Это был перелом. Король, с минуту наблюдавший за продвижением железной тамплиерской когорты, вновь обрёл способность повелевать и заорал во всю глотку: «За тамплиерами, вперёд, на врага! Передавим этих ящериц!». Рыцари, ещё минуту назад боровшиеся лишь за право прилипнуть к скале и с ошалелыми глазами давившие каждого, кто этому препятствовал, вдруг заиграли весёлыми улыбочками боевого куража. Тамплиерский кулак вышиб пробку, которая закупоривала дорогу, внутреннее давление в рядах крестоносцев ослабло. Отдышавшись от давки и паники, они устремились вперёд.
Армия уже почти полностью вытянулась с дороги, врезаясь в боевые порядки сарацинов. Но крестоносцы оказались в положении очень обманчивом, они и сами не заметили, что ворвались прямо в окружение, впрочем, окружение очень странное, ускользавшее. Рыцари больше не видели необходимости пробиваться только вперёд и, обрадовавшись относительному простору, с радостью теснили врага во всех возможных направлениях. Лёгкие сарацинские всадники охотно отступали, потом неожиданным образом возвращались, стараясь заходить к неповоротливым рыцарям со спины и поражать лошадей. Броненосных рыцарей вовсе не обязательно было убивать, упавши с лошади, они уже не могли подняться. Взмахи огромных рыцарских мечей, ещё недавно задававшие ритм сражения, виделись всё реже и реже.
«Тамплиеры, на фланги! Держите фланги! Не втягиваемся в бой! Пробиваемся в долину!»Эврар де Бар отдавал распоряжения, потому что больше было некому. Король куда-то запропастился. Тамплиерыединственная часть войска, выполнявшая приказыбыстро рассредоточились на фланги. Командоры хорошо поняли смысл приказа магистра. Храмовники на флангах не преследовали сарацин и вообще не наседали на них, лишь отбивались. Тамплиеры понимали, что гораздо важнее препятствовать своим растекаться по перевалу, где их постепенно перебили бы по одному. Сам магистр рубился в гуще боя, рядом с ним сражались не больше дюжины тамплиеров, но постепенно вокруг них сплотилось целое ядро из нескольких десятков светских рыцарей, стремившихся делать тоже самое, что и белые плащи. Рыцари инстинктивно стремились к единственному центру порядка. С этим ядром уже можно было пробиваться в долину, оставалось только найти короля.
Эврар опустил свой меч (рубиться было кому) и, напряжённо всматриваясь во все стороны, вдруг заметил, что творится невдалеке, под разлапистым кривым деревом. Король в одиночку отбивался чуть ли не от сотни врагов. Каждый из страшных, почти круговых, взмахов его меча стоил жизни сразу нескольким сарацинам, но было очевидно, что ещё немного и его величество, даже если никем не будет задет, просто упадёт замертво от усталости. Вокруг короля лежали трупы его верных баронов, отдавших жизни, защищая его величество. Де Бар поднял меч, указывая своим рыцарям в сторону этой схватки, и его сводный отряд без лишних слов устремился спасать отважного гиганта Людовика.
Король всегда любил самые незамысловатые доспехи, не имея склонности к их украшению, и сейчас ничем не отличался от простого рыцаря. Это его и спасло, сарацины не знали, что перед ними король, думая, что сражаются с рядовым воином. Перспектива завалить христианского короля обеспечила бы Людовику куда большее численное преимущество врагов. А сейчас магистру и его рыцарям стоило прикончить несколько сарацин, как остальные тут же разбежались, не усматривая надобности отдавать жизни в рядовой, как они полагали, схватке.
Людовик был ужасен и великолепен. С ног до головы забрызганный кровью, он стоял, широко расставив ноги и опустив свой огромный меч, который по-прежнему держал двумя руками. Тяжелое дыхание делало его улыбку не столько радостной, сколько виноватой.
Вы, как всегда, вовремя, мессир Эврар, сказал король, как будто битва была уже закончена и больше никаких проблем не оставалось.
Де Бар не пытался определить, что преобладает в словах предводителя крестового похода: горькая ирония или детская наивность. Он очень тихо и по деловому отрезал:
Нам надо прорываться в долину, ваше величество. Добрую половину войска ещё возможно спасти. А если мы завязнем здесь в мелких стычках, с перевала ни один рыцарь не уйдёт живым.
