Александр МатюхинГород Спящих
Пролог
Зверь выбрался из леса на закате. Остановился, осторожно принюхиваясь.
Запахиединственное, что он сейчас впитывал. Зрение и другие чувства ещё не вернулись, на это всегда уходило много времени после перерождения. Разве что ощущалось, как внутри тела растворяются сущности пойманных в лесу людей и прочих тварей, которые теперь давали ему жизнь. Удачная вышла охота
Сколько времени прошло с тех пор, как Зверь ушёл вглубь леса и затаился, готовясь к новой метаморфозе? Десять лет? Двадцать? Лес вокруг не менялся, как и небо над головой, звёзды или солнце. Невозможно было вычислить, да Зверь и не пытался. Сейчас он просто хотел заново начать жить.
Вокруг пахло перегноем, влажным мхом, туманом. А ещёгорячим асфальтом, бензиновыми испарениями. Лапы погрузились во что-то мягкое и прохладное. Зверь замотал головой, пытаясь уловить ориентиры. Наконецнашёл. Медленно направился на запахи, которые манили его.
Через минуту или две Зверь подошёл к трассе и замер в траве, выжидая. Он снова начал трансформироваться, как умел. Лапы укоротились, шерсть втянулась, по морде прошла мелкая рябь, стирая черты и вырисовывая новые. Прошла минута или около того, а Зверь уже был не зверем, а обнажённым человекомлысым, нескладным, с пустыми провалами вместо глазниц.
Человек втягивал носом воздух. Повернул голову налево, в ту сторону, откуда показался из-за поворота одинокий велосипедист. Тот ехал в город, ни о чём не подозревая. Ведь это только в сказках и фантастических фильмах из леса вдруг может появиться чудовище. В реальной жизни такого не бывает по крайней мере, так наивно думали многие до встречи со Зверем.
Он вышел на трассу, когда запах велосипедиста был уже совсем близко. Приготовился к прыжку. Оскалил новенькие, только что отращенные клыки.
И прыгнул.
Часть первая
Где-то у моря, через две недели
1
В этом городе было много дыма, маленьких домиков и старых заборов. Дорогинепривычно пустые. Улицытихие. Про автомобили здесь не знали или давно забыли. По крайней мере, несколько человек, встретившихся на пути, с удивлением провожали взглядом старый вишнёвый «Форд», тарахтевший на первой передаче по рассыпающемуся в крошку серому асфальту и мелкой гальке.
Не самое лучшее место для детей. Если в этот городок кто и заглядывал, то только для того, чтобы остаться навсегда. Последняя дорога уставших путников на берегу моря.
Мне кажется, это и есть тот самый край света, сказала Вика, поглядывая в окно.
Она говорила так о каждом крохотном городке, который проезжали. Очень ей хотелось закончить, наконец, путешествие, остановиться. А путешествие не заканчивалось вторую неделю.
Тошик не ответил. Он поглядывал на шарик из блестящей фольги, лежащий на панели за рулём. Шарик бы обмотан посередине толстой красной нитью, и свободный конец этой нити скользил по нагретому пластику, словно живой, словно это красная змейка искала выход из автомобиля, хотела вырваться из душного салона и уползти на свободу, в траву или куда-то ещё, подальше отсюда.
Как город называется? бубнила с заднего сиденья Вика. Мы вообще проезжали какую-нибудь табличку?
Рыбацкий или Рыбачий. Что-то про рыбу. Тошик вспомнил бетонный обелиск на въезде, изображающий то ли рыбу, то ли огурец. Обелиск, как положено, был старый, потрескавшийся, у его основания пучками росли рыжие кусты. Море справа, полкилометра. Соль, чувствуешь? На губах. В воздухе.
Вика шумно втянула крохотным носом воздух.
Ленка-пенка о чём-то таком и говорила, сказала она. Мы сами должны почувствовать, что приехали.
Сквозь окно без стекла вползал тяжёлый жаркий воздухдействительно, с привкусом соли. Кондиционер в машине не работал.
Тошик не подозревал, что постоянная, тягучая жара вот так запросто может свести его с ума. Две недели назад, в начале путешествия, было ещё по-весеннему прохладно, а воздух если и прогревался днём градусов до двадцати, к вечеру неизменно остывал, становилось промозгло и неприятно, и от того негде было спрятаться. Сейчас всё иначе. Теперь мечталось о прохладе.
Вика, помолчав, сказала:
Есть хочу.
