Замечательные каникулы - Постникова Татьяна Мефодьевна

Татьяна Мефодьевна ПостниковаЗамечательные каникулы

ВЧЕРА МЫ ПОССОРИЛИСЬ С МОЕЙ ЛУЧШЕЙ ПОДРУГОЙ ИРКОЙ БОЛДОВОЙ. Я ПОПЫТАЛАСЬ РАССКАЗАТЬ ЕЙ ОБО ВСЁМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО СО МНОЙ ПРОШЛЫМ ЛЕТОМ, НО ИРКА ВДРУГ СКАЗАЛА:

 НУ, ХВАТИТ УЖЕ! МАЛО ТОГО, ЧТО ТЫ УЧИТЬСЯ НАЧАЛА НА ПОЛТОРА МЕСЯЦА ПОЗЖЕ, МАЛО ТОГО, ЧТО ТЫ ПОЛГОДА ПРОВЕЛА В МОСКВЕ И ХОДИЛА В БОЛЬШОЙ ТЕАТР, МАЛО ТОГО, ЧТО У ТЕБЯ СМАРТФОН САМЫЙ КРУТОЙ В КЛАССЕ, ТАК ТЕБЕ ЕЩЁ НАДО ВСЯКИЕ НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПРИДУМЫВАТЬ, ЧТОБЫ МЫ ТЕБЕ ЕЩЁ БОЛЬШЕ ЗАВИДОВАЛИ. ВООБРАЖАЛА!

ЗРЯ ИРКА ТАК. ЭТО, НАВЕРНО, ПОТОМУ, ЧТО У НАС ВОЗРАСТ ТАКОЙ ТРУДНЫЙ. ПЕРЕХОДНЫЙ. МАМА ГОВОРИТ, ЧТО В ЭТОМ ВОЗРАСТЕ ЛЮДИ ПЛОХО ПОНИМАЮТ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ.

А НА САМОМ ДЕЛЕ Я НИЧЕГО НЕ ПРИДУМЫВАЛА! ЭТО ВСЁ И ВПРАВДУ БЫЛО, И НАЧАЛАСЬ ЭТА ИСТОРИЯ В МАРТЕ ПРОШЛОГО ГОДА.

Надо сказать, что я ужасно не люблю, когда взрослые говорят: «Ты уже большая девочка». После этого всегда следует какая-нибудь гадость. Стопудово! Поэтому когда мама пришла ко мне в комнату и сказала: «Маша, ты уже большая девочка»,  сердце моё ухнуло в пятки.

Что случилось? Неужели мама или папа заболели? Судя по маминому серьёзному виду, речь не о простуде пойдёт или там о переломе каком-нибудь. А если это та самая ужасная болезнь, о которой я даже думать не хочу?

В прошлом году у Ярика Ладынина от этой болезни папа умер. Ярик потом очень часто плакал. Нам было его ужасно жалко и тоже хотелось плакать, но Ярик страшно злился, когда мы пытались его жалеть, и однажды даже нас с Иркой поколотил. Мы с Ирой почти и не обиделись на него, а мама мне сказала, чтобы мы к Ярику не приставали, ему и без нас тошно. А мы и не приставали совсем, мы его просто пожалеть хотели. Просто у нас возраст переходный, что ни сделаемвсё невпопад получается.

Нет, нет, эта болезнь не должна к нам прийти. У Ярика папа курил, может, потому и заболел, а мои папа и мама совсем не курят и спортом занимаются. Летом мы в походы ходим, вместе на велосипедах катаемся, плаваем, а зимой на лыжах

Мама, обескураженная моим молчанием, спросила:

 Маша, ты меня слышишь?

Нет, вряд ли кто-то из них серьёзно заболел. У мамы голос не жалобный, а даже чуточку раздраженный. А, может быть, мои родители решили разводиться?! Вот уж не ожидала от них такой гадости.

