Эштона я нашел в весьма приподнятом настроениимой друг почти завершил расшифровку обеих формул. К тому же он несколько расслабился и уже не косился в страхе по сторонамхотя и продолжал время от времени взглядывать в окно, словно чтобы удостовериться в отсутствии слежки.
Должен признаться, временами я был готов впасть в форменное отчаяние, возбужденно проговорил он, размахивая исписанной бумажкой. Но тут я обнаружил, что эти буквыне более чем вариант классического наакальского, который в древности использовали некоторые культы.
Ты положительно уверен, что все понял правильно?
Ну, я еще раз все перепроверю, будь покоен. Осталось лишь выверить произношение. Так или иначе, теперь я знаю, какую формулу нужно использовать, когда настанет время.
Что ж, мне пришлось удовлетвориться этими скудными разъяснениями. Однако следующие два дня я внимательно приглядывался к другу, и его общее расположение духа и внешний вид доставляли мне немало беспокойства. Черты лица его еще более заострились, а в глазах то и дело мелькал затаенный страхчто явно свидетельствовало о том, что мой друг знает больше, чем решился поведать мне, и что поручение покойной матушки не на шутку его пугает.
Однако наступила вторая ночь, и незадолго до того, как пробило одиннадцать, мы завершили необходимые приготовления. В дополнение к тщательно расписанной формуле Надира, Эштон прихватил с собой мощный фонарик ик моему неудовольствиюревольвер. Я же не знал, чего ждать от нашей экспедиции, и потому взял с собой бинокль.
Даже в столь поздний час небо не оставалось совершенно темным. К северу над горизонтом вставало бледно-голубое сияние. Там желтовато взблескивала Капелла, подобно призрачному маяку в ночном небе на северо-западе.
Мы забрались в машину, и Эштон медленно выехал из деревни. Свет фар подпрыгивал вместе с авто на многочисленных ухабах. Всю дорогу к морю мы молчалинад полями стояла такая полная и плотная тишина, что нарушить ее казалось святотатством.
В полумиле от берега мой друг заглушил двигатель и выключил фары. Даже в кромешной темноте мы различали призрачный силуэт Маяка Дарк-Пойнт. Прошло несколько секунд, и я понял, почему мы видим башню столь отчетливо. Океан, омывавший основание маяка, казался непонятно подсвеченным. На волнах переливалось зеленоватое, фосфоресцирующее сияние, оттеняющее темный силуэт маяка. Я обратил на свечение внимание Эштона, однако тот лишь отмахнулся, сказав, что это все водорослимол, некоторые их виды действительно заставляют воду мерцать и переливаться.
Верил ли он сам подобному объяснению, я проверить не мог. Однако остался при убеждении, что мой друг просто пытается меня успокоить.
Взяв меня под руку, он указал на маяк, а потом посмотрел на Капеллу, которая немигающе вперилась в нас с северного горизонта.
Пойдем, коротко сказал он. Осталось очень мало времени. Я хотел бы осмотреть маяк, прежде чем произнести формулу.
А это безопасно? поинтересовался я, с трепетом вспоминая мой недавний визит в башню.
Я должен кое-что узнатьпричем наверняка.
Он говорил со странной убежденностью, почти одержимостью.
Если боишьсяоставайся в машине.
Я лишь помотал головой и последовал за ним. Узкая дорога к морю показалась мне длиннее, чем в прошлый раз, однако в конце концов мы вышли к узкому скальному языку, далеко вытянувшемуся в море. Наступало время прилива, и камни у подножия башни уже захлестывали волны. По щиколотку в пене, мы осторожно прошагали к обращенным к морю массивным дверям. На пороге Эштон вытащил и включил фонарь, а потом распахнул створки и вошел внутрь.
Припоминая шелестящий звук, расслышанный мной в каменных глубинах, я почти надеялся увидеть внутренность башни переменившейсяоднако ничто не указывало на чье-либо присутствие или же приход после того, как я так спешно выбежал из здания маяка.
Я думал, что друг мой направится прямо к лестнице, однако тот решительно пошел к центру комнаты и принялся водить лучом фонаря по рисункам на полу, не обращая решительно никакого внимания на валявшиеся там и здесь пучки водорослей. И тут я увидел нечто, что заставило меня задрожать от предельного ужаса! Прежде пол равномерно покрывал слой серовато-белой пыли. Однако в свете фонаря моему зрению явственно предстала широкая, длинная полоса, словно кто-то протащился по полу и вымел его чудовищным брюхом! А начинался этот жуткий след от самого центра странного, каббалистического рисунка, испестрившего плиты пола!