Это означало, что через пять или десять минут она начнёт проситься в туалет, помыть руки, передохнуть, высморкаться, прилечь на мягкую кроватьмного чего начнёт просить, лишь бы выбраться ненадолго из автомобиля и размять ноги.
Ей было всего шесть. Сложно требовать от ребенка быть терпеливой и рассудительной. Тошик это понималголовой, но иногда очень хотелось, чтобы Вика была взрослой. Хотя бы ненамного. Как Вовка Зацепин или Ленка-пенка, например. Взрослость рождает ответственность. Раньше он и не подозревал, каково этопостоянно возиться с ребёнком.
Но ей было шесть. А Тошику три месяца назад исполнилось шестнадцать. Пропасть. Онвзрослый. Онамелкая. Онпонимает, что происходит, а онавсё ещё фантазирует. Любит танцевать, беззаботно подпевать весёлой песенке из радио, играть с куклой Лялькой, которую прихватила с собой (расчёсывает волосы, укладывает спать, переодевает, как же это по-девчачьи!).
Это только в книжках можно посадить ребёнка рядом с собой и объяснить ему несколько простых истин: двое детей отправились неведомо куда, чтобы найти непонятно что. Вернее, сначала их было пятеро Да и цель вполне себе логичнаяразыскать место, где можно оживить маму. Она же как Спящая красавица, только ей не нужен поцелуй принца, а нужен Дом, тот самый, из сказок
Что ещё? За ними гонится существо, которое называют Забытым Зверем, а в багажнике лежит даже думать страшно И в книжке шестилетка всё обязательно поймёт с первого раза, начнёт вести себя по-взрослому, перестанет задавать миллион наивных вопросов, перестанет просить остановки каждые два часа, не будет капризничать, требовать внимания и вести себя как типичный капризный ребёнок. Но не в настоящей жизни. Тут всё сложнее, Тошик уже понял. Простыми словами не обойтись, нужны действия и поступки.
Глупо было требовать от Вики быть персонажем сказки. Все простые истины испарялись из её светлокудрой головы со скоростью света. Ничего серьёзного не задерживалось. Вот и сейчас
Есть хочу, повторила Вика и в её голосе зародились первые звонкие капризные нотки. И пить. Холодной кока-колы. Интересно, в этом городе вообще знают, что такое кока-кола? Может быть, тут одной рыбой питаются?
Легче было сделать так, как хотела Вика, в этом Тошик давно убедился. Он не мама, не воспитательница и не няня. Да и не готов был к такому повороту в своей жизни. Всего месяц назад Тошик собирался окончить десятый класс, подтянуть две тройки по географии и истории, а потом отправиться в летний лагерь вместе с друзьями-одноклассниками. А в лагере, если признаться, он хотел познакомиться поближе с рыжей Катькой Ольховой, подружиться, там, обменяться телефонами, всё такое В его планы точно не входило путешествие на край света с малолетней сестрой на заднем сиденье.
Тошик свернул на обочину, вдавил педаль тормоза. Под колёсами захрустел гравий.
Дорога была узкая, неровная, извивалась до самого горизонта, обставленная с обеих сторон крохотными одноэтажными домиками, синими и серыми заборами, утыканная фонарными и электрическими столбами, как линялый старый ёж. Среди серого безлюдного однообразия выделялось невдалеке тёмное здание с широким крыльцом и даже с велосипедной парковкой. Над крыльцом висела табличка с надписью «САМОБРАНКА».
Вика выскочила первой. Перебежала на тротуар, присела перед цветами с ярко-рыжими бутонами.
Смотри, какая красотища! Можно сорвать? На память! Я решилахочу оставлять на память что-нибудь из каждого города, где мы останавливаемся. Можно?
В её кудрявую голову каждый день приходили новые мысли. Генератор нелепых мыслей.
Завянут, ответил Тошик, выбираясь из салона в вязкое желе духоты. Нам придётся их выбросить. Вот и вся память.
Если подумать, воспоминания похожи на цветы. Они тоже вянутих тоже выбрасывают. К концу жизни под ногами оказывается ковёр из высохших бутонов, стебельков и листьев, на которые ложится человек, чтобы погрузиться в вечный сон смерти.
Я всё равно сорву. Один. Маме. Вика дёрнула стебель, потянула, сдирая листья, надломила цветок и оторвала его. Это будет подарок, когда мамочка проснётся.
Сомневаюсь, что она проснётся сегодня.