Хотя, если честно, то у нас почти у половины класса родители уже в разводе. А вот у Анютки Скобцевой родители сейчас разводятся. Такая жуть! У Анюты такой вид теперь, будто она очень сильно чего-то испугалась и никак не может в себя прийти. Она от каждого слова вздрагивает. Ирка говорит, что у Анюты, наверно, невроз. Короче, Анютке сейчас очень плохо, она очень переживает, хотя папа у неё военный и очень строгий, и ей часто от него влетало.

Но мои-то мама с папой замечательные люди! И такие добрые, и так любят друг друга. А ведь, если они разведутся, то мне, как сейчас Анюте Скобцевой, предложат выбирать, с кем остаться. Но я же, не могу выбрать! Я и маму люблю и папу. Нет, это невозможно! И зачем им это?

Может быть, они всё-таки не будут разводиться?

Но я точно слышала, как последние две или три недели они о чём-то очень горячо говорили в своей комнате. И у мамы вид какой-то виноватый

Меня прямо жаром обдало от таких мыслей, и прежде, чем мама ещё раз окликнула меня, я закрыла уши ладонями и заорала изо всех сил.

 Нет! Я не большая! Я ещё маленькая! И у меня возраст переходный, и мне нельзя говорить всякие гадости, чтобы не травмировать мою нежную психику! А-а-а!

Мама попятилась, а на мой крик в комнату влетел перепуганный папа.

 Что здесь происходит?

 Я не знаю,  испугано ответила мама.

А я зажмурилась, сжала кулаки так, что ногти больно впились в ладони и крикнула:

 Скажите честно, кто-то заболел?

Папа с мамой переглянулись.

 Никто не заболел.

Потом мама кинулась ко мне.

 Машенька, что у тебя болит. Ты не пугайся, сейчас мы доктора вызовем или в больницу поедем. Всё будет хорошо.

 Я здорова! Только не надо этого делать!  продолжала вопить я.

Папа решительно оторвал мои руки от ушей и спросил:

 Машка, ты о чём?

Слёзы брызнули у меня из глаз.

 Папочка, мамуленька, ну, миленькие мои, ну, пожалуйста, не разводитесь.

 А кто говорит о разводе?  удивился папа.

 А разве мама не об этом хотела со мной поговорить?

У меня даже слёзы от удивления сразу высохли.

 Нет, конечно,  ответил папа.

Мама осторожно присела на стул и перевела дыхание.

 Что за глупости приходят тебе в голову?

 Правда-правда не об этом?  я вцепилась в папину рубашку и заглянула ему в глаза.  Правда?

 Ну, по крайней мере, на ближайшие пятьдесят лет мы развод не планировали,  сказал папа, обнимая одной рукой маму за плечи, а второй тихонько дёргая меня за нос.

 Мама, а зачем тогда ты сказала, что я большая девочка?

 А ты думаешь, что двенадцать лет недостаточное основание для этого?  спросил папа.

 Ну, мне же двенадцать не сегодня исполнилось, а месяц назад.

 Да, конечно. Просто мы с мамой хотели поговорить с тобой как с серьёзным взрослым человеком.

 О чём?  снова насторожилась я.

 А ты, точно, не будешь нас больше пугать своими криками?  спросила мама, беря меня за руку.

 Обещаю.

 Костя, давай, наверно, ты начинай,  сказала мама,  я уже и не знаю, как говорить.

 Да, конечно,  папа кашлянул, прочищая горло,  видишь ли, Маша, нам с мамой предложили интересную работу.

 Очень интересную,  эхом отозвалась мама.

 В одной небольшой африканской стране надо разведать и просчитать месторождение радия. И нас с мамой пригласили в группу геологоразведки.

 Но работа долгая. Рассчитана на несколько месяцев,  добавила мама,  и ещё там ужасные условия: антисанитария, жуткий климат, мухи цеце. Говорят, там даже есть людоеды!