Командуйте, мессир. Теперь всё войско видит, кто у нас главный.
Войско любит своего короля и будет сражаться там, где король. Командовать можете только вы, ваше величество. Сарацины сейчас явно не пытаются преградить нам дорогу вниз, у нас есть достаточный кулак, чтобы пробиться и вытянуть оставшихся за собой.
Не желая больше тратить времени на уговоры, Эврар, что есть мочи, крикнул:
С нами король! С нами великий король Людовик! Вперёд, за королём! Так хочет Бог!
Сотни глоток сразу же подхватили:
За королём! Так хочет Бог!
Железный рыцарский кулак, всё сметая на своём пути и больше не отвлекаясь на мелкие стычки, устремился вперёд. К ним присоединялись всё новые и новые рыцари, сержанты, туркополы. Никто не хотел отставать, организованный прорыв уже казался всем победоносным наступлением. Да и куда им всем было еще хлынуть, как не вперёдтамплиеры жёстко державшие фланги, к величайшей досаде разгорячённых рыцарей успешно лишали их возможности преследовать охотно разбегавшихся во все стороны сарацин. Магистр скомандовал своим адъютантам, чтобы скакали на фланги и передали приказ: «Держать фланги по-прежнему. Когда уходящее войско освободит пространство позади себясмыкаться и прикрывать отступление».
Постепенно всё войско вновь стало единой монолитной лавой. Впередикороль, магистр и шеренги белых тамплиерских плащей, позади так же белые плащи. Сарацины уже почти не пытались жалить их в спину, быстро усвоив, что эти невиданные войны никак не реагируют на провокационные наскоки. Теперь уже для сарацинов пришло время погрузиться в парализующую растерянность. Оказавшись в привычной для себя атмосфере хаоса и буквально распылив по перевалу войско франков, многократно использовав любимую тактику ложных отступлений, они уже чувствовали себя хозяевами положения. То, что войско противника вновь обрело единство и монолитность, выглядело для них не просто неожиданностью, а настоящим чудом. Воины в белых плащах начали казаться им ангелами смерти, не только не знающими страха, но и не ведающими страстейведь при всей своей ярости, они не давали себя увлечь обманными манёврами и никогда не ломали строй.
Бывший на поле боя арабский летописец, до той поры с наслаждением живописавший победы воинов ислама, теперь бормотал себе под нос: «Проклятые белые всадники Если бы не эти раскалённые угли франков Нет, это не угли Раскалённые льдины. Страшная лава раскалённого льда!». Арабу очень повезло, что никто из воиновтюрков не услышал его бормотания: «Велик и славен христианский Бог!».
* * *
Войско франков теперь уже спокойным походным маршем спускалось в долину. Король так много всего хотел сказать магистру, но де Бар, казалось, опять погрузился в своё привычное полусонное состояние и присутствие рядом с ним «великого короля», как и до боя, его ни сколько не интересовало.
Мессир Эврар, вы вечно как будто спите, если, конечно, не сражаетесь.
Я пытаюсь молиться, ваше величество. И как всегда, у меня ничего не получается.
Как это молитва может не получаться? Разве это труднопрочитать «Патер ностер» десять раз?
Очень трудно, если пытаться не разу не отвлечься на мирские суетные помыслы. Молитваискусство искусств. Нет ничего труднее.
А мне показалось, что нет ничего труднее, чем бой в горах. Вот уж где требуется искусство, и вы им в совершенстве владеете, Эврар.
Чтобы забивать быков на бойне тоже нужны немалые навыки, но не дерзнул бы назвать это искусством. Бой без молитвыта же бойня.
Так вы что же, и во время боя молились?
Пытался. Но получалось, как всегда, плохо.
Король решил выбраться из этого непонятного разговора. Слушая магистровы рассуждения про молитву, он чувствовал себя ещё более неуютно, чем на горной дороге, и повернул в привычную плоскость:
Сегодня, Эврар, вы себя показали, как отменный полководец. Мы вырвались только благодаря вашим командам и благодаря вашим тамплиерам, вокруг которых сплотились все мои рыцари. Вы вправе требовать себе любой награды.
Какой награды может пожелать для себя нищий монах, которому вообще нельзя иметь имущества?
Вы прежде всего рыцарь!
Я прежде всего монах!