Вечно ты ворчишь. Не знаю, что с тобой делать.
Мама всегда так говорила, когда расстраивалась от их плохих поступков.
Тошик посмотрел на Вику, которая нюхала сорванный цветок. А ведь она была очень похожа на мамухарактером, внешностью, вот этой вот беззаботной лёгкостью и фантазиями. Кругом давящая на мозги жара, пахнет морем (настоящим, солёным, едким до безобразия), духота невыносимая, а Вика нюхает цветок, хихикает и о чём-то лопочет со своей куклой. Секретничают.
Тошик взял с собой шарик из фольги, зажал во вспотевшей ладони. Кончик красной верёвки безжизненно свисал между пальцев, будто взъерошенный хвост неведомого животного.
Пойдём, посмотрим, что можно перекусить. До темноты надо ещё километров сто проехать.
Думаешь, это не наш город? Вика вложила ладошку в ладонь брата.
Пока не знаю.
Тошик зашёл в кафе первым и сразу продрог от ледяного воздуха. Работал кондиционер, где-то играла музыка. Столики, выстроенные в два ряда по пять, были пусты. За стойкой справа стояла женщина, у которой был большой рот с напомаженными губами и синие овалы теней вокруг больших же глаз. Женщина смотрела телевизор, висящий под потолком. По телевизору показывали какую-то передачу без звука. Качество было дрянное, с помехами. Заметив посетителей, женщина лениво провела ладонью по седым волосам и пробормотала будто себе под нос:
Людским духом пахнет.
Голос у неё оказался скрипучий. Как сказала бы мама: прокуренный так, что скоро лёгкие через горло вывалятся.
В каком смысле? не понял Тошик. У вас поесть можно?
Забронировано, произнесла женщина, разглядывая посетителей. Откуда-то из-за её спины тянуло едва слышно: «И когда на море качка, и бушует ураган» Все столы. Готовим по спецзаказу. Лишней еды не держим.
Но ведь пусто же.
Это голова у тебя пустая. А столы заняты. Еды я вам не дам. Нужно ночь переждать, не слышали о таком? Она втянула носом воздух, прищурилась и тяжело покачала головой. Вы откуда вообще такие залетели? К нам, считай, давно уже никто не заглядывает. Заблудились, что ли?
Тошик почувствовал, как в кулаке медленно проворачивается шарик из фольги. Огрызок нити шевельнулся, завязался самопроизвольно в несколько тугих узлов. Вика охнула, крепче сжала ладонь.
Пойдём отсюда, шепнула она. Не люблю рыбу. Хочу огурец или бутерброд с колбасой. Найдём?
Уезжайте отсюда, произнесла женщина ласковым, материнским голосом. Нечего вам тут делать, детишки. Бегите, что есть мочи. И ничего не ешьте, ни крошки хлеба, ни капли воды до заката. Иначе обратной дороги не найдёте. Ясно вам?
Она ещё пару секунд разглядывала детей, потом отвернулась к телевизору. По экрану сквозь помехи мелькала реклама стирального порошка. А где-то из недр кафе лилась, с перебивками, мелодия из старого фильма.
Пойдём. Ещё раз шепнула Вика и потянула Тошика к дверям. Ляльке тут тоже не нравится совершенно.
Когда они уже выходили, женщина сказала им в спины:
Цветок выбросите. Не положено.
2
От навалившейся жары стало подташнивать. Тошик сглотнул, огляделся. Улица в обе стороны была пуста. Городок словно вымер. Всё здесь вдруг показалось неухоженным: оградки газонов с облинялой краской, щербатые бордюры, мусорные баки, обвитые хмелем (да ещё и прогнившие основательно, с пятнами ржавчины на боках), накренившиеся столбы с обвисшими проводами. Серое и унылое зрелище, в очередной раз напомнившее Тошику простую истинубез цели люди не живут, а выживают. Здесь жить было незачем.
Хотелось быстрее сесть в машину и уехать, особенно после слов странной женщины. Но как раз сейчас уезжать уже было нельзя. Тошик раскрыл ладонь, и они с Викой, прямо там, на крыльце кафе, несколько секунд наблюдали за шариком из фольги. Он как живой: крутился-вертелся, взмывал в воздух, будто кто-то невидимый подкидывал его. На измятых боках сверкало солнце. Красная нить извивалась, завязывалась в узлы, тут же развязывалась, слепо тыкалась в разные стороны.