 Короче говоря, мы никак не можем взять тебя с собой,  подхватил папа,  людоедов там, конечно, скорее всего, нет, но условия и впрямь для тебя неподходящие.

 А мне так хочется поехать в эту экспедицию,  тихо вздохнула мама,  понимаешь, такое предложение бывает один раз в жизни.

Я совсем не ожидала такого поворота и растерялась.

 Так, что же вы от меня-то хотите?  спросила я.

 Понимаешь, Машенька,  сказала мама,  мы сначала думали, что, может быть, ты поживешь полгода у бабушки, но там буквально со дня на день у тёти Насти должен появиться малыш, и будет просто не до тебя.

 Вот мы и решили предложить тебе пожить это время в Москве у дяди Вадима и тёти Кати. Как ты? Согласишься?

Ха! Соглашусь ли? Во-первых, мамин старший брат и его женаклассные. Это вам не у занудных деда с бабкой сидеть, да еще в обществе писклявого тёти-настиного младенца!

Я познакомилась со своими московскими родственниками по-настоящему (до этого мы только скайпились) в прошлом году, когда они приезжали к нам в Екатеринбург погостить,  и сразу поняла, что они здóровские. А ещё у них есть замечательная собака, настоящий ирландский терьер по кличке Гусар с такими красивыми рыжими усами. С Гусаром мы подружились, тогда же, в прошлом году. Дядя Вадим и тётя Катя брали его с собой, когда приезжали к нам. Мы с Гусаром две недели почти не расставались, а когда его увезли, я ужасно скучала.

Ну, и вообще, полгодика прожить в Москве совсем не кисло. Девчонки обзавидуются. Приеду в седьмой класс вся из себя такая москвичка.

Короче, я поняла, что меня ожидают совершенно замечательные каникулы.

Но в тот момент я ещё и представить себе не могла, что это будут самые лучшие каникулы в моей жизни.

 Маша, Маша!  мама уже спешила уточнить всякие подробности.

Неужели боялась, что я передумаю?

 Флёрку тебе, наверно, придётся взять с собой. Тёте Насте очень не нравится, как он кричит. Она вообще попугайчиков недолюбливает. А дядя Вадим и тётя Катя возражать не будут.

 Возьму, конечно. А когда надо ехать?

 Не торопись. Экспедиция начинается четвёртого мая. Кстати, успеешь ещё подтянуть свой английский. А то тебя могут и не отпустить из школы с такими оценками.

Подтянуть английский! Легко сказать. Да мне эту дохлую тройку ставят только потому, что я по остальным предметам круглая отличница. А по английскому языку по справедливости выходит настоящая пара, чего уж там скромничать. Но я ничего не могу с собой поделать. У нас англичанкадура.

Пишет в дневнике: «Маша сувремя вертетца на уроках!» Учительница!

 С языком я помогу,  сказал папа,  я уже договорился с Дианой Петровной. Она Машу подтянет.

 Только бы не перетянула,  хихикнула я,  а то, как заговорю с оксфордским акцентом, наша англичанка на месте помрёт.

 Прекрати так говорить об учительнице,  папа строго погрозил пальцем,  и знай, работать придётся изо всех сил. Диана Петровна за каждый артикль с тебя будет по семь шкур драть. И ещё учти, по всей вероятности, тебе придётся пропустить в школе не только май, но и сентябрь, а также, возможно, и большую часть октября. Но только попробуй отстать от школьной программы! Если ты не уверена в своих силах, давай сразу откажемся от этой авантюры.

 Нет, нет, папочка! Обещаю: буду заниматься как зверь.

 А ты много зверей-отличников видела?  хмыкнул папа.

 Я буду, как дрессированный зверь, такой как в цирке,  сказала я,  в цирке-то они, наверно, все отличники, иначе бы они в зоопарке сидели.

