые! рассмеялась она и кивнула. Безответственные, как сама преисподняя.
Прежде чем ответ сорвался с языка, Нкем почувствовал, что превращение началось. Тело искажалось, кости меняли длину. Возникла боль, но не сказать, что страшная. Вроде хотелось похныкать, но и это уже было не в его власти. Правда, в душе он все же плакал. Жалко было оставлять все, что он приобрел в своей жизни: жену, семью, карьеру, вечно сплетничающую проклятую толпу. Они все уходили в прошлое. Нкем покидал забитую машинами, отравленную выхлопами магистраль, чтобы свернуть на проселок. Чтобы уйти на время.
Раздался звонкий голос Огаади:
Ты вернешься, когда я призову! И мы начнем учебу! Она засмеялась. Сегодня чудесный день! Мы оба свободны! Но остерегайся своих друзей-духов.
Нкем и так знал, что их надо остерегаться.
Он взлетел в небо, будто через изгородь перепрыгнул. Огаади превратила его в орла, а он-то побаивался, что станет страусом. Наверное, женщина-птица прочитала его мысли. Орлам он завидовал с детства. Орел запросто съест курицу, а летает он так высоко, что никакой бешеной козе или лошади не допрыгнуть.
Огаади и впрямь оказалась сильным амусу. Переполненный счастьем Нкем открыл клюв и заклекотал. Он поднимался все выше и выше и в конце концов улетел прочь.
Криста Хоппнер ЛихиСЛИШКОМ ОПАСНЫЙ ЯД
Фантастика Кристы Хоппнер Лихи появлялась в двадцать пятом томе «Writers of the Future», в журналах «Shimmer» и «Flashquake». Лихи имеет степень магистра театральных искусств и является выпускницей семинара писателей фэнтези «Одиссей». Ее стихотворения выходили в журналах «Free Lunch», «Raritan» и «Tin House».
«Одиссея», один из величайших сюжетов западной цивилизации, это эпическое повествование о способности одиночки побеждать, несмотря ни на что. К концу саги становится ясно, что трудности, подстерегавшие героя в пути, гораздо серьезнее, чем казалось на первый взгляд. Достаточно сказать, что Одиссей отправляется в поход с полной командой корабля, но на родину прибывает лишь он один.
В следующем рассказе раскрывается судьба маленького человекаЭльпенора, которого мы помним как простого воина из Одиссеевой дружины, погибшего на острове Цирцеи. Вот что говорит автор: «Эльпенор, по моему убеждению, несправедливо обижен. Веками его смерть считалась образцом безрассудства и обычного среди молодежи пьянства. А я задалась вопросом: что же послужило причиной неумеренной тяги к алкоголю, которая в конечном итоге повлекла падение с крыши и смерть?»
Ее ответ на заданный вопрос открывает перед нами окошко в сердце человека, прошедшего сквозь ад войны, а потом сломленного чародейством, которое вынудило его увидеть призрачный мир как настоящий. Этот рассказ ставит новый вопрос: «А что на самом деле означает быть зверем?»
Став свиньей, я сильно изменился.
Запахи, подобно кулакам, ударили в мою морду, пробуждая до той поры скрытую силу в ногах. Земля, проплывающая в нескольких дюймах от подбородка, манила зарыться носом, чтобы добыть ее сокровища, а потом еще, еще и еще Лесные грибы, сыр, пустые соты, огрызки яблок, желудия и не перечислю всего, что ел в тот день, но помню вкусвосхитительный, ни с чем не сравнимый. И все это где-то здесь, под моими ногами, манит неземной сладостью, с неистовой силой хочется приникнуть рылом и жрать, обонять, валяться до тех пор, пока не пропитаюсь этим запахом и мы не станем как единое целое, ибо мы всегда были предназначены друг для другая и эта грязь, эта грязь и я.
Большинство из команды корабля этого не заметили. Отряхнулись от дурных воспоминаний, как собака от воды, и все. Некоторые, умишком послабее, боюсь, не заметили вообще ничего.
Но меня меня превращение изменило. И Эльпенора тоже.