А в центре обнаружился огромный люк с железным кольцом, который прежде оставался скрытым. Кто-тоили что-топроникло в башню снизу после того, как я из нее убежал, и мое возбужденное воображение немедленно связало это со страшным, волокущимся звуком натыкающегося на препятствия упругого тела, который мое ухо различило в подземельях под башней.
Потрясенный увиденным и тем, что оно означало для нас обоих, я шагнул к Эштону, который уже взялся за железное кольцо. Прежде чем я сумел остановить друга, тот с усилием поднял крышку люка и направил луч фонаря в зияющее у ног отверстие. Зловонные испарения вырвались из дыры, и мы, едва не сбитые с ног волной страшного смрада, шарахнулись в стороны, прикрывая нос и рот ладонями.
Я ожидал увидеть лестницу, уходящую в стигийскую тьму черного колодца, однако свет фонарика выхватывал из темноты лишь гладкие каменные стены, которые уходили на глубину, куда уже не достигал электрический луч. Как что-то могло выбраться из такого колодца, не пользуясь ни ступенями, ни захватами для рук, я даже представлять себе не хотели потащил Эштона прочь от дыры.
Нас обоих сотрясала неудержимая дрожь, ибо, несмотря на то, что колодец выглядел совершенно неподдающимся для восхождения, стало очевидно, что оттуда, из этих разверстых глубин что-то выбралось. По выражению посеревшего от страха лица моего товарища я понял, что его посетила точно такая же мысль. А ведь этот ход имел второй выходтот, что мы видели собственными глазами под обгоревшими руинами усадьбы Тревалленов!
Что за чудище обитало в туннеле, на четыре мили протянувшемся под вересковыми пустошами, я не знал и знать не хотел. И в то же время меня вдруг посетило воспоминание. Уже не об этом ли говорилось в последней записке матушки Эштона? Не намекала ли она на то, что в затопленных вечной тьмой глубинах под домом живет некое существо? Но что тогда она хотела сказать, предупреждая сына, что ему нечего опасаться?
Подозреваю, что в тот миг Эштон вполне разделял мое отчаянное желание развернуться и как можно скорее покинуть жуткую башню с ее страшными тайнами. И я бы так и поступил, но Эштон схватил меня за локоть и кивнул на ступени. Он стал подниматься первым, то и дело направляя луч фонаря под ноги и помогая мне в тех местах, где ступени обвалились. Наконец мы добрались до верхней площадки. Не знаю, известно ли было моему спутнику, что ждет нас в комнате за дверью. Во всяком случае, я не стал задавать ему вопросов, пока мы карабкались вверх по ступеням. А когда мы оказались перед дверью, я ничего не успел спроситьибо до нашего слуха донесся звук, исходивший от чего-то или кого-то прямо за входом в комнату с фонарем!
Поистине, то был дьявольский крикнизкий, подвывающий, терзающий слух, подобно скрежету напильника, переходящий то в пронзительный визг, то в рычание. Назвать его жалобным у меня не повернулся бы языкхотя он и вправду походил на вопль смертельно мучимой души, однако вопль невообразимо отвратительный и мерзкий. Однако хоть он и не был слишком громок, он почти заглушал другой, не менее отвратительный звук: мокрое, тяжелое хлюпанье и чмоканье, словно бы в комнате ворочался кто-то огромный и неповоротливый.
Однако Эштону нельзя было отказать в мужестве. Возможно, он думал, что мощь формулы Надира защитит его от любой опасности. Как бы то ни было, но он схватился за ручки двери и налег на нее всем телом. Дверь не подалась. Я попытался оттащить его прочь, ибо некое странное чувство подсказывало мне, что то, что скрывается за дверью, не принадлежит Земле. На какое-то мгновение дверь чуть приоткрылась, и в щелку хлынула немыслимая вонь протухшей рыбы. Но и этой секунды хватило, чтобы луч фонарика высветил что-то чешуйчатое и отвратительно зеленоеэто что-то явно заполняло собой всю комнату без остатка.
Тогда Эштон отшатнулся и оттолкнул меня с красноречивым жестомуходим. Уж не знаю как, но мы сумели спуститься по предательски скользким ступеням. Внизу Эштон остановился и, хотя я принялся умолять его покинуть жуткую башню вместе со мной, с отчаянным упорством покачал головой:
Тыуходи, резко бросил он. Уже почти полночь, и формулу Надира нужно произнести здесь, в этой самой точке, ибо путь перехода необходимо навечно запечатать. За меня не беспокойся. А теперьуходи!
