Софи уже пробралась мимо письменного стола с убирающейся крышкой и теперь оттаскивала непримечательного вида журнальный столик, который загораживал следующую дверь. У него внезапно возникло иррациональное желание попросить ее не делать этого, но было поздно. Сверхъестественное солнечное сияние озарило ее.
Спальня тети, сообщила она, пройдя через дверь, и он поспешил присоединиться к ней, борясь с растущим волнением, которым наполнили его две предыдущие комнаты, и со странным ощущением потерянности, как будто его похоронили заживо.
Распахнутое окно помогло ему вздохнуть спокойнее.
Слушай, ты бы не ходила первой, сказал он.
Спальня тети оказалась аккуратной и строгой, как келья монашки. Простая железная кровать, белые подушки, белое, туго натянутое одеяло. Деревянная тумбочка рядом, пустая, если не считать переполненной пепельницы и смятой сигаретной пачки. На краях сигарет краснели следы яркой губной помады. Их вид напомнил Кевину, как сильно ему хочется курить. Он полез в карман за зажигалкой, но вспомнил, что оставил ее и сигареты в машине. Подойдя к окну, он сказал:
Не вижу нашей машины.
Естественно. Ты же смотришь с другой стороны дома.
Он знал, что должен был видеть подъездную дорожку и передний двор, но перед ним была только полоса голой земли, дальше начинался лес. Ему вдруг показалось, что деревья пошевелились, как вздрагивают занавеси, когда что-то двигается с другой стороны.
Смотри, сказала София. Она подняла из-за кровати коробку из-под обуви, поставила ее на тумбочку, а потом вдруг дернулась и отскочила назад, задев рукой пепельницу. Та полетела на пол и разбилась.
Черт! вскрикнула София.
Ты чего?
Мне показалось, из коробки вылез паук. Вот дура!
Он обошел кровать и увидел капельки крови у нее на ногах, проступившие там, где осколки пепельницы оцарапали кожу.
У меня все нормально, сказала она. Просто испугалась. В ванной, наверно, есть бинт.
София протолкнулась мимо него и открыла последнюю дверь. Кевин заметил тяжелый фарфоровый умывальник и ванну на ножках, но тут София воскликнула: «фу!», и он вошел следом. Из крана, шипя и разбрасывая брызги, текла коричневая вода.
Это из-за того, что вода долго не стекала, сказал он. Через пару минут пойдет чистая.
Бинта здесь нет, сообщила София. Похоже, тетя Роза даже мылом не пользовалась. Ну и черт с ним. Порезы все равно неглубокие. Работа на кухне сделала ее невосприимчивой к легким ранам и ожогам. Давай посмотрим, что в коробке.
«Не надо», захотелось сказать ему, но вместо этого он произнес:
Назови три фильма, в которых была голова в коробке.
Боже, обязательно нужно про такие страсти говорить? «Семь». Она подняла крышку.
Это первый, сказал он, чтобы не закричать что-нибудь глупое и истерическое, наподобие: «Не заглядывай в коробку!»
Тут полно фотографий, сообщила она. «Принесите мне голову Альфредо Гарсиа».
Там голова была в мешке, а не в коробке, в отчаянии процедил он.
Какие мы разборчивые! сказала она и изменившимся голосом добавила:Хм, странно.
Что?
Не знаю, откуда это у нее. Это мои фотографии.
«Так что там случилось между твоей матерью и тетей Розой?»спрашивал он.
«Мама считала ее ведьмой».
«Ведьмой Как в викканстве? Религия нового века, будьте благословенны, белая магия и все такое прочее? Как Тереса?»Тереса была их соседкой в Сиэтле.
«Нет, просто старая злая ведьма. Да, не верится, правда? Это единственное, что может мою насквозь рациональную маму заставить стать суеверной».
Потом она сказала:
«И еще кое-что о моем отце».
«Об отце»София никогда не рассказывала о своем отце.
«В молодости они Не знаю, не поделили его, что ли. Он бы парнем Розы, а мама увела его, кажется. Я его совсем не помню».
Произнесла она это так четко, так спокойно, как будто не пыталась скрыть боль.
«Он исчез, когда мне было три. Что ты из себя представляешь в таком возрасте? Ты даже еще не личность Воспоминания не сохраняются, только редкие яркие вспышки, и то, что люди помнят вместо тебя, что тебе повторяют много раз, то ты и считаешь своими воспоминаниями. Он исчез до того, как я смогла сама сохранить какую-то его часть».
