Нет! Малки! Останови их! Разбуди меня!
Не могу, Себ, не могу! Сделай штуку с дыханием! Проснуться!
Себ надувает щёки, но мне приходится отвернуться: на меня неверным шагом надвигается собака с повреждённой лапой, и у меня нет выбора, кроме как спасаться бегством.
«Это просто сон, продолжаю убеждать себя я. Что самое худшее может произойти? Скоро Себ проснётся сам».
Я бегу сквозь череду сосен, а за мной гонятся собаки. В груди болит от страха и одышки. Наконец я оказываюсь на вершине скалы, поворачиваюсь и вижу, как на меня несётся громадная тварь с седой мордой. Подо мной
Абсолютная пустота.
Ни моря, ни скал, ни каньона, ни даже какой-нибудь типичной для сна чепухи вроде трамплина или огромной кучи опавших листьев: просто бескрайняя, серая, туманная пустота, напоминающая телевизионные помехи. Страна снов как будто совсем перестала стараться. Я оглядываюсьсобака уже в прыжке, летит, вытянув вперёд лапы, и вот они ударяют меняуф! прямо в грудь, и мы оба кувырком падаем в серость.
Меня начинает потрясывать, а потом и вовсе бить крупной дрожью. Зубы у меня стучат, а всё тело содрогается в конвульсиях; желудок стискивает спазмом, и у меня появляется чувство, что меня вот-вот стошнит; я хватаюсь за белый бачок унитаза, и меня рвёт.
И ещё раз.
И ещё.
И я не знаю, сколько сижу там, на полу в ванной, прислонившись головой к прохладному фаянсу, во всё ещё влажной пижаме.
Дыхание мало-помалу выравнивается. Я сплёвываю остатки рвоты в унитаз и смываю, а потом резко разворачиваюсь, испуганный, что через дверь в ванную вломится крокодил, как в тот раз.
Но нет. Я не сплю. Я ударяю кулаком о стену.
Ай.
Я у себя дома, в ванной. Я подпрыгиваю и пытаюсь опуститься на пол, плавно паря, но приземляюсь с обычной силой. Я проснулся.
Я
совершенно точно
не сплю!
Меня по-прежнему потрясывает от страха, но всё выглядит так, как и должно быть. Я выдавливаю улыбку, глядя на своё отражение в зеркале, полощу рот водой из-под крана и отправляюсь обратно в кровать. Пижаму я стаскиваю и швыряю в угол.
Ну всё! Хватит с меня. Больше никогда, ни за что на свете! Это было просто ужасно, и я очень зол на Себа за то, что он меня вынудил, и на себя за то, что уступил ему. В любом случае уже почти пора вставать.
Себ! свирепо шиплю я, вернувшись в нашу комнату. Себ! Эй, Себ! Проснись!
Он лежит на кровати в той же зелёной вратарской футболке, время от времени дёргая головой; Сновидаторы, висящие на потолке, освещают его лицо серо-голубым светом. Я их вообще-то отключал, но Себ включил их снова, стоило мне уснуть.
Бесячие младшие братья постоянно так делают.
Себ, приятель, хватит придуриваться. Себ? Себастьян. Себастьян! Проснись! Я резко трясу его. Себ! Себ!
Он не просыпается. Он как будто умер, но ещё дышит. Я трясу его ещё немногои даже отвешиваю пощёчину.
Давай (шлёп) просыпайся (шлёп)!
Мой желудок кувыркается, и если бы меня не вырвало до этого, то наверняка вырвало бы теперь. Я хватаю брата за плечи и трясу. Его голова бьётся о подушку. Ничего. Я кричу громче, шлёпаю его сильнеечересчур сильно, если честно. Теперь у него на щеке горит красный отпечаток моих пальцев.
Прости, прости, всхлипываю я. Просто проснись!
Из-за двери доносится сонный мамин голос.
Мальчики? Малки? Что происходит?
За те несколько секунд, пока мама идёт через лестничную площадку, я начинаю сожалеть обо всём плохом, что когда-либо думал о Себе.
Я опускаюсь на свою кровать и хватаюсь за голову. Я слышу мамины шаги.
Что я наделал?
Глава 5
Можно ли развестись с младшим братом?
Тупой вопрос, знаю, но до относительно недавнего времени мне этого ужасно хотелось. О практической стороне вопроса я не очень задумывался. В смысле, вряд ли мы могли бы жить в разных домах, правда? Наверное, Себ мог бы переехать к папе и его подружке и задыхаться от запаха её фруктовых духов, но стоило бы ему заныть «Это нечестно!» и расплакаться, как он всегда делает, и вот уже я жил бы в Мидлсбро с папой и Мелани.
На кухонном подоконнике стоит фото в рамкемы вдвоём в нашем прежнем саду, я обнимаю Себа рукой за плечи. Пару раз мама говорила, глядя с грустным лицом на это фото:
Раньше вы так здорово ладили! и после этого я обычно стараюсь вести себя с ним мило, но он всегдабуквально всегдавсё портит.
А ещё я как-то раз его ударил. Ладно, ладно выслушайте меня. Я был не виноват. Вы когда-нибудь кого-нибудь били? Со всей силы, когда злились? Скажем, когда кто-нибудь пытался вырвать у вас из рук джойстик именно тогда, когда вы вот-вот должны были перейти на новый уровень «Уличного бойца»?
Поверьте мне на слово: проще простого ударить кого-то джойстиком чуть сильнее, чем собирался.
Это было вскоре после того, как мама с папой расстались и мы переехали в этот крохотный домишко в Тайнмуте. Мама попыталась раздуть из этого великое событие, как вечно делают взрослые. «Шикарно заживём, мальчики!» сказала она, потому что Тайнмут чуточку элитнее по сравнению с Байкером, но я знал, что она преувеличивает. Переезд из дома с собственной спальней в дом, где комнату приходилось делить с нытиком и соплёй, не вязался с моим представлением о «шикарной жизни», а когда я пожаловался, что все мои друзья остались в Байкере, мама ответила: «Если это настоящие друзья, они приедут тебя навестить, Малки».
Никто меня не навестил. У нас нет машины, а на метро мама мне ездить запрещала, пока мне не исполнилось десять, так что к тому времени я уже сто лет не виделся с Заком, Джорди и Райаном.
А потом эта новая школа, примерно в двух километрах от моего дома, где все дети говорят по-другому и в осеннем семестре играют в регби вместо футбола. (Я ненавижу регби.) Но со всем этим я как-то мог смириться.
Всемама, школьная психологша Валери, миссис Фаррухсчитают, что мои «проблемы с поведением» вызваны разводом родителей и переездом, но это не так.
Во всём виноват Себастьян. Если бы не он, ничего плохогони крокодила, ни Каменного века, ни Адольфа Гитлеране случилось бы.
Он проснулся бы как обычно.
А Сновидатор? Ну ладно, тут я вам признаюсь. Сновидатор был на моей совести, но это сошло бы мне с рук, если бы не Себ.
Вы поймёте, когда я объяснюно для этого мне нужно будет вернуться к тому дню, когда я нашёл Сновидаторы и мы с Себом впервые оказались в Стране снов.
Только не надо меня осуждать, когда я расскажу, что сделал, ладно? Потому что, держу пари, вы и сами хоть раз да поступали дурно. А с бесячим младшим братом всё становится ещё сложнее.
Просто проясняю эти моменты, прежде чем начать.
Четыре недели назад
Глава 6
Начало сентября, завтра первый учебный день. Мы с Кез Беккер стоим в пустом переулке за рядом больших блокированных домов, обращённых фасадами к реке. На часах примерно семь вечера, и ещё довольно светло. Между нами говоря, мне Кез Беккер не то чтобы особо нравится, но либо она, либо нытик Себ.
Чтобы «отметить конец лета», она только что поспорила со мной, что я не смогу совершить кражу.
Я почти уверен, что она не имела в виду именно «отметить» и «кражу», и собираюсь ей об этом сказать, вот только у неё мой телефон, тот, который папа прислал мне в том месяце на день рождения, и она отказывается его возвращать. Кезмой друг (вроде как), так что я уверен, что рано или поздно она отдаст телефон, но в то же время она самая странная девчонка в школе и с ней никогда нельзя знать наверняка.
(«Странная? переспросите вы. Почему?» Что ж, папа Кез владеет бюро ритуальных услуг, и Кез объявила, что даст десять фунтов любому, кто проведёт там полчаса в одиночестве после заката. Мне кажется, там лежат трупы. Это ещё один из её споров. Она называет его «Хэллоуинское испытание». Это странно, как по мне.)
Кез на год меня старше, и она забрала мой телефон, потому что она
Прикалывается.
Так она говорит, по крайней мере.
Да я прост прикалываюсь, Белл! Расслабься!
Когда я наткнулся на неё сегодня, Кез сидела на вершине каменных ступеней, ведущих от залива, и рассматривала окрашенные в фиолетовый кончики своих светлых волос.
Чокак, Белл? пробурчала она, не поднимая взгляда. Она всегда зовёт меня по фамилии. Мне это не нравится, но я ничего не говорю. Потом она сказала что-то про «прекрасный вечер» и про то, как закат за её спиной окрашивает устье реки в такой коричневато-розовый оттенок. Это было так на неё не похоже, что я должен был насторожиться уже тогда, но я потерял бдительность. Так что когда она сказала: «Опа, давай-ка я тебя сфоткаю! Твоей ма очень понравится», я отдал ей телефон
и десять минут спустя он по-прежнему у неё. Как заложник.
Кез, пожалуйста. Верни телефон. Ма меня убьёт
Я осекаюсь. Говорить «пожалуйста»? Кез Беккер?
Теперь я у неё на крючкея это знаю и она знает, что я знаю.
Ну так давай, Белл. Придётся эт сделать. Таковы правила. Или не верну те мобилку. Или ты мне не доверяешь? Она снова прислоняется к высокой каменной стене, сложив руки на широкой груди и крепко сжимая в кулаке мой новенький телефон. У Кез сильный местный акцент, она говорит скорее как мои старые друзья из Байкера, чем большинство ребят в школе, хотя мне кажется, что она слегка перебарщивает.
Рядом с намичуточку приоткрытая деревянная калитка, ведущая на чей-то задний двор. Моё сердце бешено колотится.
Это легкотня, чел, говорит Кез. Прост заходишь, берёшь чо-нить и выходишь обратно.
Но что берёшь? Я стараюсь не выдавать страха, но у меня не выходит: голос становится тонким, как иногда со мной бывает. Кез хочеттребует, чтобы я залез в чужой двор и что-нибудь украл. А я никогда в жизни ничего не кралну, ничего значительного.
Да чо угодно, не дрейфь. Чо найдёшь. Держу пари, там стоит какой-нибудь велик. Вот он и пойдёт. Ой, да не смотри на меня так: мы ж его вернём. Мы ж не ворюги какие-то, чел. Просто одолжим. Это проверка на храбрость: эт ещё называют «обряд посвящения». Давным-давно тебя б заставили переплыть реку с крокодилами, так что считай, что тебе свезло. Я тут подожду, постою на стрёме. Давай, шагом марш.
Но
Кез наклоняется ко мне, и я чувствую её пахнущее жвачкой дыхание.
Чоно, неженка? Страшно тебе? Хорошо. Нужно посмотреть в глаза своим страхам! Кинуть им вызов! Добро пожаловать в мир взрослых.
Она толкает меня в грудь толстым указательным пальцем с обгрызенным ногтем.
Давай шагай.
Глава 7
Я приоткрываю скрипучую калитку настолько, чтобы протиснуться внутрь, а Кез говорит:
Я тя не выпущу, пока не раздобудешь чо-нить. Она сильно толкает меня и с грохотом захлопывает за мной калитку, спугнув сидящую на крыше сарая чайку.
Я оглядываю задний двор, в котором очутился: красть тут нечего. Это приносит мне огромное облегчение.
Я просто вернусь к калитке и скажу «Кез, тут нечего брать».
Звучит не очень. Я снова озираюсь. У стены стоит большой зелёный мусорный бак на колёсиках, рядом с ним чёрный бак поменьше с символом переработки, пара мешков с мусором и несколько расплющенных картонных коробок. Вот и весь двор: несколько квадратных метров покрытого трещинами, чисто выметенного бетона.
Во двор выходят маленькое кухонное окно и задняя дверь, а справа от меня стоит сарайчик.
Я дёргаю его дверьона поддаётся. Внутри темно, но я и так знаю, что тут просто всякий сарайный хлам. Впрочем, Кез сказала «чо угодно», так что
Я вытягиваю руку и вляпываюсь лицом в плотную паутину. На полу валяется бумажный пакет с ручками. Вот он как раз и сойдёт. Внутри лежит коробка или что-то такое, но я не трачу время на разглядываниемне хочется поскорее убраться отсюда. Я сую пакет за пазуху и застёгиваю худи до самого горла.
Я закрываю за собой дверь и уже готов уносить ноги, когда в кухонном окне загорается свет. Я прижимаюсь к стене сарая, пытаясь слиться с затенённым уголком стены, когда слышу, как задняя дверь открывается.
Из дома доносится женский голос.
Давай, зловонный ты старикашка, гулять.
Из дома выходит, подволакивая лапы, самый здоровенный пёс, которого я когда-либо видел, и начинает обнюхивать двор. Свет на кухне гаснет, и я слышу, как задняя дверь закрывается: женщина, которая выпустила пса гулять, возвращается внутрь.
Шерсть у этой огромной псины чёрно-рыжая и кудрявая. Меня тварь не замечает. Она обнюхивает землю, а потом приседает покакать. Она как раз в середине процесса, когда вдруг поворачивает голову в мою сторону.
Если страх имеет запах, то я, должно быть, страшно воняю.
Старая псина медленно заканчивает свои делишки, встаёт и неторопливым шагом идёт ко мне, оставляя за собой кучку дымящегося навоза. Я гадаю, относится ли этот пёс к категории собак, которые «любят всех», как колли Тони и Линн, живущих через дорогу, и готовлюсь погладить его, как вдруг он обнажает верхнюю губу и издаёт рык, от которого у меня холодеет всё тело.