Тогда вы должны стать верховным предводителем ваших рыцарей-монаховвеликим магистром. Почему вы до сих пор остаётесь главным только над французскими тамплиерами?
Если вы, ваше величество, желаете мне добра, помогите избежать непосильной для меня ноши великого магистра.
По сему не быть! Моя воляволя короля!
Осмелюсь напомнить, ваше величество, что не принадлежу к числу королевских вассалов. Тамплиеры подчиняются только римскому первосвященнику.
Со мной ещё никто не решался так разговаривать. Такое может позволить себе только тамплиер. Знаете, Эврар, я уже подумываю, а не вступить ли мне в ваш Орден? Примете?
Иметь в своих рядах такого рыцаря, как вы, ваше величество, было бы большой честью для тамплиеров. Но вы не монах. Вы женаты.
А что если я разведусь с Алиенорой?
Тогда Францию ждут неисчислимые бедствия. В чьи руки попадёт её приданноегерцогство Аквитанское?
Да вы политик, а не молитвенник.
Боюсь, что вы правы. Орден тамплиеровпо уши в политике. А жаль.
Войско, которое они тем временем увидели перед собой, было на сей раз действительно их авангардом, о чём возвестили радостные крики: «Да здравствует король!». На встречу им скакали Алиенора и Жоффруа де Ранкон. Алиенора казалась самой счастливой женщиной на свете, жизнерадостно приветствуя своего венценосного супруга:
Как мы рады, что вы, наконец, в безопасности, ваше величество! Господь не покидает наше крестное воинство!
Казалось, что сладостно журчащая речь беспечной Алиеноры попросту разбилась о королевские доспехи, не достигнув сердца, но это было не так. Голос по-прежнему любимой жены как стрела вонзился в сердце Людовика. Ему потребовалось всё его мужество, чтобы этого ранения никто не заметил, чтобы все подумали, что он вообще не обратил внимания на жену. Не сказав ей ни слова, со стрелою в сердце, Людовик сразу обратился к де Ранкону:
Мессир, вы ослушались моего приказа, по вашей вине погибли сотни рыцарей.
Ваш недостойный слуга заслужил казнь, голос Жоффруа, казалось, был голосом мертвеца, как будто сама преисподняя изрыгнула эти безжизненные слова.
Король подумал: «Как это ничтожество не похоже на Эврара! Алиеноре вряд ли пришлось слишком усердствовать, чтобы его зацепить. И сейчас он воображает себя рыцарем, готовым умереть ради прекрасной дамы. Ничтожество».
Король и впрямь уже был готов отдать приказ обезглавить де Ранкона, когда услышал у себя над ухом тихий, бесстрастный, но удивительно проникновенный голос Эврара: «Пощадите его, ваше величество». Король сразу же понял: верный Эврар бережёт честь монарха. Людовик никогда потом не смог бы доказать, что поступил так не из ревности. Только Эврар ему друг. Не вассал и не слуга. Друг. Бешенство отхлынуло от монаршего сердца удивительно быстро. Невольно подражая бесстрастной интонации магистра, Людовик сказал:
Мессир Жоффруа, с этого момента и до окончания похода я запрещаю вам иметь под своим началом хотя бы одного рыцаря. Прочь с моих глаз. Мессир Эврар, ваши тамплиеры понесли большие потери?
От боевого монастыря, то есть от трёхсот рыцарей, осталось чуть больше сотни копий.
Нам надо дорожить этим драгоценным остатком. Берите под своё начало всё войско.
Войско может воевать только под началом вашего величества.
На сегодня уже хватит прекословия, Эврар. Не втягивайте меня в споры о юрисдикциях, я в этом не силён. Берите войско под начало, если не хотите всех нас погубить, едва успев спасти.
Осмелюсь предложить вашему величеству следующее: всё войско разбить на несколько отрядов и во главе каждого поставить самых опытных из моих тамплиеров. Лучше даже двух-трёх тамплиеров на отряд.
Быть по сему. Теперь отдыхать.