Перед лицом столь одержимого упрямства мне не оставалось иного выхода, кроме как оставить его в одиночестве в нижнем зале маяка. Обратный путь я преодолел уже по колено в приливной волне, то и дело оскальзываясь и съезжая на камнях. Наконец мне удалось выбраться на обрывистый берег, где я застыл, пристально вглядываясь в силуэт башни.
Повинуясь безотчетному стремлению, я поднял мощный бинокль и направил его на верх башни, однако сумел увидеть крайне мало, несмотря на то что стены фонарной комнаты были стеклянными. Всю ее заполняла бесформенная масса, которая постоянно волновалась и вздрагивала, так и не приняв никакого более отчетливого облика.
И тут, несмотря на разделяющее нас расстояние, я услышал громкий голос Эштона: он приступил к чтению заклинания, выговаривая древние слова, не предназначенные для человеческих уст. Слова эти гулко отдавались от стен маяка, словно те служили им гигантским резонатором, и эхо их доносилось до меня даже через галечную отмель, вступая в странную многоголосую перекличку с окружающей природой, и потом долго дрожало в совершенно неподвижном воздухе.
Как только прозвучали первые страшные слова, мои глаза едва не ослепил мощнейший, кристально чистый свет, ударивший из верха башни. И в этот миг я сумел разглядеть засевшее в комнате существо. Я понял все, абсолютно все. Я понял, какова природа управлявшего мерзкой лампой существа. Мне открылась безобразная правда, стоявшая за тянущейся с языческих времен истории рода Тревалленов, присматривавших за Маяком Дарк-Пойнт, а также смысл таинственного послания и то, кто же на самом деле скрывался в подземном ходе, пробуравливавшем земли под пустошами.
В тот же миг со стороны моря ударил порыв ледяного ветра. Он нарастал и усиливался, и плащ рвался у меня с плеч. С усилием я оторвал взгляд от башничто-то подсказало мне посмотреть вверх. А там, в самой точке зенита, прямо над Маяком Дарк-Пойнт, клубилась поглощающая звезды тьма.
В то же самое мгновение воздух вокруг меня задрожал, добавляя ураганной силы и без того яростному ветру. Все разрастающееся, неровное пятно полночной тьмы спикировало с ночного неба, а в купол маяка ударила страшная ветвистая молния.
Через разделяющее нас расстояние я расслышал, как Эштон произнес заключительные слова заклинания, и едва затихло гулкое эхо, из верха башни вырвался острый луч голубоватого света и впился в чернильный клубящийся туман. Моментальная вспышка света высветила кое-что еще, нечто, что тоже улетело в небо, барахтаясь в ядовито-зеленом коконе светадва темных силуэта, извивающиеся, переплетенные, по спирали уносящиеся в распахнутую бесконечность над ними. Разум мой отказывался принять увиденное, однако я положительно уверен, что в тот кошмарный момент я сумел разглядеть огромное осьминогоподобное существо со свисающими щупальцамионо беспомощно задергалось, прежде чем навсегда скрыться из виду; а за ним последовала человеческая фигураи я точно знал, что это Стивен Делмор Эштон.
Следом нахлынула тишинаи кромешная темнота. Только тут я понял, что свирепо воющий над морем ветер совершенно стих. Когда мои глаза вновь обрели способность видеть ясно, я присмотрелся и понял, что ударившая в башню зарница расколола ее пополам, и теперь от нее осталась лишь куча битого камня у самого конца мыса. Через обломки перекатывали волны прилива.
Прочитав формулу Надира, это могучее заклинание, Эштон и вправду сумел закрыть невообразимо древний путь перехода в области, лежащие за пределами наших пространства и времени. Однако полновластным ужасом этой ночи осталось для меня не то, что беднягу каким-то образом утянуло в распахнувшуюся щель между мирами, и Эштон навсегда исчез с лица земли, нет, главным кошмаром было то, что я увидел через линзы бинокля в тот краткий миг, когда фонарь на башне высветил внутренности комнаты с нездешними механизмами, которые, как теперь точно знаю, предназначались для того, чтобы посылать луч света вверх, в неизмеримо далекие, запредельные человеческому воображению области.
Ибо я увидел последнего хранителя Дарк-Пойнтаэто его бесформенная туша заполняла комнату, колышась, словно мерзкое тесто. То была постоянно меняющая очертания массаоднако кое-что в ней оставалось неизменным. Над раздутым отвратительным телом неестественно покачивалась голова женщиныи я знал, знал со всей ужасающей самого меня определенностью, что то была не кто иная, как мать Стивена Делмора Эштона.
Джон ГласбиЧЕРНОЕ ЗЕРКАЛО
Тот очевидный факт, что Филип Эшмор Смит каким-то образом сгорел заживо, признавался всеми как вполне непреложныйи менее всего его оспаривали власти, взявшие на себя расследование дела. Однако некоторые тревожные признаки заставили некоторых повнимательнее присмотреться к обстоятельствам его кончиныи побледнеть от ужаса, внушаемого пробудившимися подозрениями. Так, люди справедливо указывают на некоторые свидетельства и улики, не принятые с должным внимание следствием: к примеру, тот факт, что ковер, на котором найдены были опаленные останки, остался совершенно не поврежденным пламенем; совершеннейшее отсутствие каких-либо следов огня в комнате, равно как и следов воспламеняющихся веществ на одежде покойного; а также то, что никто не видел языков пламени и клубов дыма в окне, под которым нашли тело.
Любопытные записи в дневнике погибшего приписали игре разгулявшегося воображения человека, который в этом крохотном городке успел снискать себе славу эксцентрика, слишком увлеченного оккультизмом и прочими дурацкими вещами. Мистер Смит частенько заходил в старинные букинистические и антикварные лавки в Эксетере в поисках легендарных и древних книг, а также некоторых предметов, которые, будучи подлинными, также имели бы весьма старинную родословную.
Именно такой предмет, а именночерное зеркало со странным узором, забрали из комнаты Смита без какого-либо предварительного разрешения полиции и сбросили в одну из заброшенных шахт в пяти милях от Торпойнта. Не приходилось сомневаться, что старинное зеркало разбилось при ударе на тысячи осколков. Совершивший сей акт вандализма доктор Александер в дальнейшем уверял почтеннейшую публику, что сие деяние спасло человечество от судьбы, горшей, чем самый конец света.
Именно доктор, из всех людей, водил тесное знакомство со Смитом и часто навещал его старый деревенский домоднако во время, непосредственно предшествовавшее гибели несчастного, доктор приезжал к нему не так уж и часто, заставляя подозревать, что в доме находилось нечто смертельно его пугавшее. И хотя сам доктор никогда не рассказывал о происходившем, его друзьям стало совершенно очевидно, что нечто глубоко взволновало этого джентльмена, внушив непобедимый и не обычный для столь мужественного человека страх.
Неизвестно, стало ли причиной смерти Смита самовозгорание (такое осторожное предположение высказал полицейский медэксперт в одной из личных бесед), или его поразило нечто, пришедшее из нездешних измерений, как уверяют некоторые ученые. Пусть это решит для себя читатель. Мы же можем лишь собрать единственные подлинные свидетельства, а именно странные и темные по смыслу записи в дневнике Смита, и попытаться проследить цепочку событий, не спеша с определенными выводами.
Филип Смит не на шутку увлекался древними мифами и легендами и уже ко времени своего прибытия в Торпойнт осенью 1937 года обладал внушительным собранием оккультных книг. И хотя ему едва перевалило за двадцать, он обладал собственными средствами и мог позволить себе путешествовать по всему миру, хотя, по правде говоря, необычная природа его разысканий зачастую отправляла молодого человека в отдаленные уголки нашей планеты, куда не ступала нога туриста. Несколько месяцев он провел в странном каменном монастыре, воздвигнутом на высоком плоскогорье в Центральном Тибете, где он постигал секреты использования редкого медикамента и наркотика, извлекаемого путем дистилляции из цветов пурпурного мака, произрастающего только в тех далеких краях. Продолжив свое путешествие на юг, а именно, в Индию, Смит приложил много усилий, чтобы встретиться со странным индусом, утверждавшим, согласно дневнику того же Смита, что существуют некие области, полностью лежавшие вне привычной нам вселенной, и эти области могут соприкасаться друг с другом и даже накладываться в некоторых точках. А также он выяснил правду, которая стояла за легендами о некоторых древних культах, почитавших Древнихсуществ, упомянутых в произведениях американского писателя Лавкрафта, с которым Смит несколько лет назад поддерживал оживленную переписку.