Вначале я и не предполагал, что мы подружимся. Тонкая чувствительная душа Эльпенора скрывалась под внешними качествами великолепного воинавысокий, мускулистый, даже зверообразный. Юный годами, но не мастерством, числом побед он превосходил любого из дружины Одиссея. Ну разве что кроме предводителя. Я же, напротив, был в команде одним из самых слабых, всегда предпочитая путь отступления отчаянной атаке. Если добавить жесткие черные волосы и затравленный взгляд, то я, пожалуй, больше всех походил на запуганную дворнягу.
Эльпенор поначалу сторонился меня, но война тянулась долго, нас часто вместе отправляли для выполнения самой грязной работы, ведь на судне мы оставались самыми молодыми. Мы избавлялись от трупов, чистили отхожие места, отмывали палубу после сражений. Таким образом мы с Эльпенором сошлись над кровью и дерьмом и сговорились, как нам уберечь рассудок от окружающей гнили.
Скоро выяснилось, что мы обасамые младшие дети в больших семьях. Это издевательства старших братьев толкнули нас на путь войныубивать и ходить по шлюхам, потеть и ругаться, чтобы стать наконец-то «мужчинами». Эльпенор принял этот выбор как положено. Он научился сражаться и сражался хорошо. А я же потратил время, выясняя, как избежать боя, пока не началась эта мерзостная война, от участия в которой я не смог отвертеться.
И где-то в середине этой бесконечной войны настал день, когда Одиссей приказал нам двоим собирать глаза мертвецов.
Этот день мы с Эльпенором никогда потом не обсуждали.
Но тогда мы стали побратимами.
Ночью мы напились и открылись друг другу, что ненавидим своего предводителя, что скучаем по нашим сестрам больше, чем по братьям. Прямо там и тогда мы принесли клятву на крови, что если выживем, то отправимся по домам и никогда больше не прикоснемся к оружию.
Эльпенор во время войны представлял идеал бойца, но теперь, на пути домой, он долгие часы размышлял об убитых им людях. Кем они были? Как-то поздним вечером я, раскачиваясь в гамаке, попытался отвлечь его от грустных мыслей мечтами о будущем. Я изложил свои намеренияжениться на толковой девчонке, посадить виноградник, растить детей и делать лучшее вино во всей Греции. Хорошенько подвыпив, я признался, что могу создавать виноградные лозы из ночного воздуха, зеленые и наполненные жизнью, которые потянутся от наших гамаков через широкое море, прямо к родному дому. Эльпенор рассмеялся и посоветовал мне воздержаться от пития. Но, должен признаться, в душе моей зародилась слабая надежда, поскольку после той ночи, когда у нас наступали воистину тяжелые времена, он всякий раз вспоминал и спрашивал меня о волшебной виноградной лозе.
Мы с Эльпенором стояли рядом, когда прекрасная Цирцея заколдовала нас, далеко не каждый из команды осознал в тот миг, что же произошло. Большинство наших спутников принялись с довольным видом жевать сено в загонах. Но не Эльпенор! Он всегда отличался храбростьюхоть в человеческом, хоть в свинском облике. Мой побратим разбросал по сторонам сено и врезался в заднюю часть стойла, пробив дыру, будто тараном. Даже не понимая, что делаю, я кинулся за ним через пролом в досках, поражаясь собственной прыти и бесстрашию. Мы разбежались в разные стороны.
О боги! Как же я любил свободу. Должно быть, это крылось где-то в глубине души. Меня переполнял огромный жгучий голодедва завидев что-то, я хотел это съесть. Или разбросать рылом. Или поваляться в нем. Или порыться, поваляться, а потом съесть. Если я рылся в чем-то, я приходил в восторг. Если я ел что-то, я приходил в восторг. Если я валялся в чем-то, пускай самом вонючем и отвратительном, я приходил в восторг. Меня не волновала война, не тревожила утрата смысла жизни. Разрывая землю вместе с дикими свиньями, пожирая желуди, плещась в речных заводях, чувствуя, как ил подсыхает на моей шкуре, я понял, что получаю то, чего всегда хотел. И о чем раньше не догадывался.
Как же я хотел, чтобы этот день длился вечно!