В уже установленном королевском шатре оруженосцы быстро освободили Людовика от доспехов, и он без чувств повалился на ковры. В его тяжелых снах непрерывно мелькали белые плащи и обворожительно прекрасное лицо Алиеноры. Он опять почувствовал в своём сердце стрелу и стал звать Эврара, чтобы он пришёл и удалил эту стрелу. Во сне ему почему-то казалось, что Эврарискусный лекарь, а может даже и волшебник, который легко удалит стрелу и без труда развеет чары Алиеноры, и тогда её лицо сразу же перестанет его терзать. Потом его стали окружать сарацины, а Эврара всё не было. Сарацины шустро теснили его к краю пропасти и вдруг он заметил, что у всех у них одинаковые лицалица Алиеноры. Уже проснувшись, он обессиленным голосом всё ещё шептал: «Эврар, нельзя ли побыстрее?».
Людовик вышел из шатра. Уже занималось свежее утро. Невдалеке он заметил своего летописца Одона де Дейля, который пользовался краткой рассветной порой, чтобы сделать свои записи, пока не началась привычная лагерная суета. Одон, едва не высунув язык, что-то выводил на листке пергамента, но короля заметил сразу же и вскочил, приветствуя своего повелителя.
Ладно, Одон, не суетись. Прочитай лучше последнее, что написал.
Де Дейль бесстрастно забубнил: «Магистр Ордена тамплиеров Эврар де Бар, человек, уважаемый за свой религиозный нрав, был достойным примером для рыцарей. Он сдерживал турков с помощью своих тамплиеров, проявлял мудрость и храбрость»
Турков, говоришь? А магистр их всё сарацинами зовёт.
Это он, ваше величество, по своей палестинской привычке их так называет. А сражались мы с турками, которые сами себя именуют сельджуками по имени прежде бывшего у них вождя Сельджука, о чем, конечно же, доподлинно известно магистру тамплиеров, человеку большой учёности, ведь он
Уймись, Одон. Ещё один мудрец на мою голову, король сказал это без тени раздражения и даже сам удивился тому, что нисколько не завидует славе магистра храмовников. Король уже решил во чтобы то ни стало добиться избрания Эврара великим магистром, понимая, впрочем, что самому Эврару о запланированной интриге лучше ничего не говорить. А поговорить им всё же было о чём. Сейчас король направлялся к шатру магистра смиренным просителем, вновь удивляясь, что ни мало этим не смущается. Он радовался, что обрёл друга, к которому даже он, король, может обратиться с просьбой, не испытывая при этом неловкости.
Эврар, прости, но я сразу к делу. Говорят, ваш Орден богат. Невероятно богат.
И да, и нет, ваше величество. Каждый наш рыцарьсовершенно нищий. Нам запрещено иметь собственность. Даже одежда, которую вы видите на мне, не моя, а выдана мне Орденом. Хоть я и магистр Франции, но не помню, когда в последний раз видел деньги. Тамплиеру деньги не нужны. Орден кормит и одевает. Потому и не пустует казна Ордена. Слухи о богатствах храмовников сильно преувеличены, но мы действительно не стеснены в средствах.
И в долг, наверное, даёте?
Пока, насколько мне известноне приходилось. Рост Ордена начался всего лет 20 назад и свободные средства могли появиться лишь совсем недавно.
Могли? Вы это лишь предполагаете?
Ну не совсем предполагаю. Кое-что мне известно. Но я стараюсь держаться подальше от золота и от всего, что с ним связано. У нас есть люди, управляющие имуществом. Мне нет надобности вмешиваться в их работу.
Но вы же магистр Франции!
Отсюда вовсе не следует, что я распоряжаюсь всем золотом французских тамплиеров.
А кто распоряжается? Великий магистр?
Даже великий магистр по собственному желанию не может взять из нашей сокровищницы ни единой монеты. Казначеем Ордена является великий командор Иерусалима. А вопросы о сколько-нибудь значительных расходах может решать только Верховный капитул.
Я, Эврар, не думал, что всё так сложно. Скажу прямо: хотел просить у вас в долг довольно крупную сумму. Но ты, значит, ничего этого не решаешь? Только подумай, у кого я ещё могу просить в долг без ущерба для королевской чести?
Это, конечно, неожиданно. Но, кажется, вы правы, что обратились именно к нам. Ведь средства вам нужны на продолжение похода?
Да на что же ещё! Ты же знаешь, как сложно шли переговоры с императором ромеев. Он юлил, хитрил, да изворачивался, вроде как ты сейчас, а в конечном итоге не дал ничего из того, что обещал. Не видать нам от греков провианта. А чем я буду своих рыцарей кормить?