 Не знаю, не знаю. Ну, смотри. Ты пообещала. А то в зоопарк тебя отдадим.

* * *

А через два месяца с заслуженной четвёркой по английскому, с чемоданом, набитым учебниками, и самыми радужными мечтами я почти всю ночь, прилипнув к окну поезда, смотрела с нетерпением, когда же мы увидим Москву. Впереди у меня были самые замечательные каникулы на свете.

Все формальности уже были улажены замечательным образом. Папу назначили руководителем экспедиции, а маму зачислили в группу геофизиком. Папа и мама прямо-таки светились от предвкушения интересной работы. Сейчас они ехали в Москву, чтобы проводить меня и через день вылететь в Кигали, откуда им следовало отправиться куда-то вглубь Руанды.

В Москву мы въезжали на рассвете. Столица встретила нас солнцем. Оно сияло в широких окнах, позолотой растекалось по крышам, дробилось и сверкало в проносившихся мимо нас автомобилях. Даже воздух был золотисто-розовым от солнца. Красотища! Пока мы ехали в такси, мама пыталась что-то рассказывать мне о том, что проносится за окнами машины, но я никак не могла сосредоточиться, просто впитывала красоту за окном. Это была не та чужая открыточно-официальная Москва, которую я сто раз видела на картинках и по телику, это была какая-то совершенно иная: живая и радостная Москва. И она мне ужасно нравилась.

 Ну, вот,  сказал таксист,  приехали. Вам сюда.

Мы вышли из машины. Таксист вынул из багажника наши чемоданы и, пожелав нам счастливого времяпрепровождения в Москве, укатил.

Мама сверилась с записной книжкой, и мы приблизились к воротам дома.

Здание на Дорогомиловской улице охранялось как космодром. По двору там бродила целая армия охранников, и повсюду были понатыканы камеры видеонаблюдения. Едва мы подошли к воротам, как сразу пять камер насторожено повернули в нашу сторону жадные крысиные рыльца. Я, признаться, оробела и даже подумала, что ну её эту Москву. Мама тоже явно чувствовала себя не в своей тарелке. И даже папа, самый храбрый человек на земле, кажется, присматривал пути отступления. Мы стояли у ворот вокруг своих чемоданов и неуверенно оглядывались. Я прижимала к груди клетку с Флёркой. Один из многочисленных охранников решительно двинулся в нашу сторону. И тут Флёрка, обычно не слишком разговорчивый, видимо от дорожных волнений вдруг встрепенулся и заорал:

 Теракт! Террракт!

И где он таких слов нахватался? Наверно, всё-таки вредно телевизор попугаям смотреть.

Охранники напряглись, а тот первый даже схватился за оружие.

 Ой, Лиза! Костик! А я на вокзале бегаю, ищу! Как же мы разошлись-то?

К нам быстрым решительным шагом приблизилась тётя Катя.

 Ну, Машка, тебя и не узнать. Как же ты выросла!

 Екатерина Антоновна, вы знаете этих людей?  спросил один из охранников.

 Да, да, Серёжа. Этосестра Вадима Андреевича с мужем и дочерью. Маша будет жить у нас, я предупреждала Кольченко.

 Точно так,  кивнул охранник,  Елизавета Андреевна, Константин Николаевич, добро пожаловать. Вещи оставьтеребята их отнесут. Маша, приятно познакомиться. Меня зовут Сергей Петрович.

 Здрасьте,  сказала я.

 А как зовут нашего возмутителя спокойствия?

 Флёрка. Он, вообще-то, тихий. Прямо не знаю, что на него нашло.

 Это, чтобы его заметили. Что же, Флёрка, ты своего добился. Теперь мы тебя уже ни с кем не перепутаем.

Флёрка пристыжено притих, а Сергей Петрович повернулся к папе с мамой и сказал:

 Ну, вы располагайтесь, всего вам доброго.