Но к сумеркам наши приключения закончились. Мы с Эльпенором повстречались и сразу же узнали друг друга, даже под свиными личинами. Мы едва не лишились чувствдве свиньи, покрытые слоем грязи и сосновой хвои. Но двух более счастливых тварей вы не нашли бы никогда в жизни.
Я уже подыскивал местечко, чтобы уснуть, как вдруг произошло обратное изменение. Ни с чем не сравнимый опытвнезапная дрожь, удивительное чувство, как будто кто-то вытягивает все твои мускулы наружу, но, как ни странно, это было совершенно безболезненно.
Одиссей убедил Цирцею расколдовать команду его корабля, и мы неожиданно опять стали людьми. Грязными людьми, уставшими от необычного приключения. Никогда в жизни я так не пачкался и вид имел тошнотворный. Эльпенор смотрел на меня в крайнем замешательствене зная, что и сказать, я лишь покачал головой. Холодный узел в подреберье вновь заворочался, напоминая об ушедшей боли. Мало-мальски приведя себя в порядок, мы вернулись во дворец Цирцеи.
В ту ночь Одиссей и волшебница окунулись в безумство любви, а оставшаяся часть команды, радуясь вновь обретенным человеческим телам, предалась необузданной оргии. Чтобы не слушать всякие колкости вроде «Эй, малыши, а сколько нимф вам удалось уломать?» или «Может, попросите старших товарищей поучить вас?», мы с Эльпенором забрались на крышу дома с большим ритоном медового вина.
Прозрачный ночной воздух полнился пением цикад. Плыл аромат сосновой живицы и морской соли. Звезды едва забрезжили. Мы разлеглись, скинув туники, на ребристой плитке. Волоски на моем теле слегка шевелились, но я не ощущал обдувающего ветра. Сердце пульсировало холодно и отстраненно, словно высокие звезды. Я размышлял: приходит ли к свиньям когда-нибудь желание посмотреть на звездное небо?
Боги, как мне понравилось, проговорил я, не спуская глаз с ночного небосвода.
Эльпенор не ответил, уже изрядно опьянев. «Зудит ли его кожа, как и моя, после кувыркания в грязи?»подумал я и от души хлебнул вина, чье тепло приятно щекотало горло.
Мне очень понравилось, повторил я погромче, не решаясь все-таки сказать, что хочу опять стать свиньей. Я не прочь повторить!
Повторить? Ты хочешь повторить? Повернуть время вспять? проговорил он заплетающимся языком.
Ты знаешь, о чем я. Хочу
Какая разница, чего мы хотим, если никогда не получим желаемого?
Он разозлился сильнее, чем я ожидал. Не до бешенства, конечно, но примерно таким он становился в сражении. Схватив ритон, Эльпенор вскочил.
Эй, оставь хоть глоточек! Я тоже поднялся и хлопнул его по плечу, пытаясь хоть немного развеселить.
Эльпенор отшатнулся от меня, слегка покачиваясь.
Отстань! Он сделал второй большой глоток, шагнул ко мне, наклоняя голову, и захрюкал.
Наверное, со стороны это выглядело смешно, но я по-настоящему испугался. Он не захотел мыться, и теперь в звездном свете засохшая на голой груди грязь напоминала запекшуюся кровь. Мой друг уже выпил достаточно и потерял власть над собой; в таком состоянии он легко мог затеять ссору, но я не хотел с ним драться. Тем более в темноте на скользкой крыше.
Эй, погоди, Эльпенор, полегче
Он несколько раз гортанно хрюкнул, слишком низко для человека.
Прекрати! Я попятился. Хватит валять дурака! Говори по-человечески.
Он ответил хриплыми выдохами, такими сильными, что разлетелись брызги слюны и слизи из носа.
Эльпенор! По-человечески!
Ну ладно. Хрю, хрю-хрю! ответил он. Ты доволен? Этого ты хотел? Ну, давай жехрю-хрю, хрю! Скажи это по-человечески.
Я молчал.
Не можешь сказать? Он вылил в рот последние капли и швырнул ритон с крыши.