Р-ррррррррр!
Пёс наклоняет голову, словно собирается на меня наброситься. Он стоит между мной и калиткой, ведущей в переулок.
Кез! Кез! шёпотом кричу я, но она меня не слышит.
Когда задняя дверь снова открывается, а на кухне загорается свет, у меня не остаётся выбора, кроме как спасаться бегством, огибая пса. В панике правой ногой я наступаю прямо в горку какашек. Я поскальзываюсь, но не падаю и умудряюсь пробраться к калитке мимо пса, который уже начал громко лаять, но, вероятно, слишком стар, чтобы гнаться за мной. Как выясняется, насчёт последнего я ошибался.
Что такое, Деннис? окликает его женщина. Что стряслось?
Я уже распахиваю калитку, когда пёс запоздало кидается за мной, рыча. Он несётся прямо на меня, и я хочу захлопнуть калитку и тяну изо всех сил, но мне что-то мешает, и тогда я тяну ещё сильнее и вдруг слышу хруст и взвизг боли. Я смотрю вниз и с ужасом осознаю, что прищемил псу переднюю лапу, а один из его когтей согнут под жутким углом.
Я немедленно отпускаю калитку, и она тут же распахивается снова, но я не могу остановиться. Деннис не может остановиться тоже и хромает за мной следом, лая, рыча и роняя капли крови. Я бегу по переулку, прижимая к себе под худи бумажный пакет. Я пробежал уже метров двадцать, когда осознаю, что пёс догоняет меня, несмотря на свою рану.
Кез нигде не видно. (Позже я узнаю, что она дала дёру в тот момент, когда услышала, что задняя дверь открывается. «Проверка на храбрость». Ага, ну да.) Мой телефон всё ещё у неё.
Я оглядываюсь. Вслед за псом с заднего двора выбежала женщина, и теперь она тоже гонится за мной.
Эй! Стой! Ты маленький бранится она.
Переулок сворачивает за уголэто поможет мне ненадолго скрыться от преследователей. Не сбавляя скорости, я расстёгиваю худи и со всего размаха швыряю украденный пакет через каменный забор. Это доказательство моего преступления, и я хочу от него избавиться. Пакет летит по воздуху, и я слышу, как он приземляется. Деннис тем временем всё приближается, вероятно, жаждая мести за своё ранение, и я знаю, что мне не уйти от него. Я подбегаю к двум большим мусорным бакам на колёсиках и взгромождаюсь на них. По ту сторону каменного заборасад, прилегающий к дому, который уже кучу лет как пустует, и я переваливаюсь туда.
До земли оказывается далеко. Футболка и худи у меня задираются, и я сильно царапаюсь о каменную кладку и приземляюсь за раскидистым кустом. Пёс по ту сторону забора заходится лаем. Хозяйка наконец догнала его.
Куда делся этот маленький поганец? О боже мой, Деннис, ах ты бедняжка, ах бедняжка! Потом она произносит кое-что, от чего мой желудок кувыркается от страха: Мы его найдём, правда?
Они меня найдут?
Я пытаюсь затолкать страх поглубже.
Светловолосых детей пруд пруди.
На улице темнеет.
Она не могла увидеть, что я что-то украл, потому что мои руки были пустыпакет лежал у меня за пазухой.
Ничего она мне не сделает
Это работает. Дыхание выравнивается. Кругом тихо, только с дороги в паре улиц отсюда доносится шум машин.
Постойте.
Я касаюсь головы. В моей школе правда учатся светловолосые дети но почти у всех у них короткие волосы. А мои напоминают копну сена, и я выделяюсь из толпы.
И всё же сейчас некогда об этом переживать.
Грудь жутко жжёт: я содрал кожу. Я осознаю, что кругом не совсем тихо: из-за куста доносится негромкий быстрый шелест. Я нервно выглядываю: передо мной предстаёт огромный заросший сад, посреди которого стоит флагшток. Теперь я вижу, что издаёт шелест: к вершине флагштока привязаны бесчисленные верёвочки с флажками, и они-то и трепещут на сильном вечернем бризе. Верёвочки ведут от столба к земле, формируя огромный разноцветный конус, напоминающий цирковой шатёр. Рядом с нимнечто смахивающее на груду какого-то тряпья.
На моих глазах эта груда отращивает две короткие худые ноги снизу и голову сверху, встаёт и смотрит прямо на меня. Я отшатываюсь назад, но слишком поздно: меня заметили. Это, оказывается, крошечная пожилая леди с глубокими морщинами на тёмном лице. Волосы у неё прямые, блестящие и чёрные, с седыми прядями. Леди выпускает из рук ткань, которая струится по её стройным ногам, и я осознаю, что она подбирала длинный саронг.