«Бартон Финк», сказала она, доставая пачки фотографий и бросая их на кровать. София в колпачке на своем первом дне рождения; София-первоклассница беззубо улыбается с официальной школьной фотографии; София в голубом платье без бретелек танцует с тощим темноволосым парнем на дискотеке.
Принимается. Это второй.
Она улыбнулась и угрожающе помахала ему фотографиями.
Я покажу тебе жизнь разума.
Ты не похожа на Джона Гудмена.
Но она уже не слушала.
Что это?
Его не отпускало ощущение неотвратимости, как бывает, когда ты во второй или третий раз смотришь кино, в котором должно произойти нечто страшное, и, даже если знаешь, что произойдет, тебя не покидает надежда, что каким-то чудесным образом фильм переменит сценарий. Но это было не кино, и ничего подобного он никогда раньше не видел, поэтому не было никаких причин для такого болезненного ощущения. София достала из коробки ключ.
Не нравится мне это, сказала она. Где она взяла мои фотографии? И зачем хранила?
Может, твоя мама послала их ей? Между родственниками преданность и чувство обиды, бывает, существуют параллельно. Например, его двоюродная сестра Шелби не разговаривала с отцом, но заставляла сына раз в месяц писать ему письма.
Послала ей полную коробку моих фотографий? спросила она. Он пожал плечами. Похоже, это ключ от двери, продолжила София. Интересно Кевин, как думаешь, сколько может стоить все добро в той комнате? Представляешь, вдруг мне этого хватит, чтобы открыть свой ресторан? Когда она посмотрела на него, глаза ее сияли. Ему захотелось взять ее за руку и убедить уйти немедленно, сказать, что ее мать была права и этим должны заниматься другие люди.
Но вместо этого он сказал:
Это окно выходит на передний двор. Почему машины не видно?
Ничего там нет. Она нетерпеливо подошла к двери в гостиную. Здесь должна быть еще одна комната. Может, она завесила вход в нее ковром, как и окна.
Он заколебалсявозвращаться в загроможденную часть дома не хотелось. Подчиняясь внезапному порыву, он подошел к одному из окон. Ему показалось важным, чтобы, кроме двери, были другие пути отступления, и еще он почувствовал стоявший в комнате тяжелый цветочный запахтошнотворную сладость, которой маскируют смрад. Он сделал глубокий вдох, но не смог определить гнильцу. На испорченные продукты на кухне это похоже не было, запах был более резкий, более землистый.
Свежий воздух помог бы ему. Он подергал створку окна, но та даже не пошевелилась. Похоже, окно было заколочено намертво.
Когда он прошел в гостиную, София исчезла. Спиной к нему неподвижно стояла женщина с черными волосами и в свитере Софии. Она повернулась и улыбнулась ему. Улыбка Софии. Глаза Софии.
Смотри, какой жуткий парик, сказала она. Для Хэллоуина как раз подойдет, правда? Как думаешь, что моя тронутая тетушка могла с ним делать?
Сними, взмолился он, но просьба его, вероятно, прозвучала не слишком серьезно, потому что она рассмеялась и прошла мимо него.
Голова в коробке, сказала она. Ты уверен, что «Принесите мне голову Альфредо Гарсиа» не подходит?
Конечно уверен, это же я загадывал, ответил он и вдруг понял, что не помнит, какой третий фильм с головой в коробке имел в виду, и вообще, почему заговорил об этом в такой мрачной обстановке.
А что, если тело в коробке? сказала она. Был фильм «Елена в ящике». Уф. Ладно, сдаюсь, мне нужна подсказка. Она снова повернулась к нему спиной, и ее голос, звучавший из-под копны темных волос, почему-то испугал его. Я рассказывала тебе, как выглядела тетя Роза? спросила она. Когда-то она была настоящей красавицей. Намного красивее моей мамы. Мама получила мозги, а Роза красоту.
Откуда ты знаешь? Что она была красивая?
София рассмеялась.
Я, когда была маленькая, спрятала несколько ее фотографий, прежде чем мама собрала остальные и порвала на кусочки. Они, наверное, до сих пор где-то хранятся. В детстве, когда мама меня однажды отругала и я на нее разозлилась, я придумала целую историю о том, что ее заколдовала злая ведьма, и что моей настоящей мамой была тетя Роза, и что они с папой скоро спасут меня. Глупо, правда?