Когда керамический сосуд разлетелся вдребезги на мощенном камнем дворе, взвыл волк. Эльпенор завыл в ответ, зарычал и захрюкал, отвернувшись от меня.
Прекрати, Эльпенор!
Тебе же понравилось! Так давай, присоединяйся! Поболтаем, похрюкаем! Хрю-хрю! Ну как? Не слишком по-человечески? Он вновь захрюкал, как свинья, и влага двумя струйками побежала из его ноздрей.
Я отпрыгнул, едва не свалившись.
Перестань!
Внезапно он выбросил руки вперед и попытался меня схватить, хрипя и хрюкая, как кабан.
Забери тебя Цербер, Эльпенор! Я прикрыл голову руками, но он, дико рыча, врезался в меня.
Я оттолкнул его, сильно оттолкнул, но он продолжал нападать. Не знаю, рычал ли он, плакал, завывал лио боги, что за ужасные звуки! но мне стало больно. Эльпенор обезумел, будто одержимый демонами, и я, глубоко вздохнув, хрюкнул в ответ. Громко!
Он еще раз боднул меня, а потом сжал в крепчайших объятиях, забывблагодаренье богам! об этих ужасных звуках. Я стоял как дурак, уткнувшись носом Эльпенору в грудь. Его пот, смешанный с грязью, стекал мне на лоб. Но я радовался, что он перестал нападать. Впервые с того мига, как нам вернули человеческие тела, я мог слышать биение его сердца радом с моим.
Наконец Эльпенор разомкнул объятия.
Значит, ты свинья в глубине души?
Я потер бокавсе-таки Эльпенор сдавил меня слишком крепко.
Должен заметить, сегодня впервые за весь срок службы в дружине нашего предводителя я почувствовал себя счастливым.
Мой друг хрюкнул, но в этот раз скорее по-человечески, чем по-звериному.
Эльпенор? Ты в порядке?
Он с наслаждением, как самое вкусное яство в мире, слизнул сопли с верхней губы.
Мне понравилось, что я все забыл. Ты меня понимаешь?
Ага
Но теперь я снова вспомнил.
Я не знал, что и ответить. Мои собственные воспоминания, вызывающие боль, нахлынули после возвращения человеческого облика, но я ценой неимоверных усилий справлялся. А вот мой друг не сумел.
Ну, кто-то же должен помнить
Ты думаешь, это предначертано свыше? Помнить? Его губы исказила кривая усмешка. Как думаешь, наш предводитель запомнил, что с нами сталось? Что мы увидели?
Думаю, нет. Но я помню. И ты помнишь.
Да, и это мучает меня. Ты хочешь все помнить?
Нет, но
Но!.. Ты жалеешь, что мы не остались свиньями. Его странная улыбка угасла.
Я усмехнулся и негромко хрюкнул.
Он хрюкнул в ответ, растерянно и тоскливо. Подошел к краю крыши.
Ты не против еще выпить?
Ночь разгула?
Сходи за вином.
Я кивнул, обратив внимание на его сдавленный голос и напряженно ссутуленные плечи. Кажется, он плакал, поскуливая вполне по-человечески.
Спустившись по скату крыши, я заметил несколько львов и волков, которые крутились у осколков ритона, а потом осторожно перелез в раскрытое окно верхнего этажа. Там все лежали вповалкуи люди, и нимфы. Я пробрался на цыпочках между неподвижными телами и спустился из царства сна на кухню.
Налил в мех вина, нашел немного еды. И вдруг, подобно воинам на поле боя, заревели львы, завыли волки. Схватив нож со стола, я выбежал, чтобы посмотреть, в чем дело. Звери собрались в кучу у одной из стен дворца, и я кинулся к ним.
Должно быть, что-то человеческое оставалось в сердцах хищников, поскольку, завидев меня, они расступились, открывая тело моего друга. Если бы не струйка крови, сбегающая из открытого рта, я бы подумал, что Эльпенор прилег отдохнуть. Челюсть отвисла, мускулы вокруг глаз расслабились, он выглядел вполне мирным Мой разум превратился в патоку, вязкую и текучую, и отказывался хоть что-то понимать.