Это наш город, да? повторила Вика. Как в маминых книжках. Всё сходится. Мы приехали!
Тошик пожал плечами.
Как-то несколько лет назад папа взял его в одну долгую поездку: ехали четыре с половиной дня, останавливались на ночлег в отелях вдоль дороги, обедали на автозаправках, покупали ход-доги, в которых горчицы и кетчупа было больше, чем теста в булочках. Чем ещё занимались? Ах, да. Бесконечно болтали о разном, разглядывали тянущиеся по сторонам поля, дома, снова поля, столбы, леса и, наконец, горы. На бардачке у папы лежал такой же вот шарик фольги, обмотанный нитью. Лежал неподвижно до поры до времени. Но как-то раз он ожилначал крутиться и подпрыгивать. Нить дрожала и вытягивалась в определённую сторону. Тогда отец сказал: «Похоже, мы нашли, что искали». Он сделался серьёзным. Мчались по узкой трассе к горам несколько часов без остановок. Остановились на закате. Шарик к тому моменту будто сошёл с ума. Он прыгал и бесновался в бардачке. А ещё от него как будто разлетались в сторону крохотные красные искорки.
Папа сказал: «Подожди здесь», взял шарик, вышел из автомобиля и ушёл в лес справа от обочины. Он пропал в темноте, и его не было очень долго, несколько часов. Уже совсем стемнело, Тошик слушал радио, играл в телефонеи ощущал нарастающий страх. Он был один где-то на дороге у гор и леса. Над макушками деревьев выползла полная луна. Мир сузился до подмигивающих огоньков на панели радио, до урчания мотора и яркого экрана телефона. А что, если папа не вернётся? Что, если с ним что-то случилось?..
Он вернулся, без шарика, но зато с рассечённым в кровь лбом и с большой клетчатой сумкой, в которой, судя по всему, лежало что-то тяжёлое. Отец уложил сумку в багажник, долго поливал лицо водой из бутылки, вытирался засаленным полотенцем, фыркал, потом уселся за руль и произнёс каким-то повеселевшим голосом: «Ну, одной фиговиной в этом мире меньше». После этого они поехали обратно и вернулись домой гораздо быстрееуже к вечеру.
Тошик не задавал вопросов, хотя понимал, что произошло нечто странное. Раньше папа ничего такого не делал. И уж точно, он никогда не брал сына в дальние поездки, хотя уезжал время от времени и на неделю и даже на две.
Папа заговорил сам, за несколько часов до того, как они подъехали к городу.
Когда подрастёшь, мы с мамой всё объясним, произнёс он, глядя на дорогу перед собой. Года через три-четыре точно. Когда станешь достаточно взрослым, чтобы не верить в сказки. Главное, попрошу тебя, ничему не удивляйся. И не болтай, хорошо? А пока держи.
Он протянул ему смятый шарик фольги, обмотанный нитью. Тошик взял, повертел в пальцах, не зная, что с ним делать.
Никогда его не теряй. Придёт время, он покажет дорогу.
Куда?
В нужное место. Оно разное бывает. Никогда не знаешь наверняка, куда приедешь. Но главное, что это местоединственно верное.
Пап, ты говоришь будто персонаж из маминых книг. Плохой персонаж.
Мама пишет то, о чём знает наверняка. Первое правило писателя, папа ухмыльнулся. Она считает, что ты слишком маленький, я её поддерживаю. Чуть позже расскажем тебе, кто мы на самом деле. Но не сегодня.
А кто мы?
У Тошика закружилась голова от такого обилия непонятностей и странностей. Папа ухмыльнулся ещё шире, повернулся, продемонстрировав сыну полоску шрама на лбузасохшую корку крови, расползшуюся от уха до уха.
О, наберись терпения, сказал он. И ещё раз прошуне болтай. Придёт время, и я всё расскажу сам.
Однако он ничего не рассказал. Не успел. Зато рассказали незнакомые люди, и это случилось намного позже.
Две недели назад
1
Тошик не помнил, как в их компании появилась Ленка-пенка. Она как будто всегда была: вставала в ворота в уличном футболе, когда никто не хотел быть вратарём, спорила о том, кто кручеЧеловек-паук или Бэтмен (злодеи у Бэтмена определённо сильнее будут), а еще у неё постоянно была с собой еда, которой так не хватало ватаге шестнадцатилетних пацанов, каждый день после школы проводящих на футбольном поле или на заброшенной стройке около новенького микрорайона.