Пойдем отсюда, сказал он. Мы уже все увидели, а домой ехать долго.
Тот танец, которому она меня научила, сказала София. Она называла его «какой-то рил». Может, ведьмин рил? Нет, не помню. Но мне хочется еще немного осмотреться. Вдруг найду, к чему этот ключ подойдет.
Ему захотелось сказать, что, если тетя Роза действительно хранила что-то ценное, она бы не стала это так прятать. Хотя, опять же, тетя Роза была немного не в себе. Такая старуха, как тетя Роза, могла сказать себе: «Я должна это спрятать, чтобы никто это не нашел и не украл, пока не придет она».
Я знаю, сказала София и пошла в прихожую. Кевин последовал за ней и, когда она начала оттаскивать от стены шкаф, сказал ей:
Осторожнее, на себя не завали. Он подошел, чтобы помочь. Берись за дно. Его нельзя сильно наклонять.
Когда они вошли сюда, он не заметил, насколько хуже здесь был запах. Этот дом долго простоял плотно закрытым, мог ли воздух в нем испортиться, как бывает в шахтах, когда происходит завал и горняки постепенно задыхаются?
Они вдвоем отодвинули шкаф на пару футов от стены, и София сказала:
Кевин, смотри. Иди на мою сторону. Она оказалась права, за шкафом действительно скрывалась дверь. София смогла вставить ключ в замок и приоткрыть дверь ровно настолько, чтобы суметь проскользнуть внутрь.
Не надо, сказал он, когда она еще стояла с его стороны двери и держалась за ручку.
Она улыбнулась.
Давай так договоримся: ты называешь третий фильм с головой в коробке, и я не открываю дверь.
Я не могу вспомнить, признался он. Мне кажется, это был «Принесите мне голову», но я не уверен.
Очень жаль, сказала она и скользнула в темноту.
Через несколько бесконечно долгих мгновений раздался ее голос:
Не могу найти выключатель. Может, тут за какую-нибудь веревочку потянуть нужно? У тебя зажигалка с собой? Она кричала так, будто обращалась к нему со дна колодца.
Она в машине, ответил он. София, выходи оттуда.
Можешь сбегать принести? Кевин, еще пять минут, и поедем домой, обещаю.
Поколебавшись, он поднял руки.
Ну хорошо.
Проще было разозлиться на нее, чем спорить. Наверное, ему показалось, что входная дверь не поддалась, когда он повернул ручку. Видно, она разбухла от долгой неподвижности, вот и застряла немного. Потом он снова оказался на пороге, где по-прежнему было тепло и солнечно, а машина их стояла на том самом месте, где они ее оставили. На полдороге к ней он повернулся, чтобы найти окна спальни, из которых выглядывал.
Его внимание привлекло движение на крыше. Что-то мелькнуло на коньке и скрылось из виду с другой стороны. Что-то темное и небольшое. Обычная белка.
Он нашел зажигалку в углублении между сиденьями и бросился обратно в дом. Ворвавшись, он выкрикнул ее имя и услышал в ответ ее приглушенный голос.
Елки-палки, София, зачем ты закрылась? Он постучал, подергал ручку. Тут заперто. Это ты заперла?
Голос ее звучал очень близко. Должно быть, София находилась за дверью, но слышно было так, будто она шептала ему прямо на ухо.
Здесь ничего нет.
Хорошо, оставайся на месте. Не ходи там, если ничего не видишь. Но она именно этим и занималась, он слышал ее гулкие шаги. Ты что, танцуешь там? Рил. Ведьмин рил.
Где-то он читал, что лучший способ вышибить дверьударить прямо под замком.
Что ты делаешь? спросила София, когда его нога обрушилась на деревянную панель. Второй удар расщепил доску.
Дверь была старая и дешевая, не рассчитанная на то, чтобы кого-то удержать внутри. Меньше всего ему хотелось входить в эту чернильную темноту, поэтому он достал зажигалку и щелкнул один раз, второй. Бог любит троицу.
Переступив через порог, он был удивлен тем, насколько большую часть комнаты осветила зажигалка, которую он поднял над головой. Плечи его обвисли, напряжение исчезло, когда он спросил себя, что ожидал здесь увидеть. Голову отца Софии в коробке, что ли? Она была права. Комната представляла собой небольшое пустое помещение в форме ровного квадрата примерно десять на десять футов.
А потом он обратил внимание на стены. Шагнул вперед, сделал еще один шаг.
Вставай, сказал он. София сидела на полу, скрестив ноги. Огонек обжег палец, и Кевин потушил зажигалку.
Он надеялся, что она не увидела того, что увидел он: каждый квадратный дюйм стен был покрыт письменами или вырванными из книг страницами с приколотыми фотографиями Софии. Ему показалось, что некоторые из них висели вверх ногами или были порезаны. И снова зажигать свет, чтобы удостовериться, так ли это, ему не хотелось.
София молчала. А потом сказала:
Здесь на полу что-то нарисовано. В темноте ее голос звучал непривычно. Они были вместе уже несколько лет. Неужели еще остались какие-то незнакомые ему оттенки ее речи? Он сделал еще несколько шагов. Темнота как будто проглатывала его. Посвети здесь.
Задубевшим пальцем он крутанул колесико зажигалки.
София, сказал он, когда вспыхнуло маленькое пламя и комната снова озарилась призрачным светом. Он присел и низко опустил зажигалку. София, сними, пожалуйста, этот парик.
Она захихикала, и этот звук тоже был неправильным.
Ты такое значение ему придаешь. Она сняла парик и бросила в угол. Внутри у него все сжалось, ему захотелось, чтобы она подняла его. Ему было неприятно думать, что парик будет лежать там, как какое-то мохнатое мертвое существо, и он снова потушил огонь.
Если мы еще здесь задержимся, твоя мать начнет волноваться, сказал он.
Интересно, что в том шкафу? задумчиво произнесла она.
Голова твоего отца?
Снова замолчали.
Это не смешно, сказала она. Да и потом, от нее за это время мало что осталось бы, верно?
Прости. Я пошутил. Глупо получилось. Он чувствовал, что рубашка липнет к взмокшей спине, а пот стекает из-под мышек по бокам, и вдруг понял, что дышит тяжело и прерывисто, как после бега. «Когда настанет ночь».
Что?
«Когда настанет ночь». Еще один фильм с головой. Только что вспомнил.
А. Никогда о таком не слышала.
Альберт Финни с топором, отрубленная голова.
А, снова сказала она. Тогда ты сжульничал, если знал, что я наверняка не угадаю.
Половицы скрипнули под ее ногами. Он заставил себя не попятиться, но, когда она прикоснулась к нему, отпрыгнул от неожиданности. Ее пальцы были холодными как лед, а ногти твердыми и острыми, Кевин почувствовал это даже сквозь рубашку.
Тут слишком темно. Как будто свет вообще никогда сюда не заглядывал. Он почувствовал на своей шее ее дыхание, теплое, влажное и несвежее. Знаешь? промолвила она, а потом прижалась к нему, и ее уста легли на его рот. Ее язык раздвинул его губы.
Он отшатнулся.
Пора уходить.
Она издала кашель, гортанный мокрый кашель старого курильщика.
Ты прав, сказала она. Все равно здесь ничего нет.
У него отлегло от сердца, когда она протиснулась мимо него и пошла в коридор. Из-за парика у нее на макушке топорщились волосы. Когда она открыла входную дверь и он увидел свет, ему стало понятно, что уже намного позже, чем ему казалось. София заметила, что в это время как-то слишком рано темнеет и трудно поверить, что осень только началась.
София, посмотри на свои ноги! Ужас! сказал он, заметив ее порезы. Они высохли и сморщились, как маленькие раскрытые рты. Но она уже садилась на пассажирское сиденье и, похоже, не услышала его.
С первого раза машина не завелась. Со второго тоже. И с третьего. Пот начал заливать его глаза. София сидела рядом в расслабленной позе, и холостые обороты мотора ее, как видно, не пугали.
Нужно вызывать эвакуатор, сказал он. Где твой телефон?
Он разрядился. Забыла вчера на ночь на зарядку поставить. Это не такое уж плохое место, продолжила она. Наверняка что-нибудь придумаем.
Зажигалку забыл, негромко промолвил он.
Что?
Ничего, сказал он, уже жалея, что на какую-то долю секунды его охватило желание послать ее под каким-то предлогом обратно в дом, а самому уехать Нет, убежать куда глаза глядят милю или больше до трассы, и там остановить первую попавшуюся машину. Но не София остановила его. Нет, скорее уверенность в том, что, как далеко ни беги, трассы все равно не найти, потому что ее там больше нет.