Двое охранников легко подхватили наши шмотки и направились к входу в здание. Папа, явно радуясь благополучному разрешению ситуации, сразу оживился и сказал:

 Девочки, наверно, вы тут сами пока разберётесь, а я ненадолго в министерство. Надо кое-какие вопросики сразу решить. К вечеру буду. Вадьке привет!

После этих слов, папа крутанулся на пятках и испарился.

 Ну вот, убежал,  огорчилась мама,  можно подумать, что его «вопросики» до завтра потерпеть не могли. Это же просто невежливо.

 Да брось! Не впечатляйся. Сейчас спокойно разберёмся с вещами, примете ванну, придёте в себя. А Костик вечером прибежит взмыленный из своего министерства, наверняка, в горячке половину своих «вопросиков» основательно перепутав. И кому, спрашивается, будет лучше? Но мужчины таких простых вещей не понимают. Поэтому я всегда и говорю, что мужчинаэто диагноз.

 А, кстати, где Вадим? Почему он не смог нас встретить?  спросила мама, когда мы шли по просторному светлому и совершенно безлюдному коридору.

 Сейчас вы сможете на него посмотреть,  сказала тётя Катя.

 Сможем посмотреть? Ой! А что с ним? Он болен?  испугалась мама.

 Ага. По жизни.  Небрежно отмахнулась тётя Катя.  Говорю же: мужчинаэто уже диагноз, и другого не надо! Пошли. Вот это наш главный зал. Там вы Вадима и найдёте. Надеюсь, он ещё свободен, и вы сможете поговорить. А я на минуточку вас оставлю. Насчёт вещей распоряжусь.

Мы с мамой не без трепета вошли. Поначалу огромный зал показался мне безлюдным, как и коридор. В центре зала возвышалось какое-то сооружение в виде колонны, или, точнее, низкой толстой башни из полупрозрачного очень толстого стекла. Внутрь загадочного сооружения вели несколько арок. Мы осторожно подошли к странной конструкции и решились заглянуть в одну из арок.

Я едва не вскрикнула от ужасарядом со мной, уставившись пустыми глазами в огромный аквариум, в центре «башни», в кресле странной конструкции, сидел незнакомый мёртвый человек. Наверно, ужас отразился у меня на лице, потому что мама схватила меня за руку.

 Тихо,  прошептала она,  не бойся. Он живой. Видишьдышит.

Незнакомец, и правда, дышал, но всё-таки с ним было что-то не так. Похоже, что он был всё-таки, наверно, не очень живой или спал с открытыми глазами, а, может, был кем-то загипнотизирован. Мне стало совсем страшно, и я попятилась прочь, утягивая за руку и маму. Мы обошли башню и заглянули в другую арку с противоположной стороны башни. Здесь в таком же кресле сидел дядя Вадим. Мама окликнула его, но он даже не обернулся в нашу сторону, только что-то невнятно пробормотал, продолжая, не отрываясь, смотреть в аквариум.

Я тоже заглянула туда. С моей точки зрения, там не было ничего достойного внимания, напротив, в аквариуме, который уходил, кажется, на глубину нескольких этажей, копошилось нечто крайне неприглядное.

Когда я была маленькая, то меня часто отправляли к бабушкиной сестре в деревню. Мне там нравилось. Там было весело и интересно. Мы с друзьями купались в озере, бегали в рощу за земляникой, собирали васильки в поле. Но было одно место, которое перечёркивало все летние радости. У самого туалета в огромном одичавшем саду торчал трухлявый липовый пень, на котором жили отвратительные клопы-пожарники. Пень прямо-таки шевелился от них. До сих пор, когда я вспоминаю этих жутких тварей, меня передёргивает.

И вот теперь представьте себе, что в аквариуме стояли на задних лапах два таких красно-чёрных клопа, причём каждый из них был высотой почти в метр. Вдруг один из клопов задрал голову, приветливо помахал нам лапой и проскрипел: